Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон

— Значит, он тоже должен умереть, — сказал Харкор.

— Я — командующий Стор Безашх, — сказал Торамино. — Я могу это устроить.

Пертурабо не было нужды смотреть на потоки данных, с миганием пробегавшие в боковой части визора, чтобы знать, что они достигли места назначения. Погибель Иши была сооружением, подобного которому он никогда не видел и никогда не представлял. Ее структурные элементы, столь непринужденно гармоничные в пропорциях, обладали той внутренней идеальностью, какую не помогли бы воспроизвести даже самые упорные занятия теорией и практикой, и не создали еще такого храма, который был бы более достоин стать последним пристанищем для бога.

Вот только никакого бога там, вернее всего, не было, напомнил он себе.

— Дух захватывает, правда? — сказал Фулгрим, приближаясь к нему вместе со своей Гвардией Феникса и съежившимся Каручи Ворой. — Ни ты, ни я не смогли бы создать и воплотить на земле ничего подобного.

Пертурабо взъярился в ответ на едва прикрытый выпад, но удержался от язвительного комментария, понимая, что Фулгрим прав. Ему достаточно было лишь взглянуть на эту паутину хрупких, как нити расплавленного сахара, аркбутанов и извивающихся галерей, чтобы осознать: ему никогда бы не удалось такого спроектировать. Но слова Фулгрима от этого жгли не меньше, и не меньшим было удовольствие, которое его брат явно от них получил.

— Нет, не смогли бы, — согласился он. — Но меня больше интересует то, что внутри.

— Разумеется, — согласился Фулгрим, с нескрываемой алчностью разглядывая чудесный погребальный дворец. — Как счастлив я увидеть наконец объект наших исканий.

Пертурабо посмотрел мимо своего брата на Каручи Вору. Теперь, когда они наконец добрались до цели, эльдар-проводник казался еще более встревоженным, словно ему было больно просто находиться здесь. Он был болезненно бледен, как при абстиненции, и дрожал всем телом.

— Твой проводник, кажется, эти чувства не разделяет, — сказал он. — В чем дело, Вора?

Эльдар тяжело сглотнул и посмотрел на Пертурабо глазами цвета молока, смешанного с кровью.

— Вы бы радовались, посетив братскую могилу? Вам хочется улыбаться в присутствии мертвых?

В тоне его голоса была неучтивость, граничившая с враждебностью, и Пертурабо подумал, не стоит ли убить эльдар прямо сейчас.

— Это не могила, — ответил он. — Это город, построенный в память о мертвых, не более.

— Не злись на несчастное создание, — сказал Фулгрим, хотя объяснение эльдар и его определенно не убедило. — Мы здесь, и не в последнюю очередь потому, что я позволил ему жить.

— Да, мы здесь, и что теперь? — спросил Пертурабо.

— Разве не очевидно? — ответил Фулгрим. — Мы двинемся внутрь.

Будучи воином, выросшим в вулканическом мире расплавленных рек и сернистых небес, Атеш Тарса обычно остро чувствовал холод, но сейчас прохлада апотекариона не ощущалась. Он разделся до тонкого комбинезона, чтобы силовой генератор боевого доспеха не стал лишним источником тепла рядом с контейнером Ульраха Брантана, но закованная в стазис загадка заставляла забыть о неудобстве, которое могла доставить низкая температура.

Фратер Таматика провел диагностику всех машин, поддерживающих в Брантане жизнь, и не нашел ни дефектов, ни непредвиденных особенностей конструкции — ничего, что могло бы исчерпывающе объяснить, что за чудо заставило рану от болтера исчезнуть с тела воина, целиком помещенного во время вне времени.

Чудо…

Как легко бросались этим словом, исключавшим любые вопросы. Назвать что-либо чудом значило отказаться от объяснений, отнеся случившееся к категории неизъяснимого. Кредо апотекариона гласило, что чудес не бывает, есть лишь события. Считать событие чудом можно было только в том случае, когда его объяснение было еще более невероятным, чем оно само.

Сейчас Тарса был готов поверить в чудеса.

Он как мог изучил рану через нерушимый пузырь, окружавший Брантана, и не было никаких сомнений в том, что рана почти полностью пропала. Не до конца, поскольку на коже оставалось розоватое пятно, как от рубца.

Даже вне стазис-поля такая рана затягивалась бы дольше.

Воины Десятого легиона были на поверхности планеты, к которой их привел проводник-эльдар, и «Сизифей» казался совсем пустым; рыскающим в коридорах сервиторам не было дела до тех, кто был вынужден сидеть на корабле в одиночестве, когда нужно было сражаться. Тарса тоже был воином, снискавший славу среди своих родных ноктюрнцев, но только апотекарию можно было доверить заботу об Ульрахе Брантане.

Кроме того, миссия на поверхности планеты попахивала местью, а такие миссии редко заканчивались хорошо.

Фратер Таматика остался в утробе корабля, исправляя вред, нанесенный его безрассудным экспериментом. Тарса вспомнил яростный спор фратера и Кадма Тиро, походивший на столкновение двух грозовых туч. Но Тиро был капитаном и официально назначенным заместителем Ульраха Брантана. Таматика никуда не полетел.

Тарса прошелся по апотекариону, постукивая кончиками пальцев по планшету и изучая данные последних наблюдений. Физиологические показатели Ульраха Брантана упали до нуля под влиянием температуры, не говоря о стазис-поле, и результаты были такими же, как и в последние сто раз, когда он их проверял.

Содержимое стазис-поля всегда оставалось постоянным, это было аксиомой, но каким-то образом в этой не поддающейся изменению среде кое-что все же изменилось. Тело Брантана сумело исцелиться. Или, скорее, его исцелило что-то, не зарегистрированное ни одним из сложнейших, точнейших контрольных устройств.

Могло ли Железное сердце быть причиной?

Сколько Тарса ни изучал организм Брантана, оно одно оставалось элементом неопределенности. Даже Железнорукие не могли объяснить, как Сердце работает. Об артефакте было известно лишь то, что Феррус Манус якобы получил его от призрака в Земле Теней несколько веков назад. Это противоречило имперской истине и звучало крайне неправдоподобно, но другого объяснения тому, откуда оно появилось, Тарсе не дали.

Не было таких ветеранов-Железноруких, которые бы не утверждали, что обладают какой-нибудь реликвией времен исчезнувших технологий, добытой в тех безлюдных, окутанных тьмой пустошах. Должно быть, там находилась настоящая сокровищница, где привидения выстраивались в очередь, чтобы отдать свои бесценные побрякушки.

Отбросив эти мысли, Тарса вновь перевел внимание на смертельно раненного воина. В контейнере стоял неподвижный ледяной туман, но красные глаза Тарсы легко видели тело под полупрозрачным сиянием. Хотя одна из болтерных ран затянулась, оно все равно состояло из окровавленной кожи и разорванной плоти, сломанных костей и изрезанных мышц. К груди по-прежнему крепилось Железное сердце — этот бесшумный неподвижный паразит, чьи свойства не поддавались рациональному объяснению.

Исходя из немногочисленных проверенных данных, устройство, видимо, пыталось регенерировать внутренние органы капитана. Но делало оно это, питаясь — за неимением лучшего выражения — его жизненной силой. Воина, раненного не смертельно, оно вернее всего исцелило бы, не убивая, но повреждения Брантана были так значительны, что любое лечение велось бы за счет его жизни.

Это чудо наверняка его убьет.

Тарса обошел контейнер, прекрасно понимая, что не сможет ничего сделать для лежащего внутри человека, не имея точных, полученных в реальном времени данных. Был лишь один способ получить такие данные, но Кадм Тиро ни за что бы не позволил ему вывести Брантана из стазиса без присутствующих рядом Железных Рук в составе экипажа — на случай, если эти мгновения станут последними в жизни Брантана.

Однако Кадма Тиро здесь не было.

Воины Ноктюрна не отличались склонностью к бунтарству — более того, они цепями долга приковывали себя к причинам и методам, которые иные называли бы неблагоразумными, но от которых они не отступали до конца. И между тем Тарса чувствовал, что его рука медленно тянется к приборам, регулирующим температуру в контейнере, и генетическим замкам на пульте управления стазис-полем.

— Чтобы вам помочь, я должен приблизить вас к смерти, — сказал он, понимая, что риск, связанный с выведением Брантана из криозаморозки, нарушит его клятву о непричинении вреда. Он решил эту дилемму, рассудив, что если ему удастся спасти капитана, причиненный вред будет допустимой ценой за это.

Мысль о возмездии Тиро и Сайбуса, которое последует, если что-то пойдет не так, заставила его руку замереть. Но даже если он узнает что-то важное, они все равно будут в ярости, так какой смысл колебаться? Тарсе было больно держать в вегетативном состоянии человека, которого можно было назвать живым лишь в очень узком смысле этого слова.