Полигон смерти - Лев Пучков

— Ничего, — успокоила меня Нинель. — У нас тут все друг друга знают, так что быстро разберемся. Ты его запомнил, как выглядит, возраст, приметы?

— Да, конечно. Я даже знаю ФИО его начальника… или сослуживца. Единственный, кстати, кто назвался, остальные так и прошли мимо безымянными… Да, вот ещё что! Одного там Лёшей звали, штатского. Алексей, стало быть…

— Ну, тем более узнаем. Завтра же и поспрашиваем.

— Да, хорошо бы.

— А теперь давай спать. Завтра с утра придётся решать кучу проблем, так что надо как следует отдохнуть…

Ночью спал как убитый. В отличие от вчерашней ночи, улицу вообще не слушал: собаки, крики, выстрелы — если что-то и было, то всё благополучно проскочило мимо моего растерзанного восприятия.

Никто мне не снился и не тревожил замогильными голосами на тему «ты нас бросил». То ли черствею помаленьку, то ли привыкаю как к страшной, но непреложной обыденности… Хотелось бы, конечно, обойтись без таких привычек, но факт есть факт: когда утром проснулся, о вчерашнем даже и не вспомнил. Первая мысль была такая: «Сегодня наконец-то я покину этот проклятый город».

Пока мы с Нинелью валялись, не желая покидать тёплую постель, домашние по очереди сходили на балкончик. С газеткой, с интервалом в три минуты, бесцеремонно, не стесняясь постороннего. Хотя какой я теперь посторонний, по всем канонам могу за примака сойти.

Мы с Нинелью тоже сходили. С интервалом. Как видите, тут уже всё отработано в этом аспекте, люди быстро приноравливаются к новым условиям. Интересно, а как все прочие приспосабливаются? Балконы здесь далеко не у всех, так что могут возникнуть некоторые сложности.

— А другие прямо дома гадят. — Нинель то ли подслушала мои мысли, то ли деликатность включила, оправдываясь за бесцеремонность домашних. — А потом в окна выбрасывают. Или в вёдра, а потом выносят. Хм… А выносят недалеко, лень ходить. Кстати, управдом по квартирам бегает, уговаривает всем миром сортир копать во дворе.

— И как?

— Пока никак. Никто не хочет. Может, надеются, что скоро всё кончится.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала.

— Да уж… Если ЭТО продлится до весны, вокруг дома будут кучи дерьма. Прикинь, какая вонь будет…

Потом Виталик пошел за снегом для чая и умывания, и Валентина его инструктировала, чтобы набирал подальше, а то возле дома уже всё «заминировано».

Такие вот дерьмовые нюансы. Первично-вонючие веяния безвластия и анархии. То ли ещё будет…

За завтраком общими усилиями откорректировали мою схему. Домашние подсказали расстояние до автохозяйства и подтвердили, что пресловутый гастроном находится на улице Вавилова. Я на всякий случай расспросил о дополнительных ориентирах, нанёс их на схему и дописал несколько улиц с привязкой именно к ориентирам, чтобы потом не теряться в догадках, если вдруг понадобится отклониться от маршрута.

На тот случай, если со мной произойдёт что-то неладное, я рассказал, где спрятал оружие, и спросил, нельзя ли здесь где-нибудь разжиться лыжами.

Нинель сказала, что лыж у них полно, три-четыре пары её, для разных возрастов, и две пары Виталика. Мы пошли в коридор, чтобы проинспектировать лыжную базу, но тут нас поджидал сюрприз. Оказывается, соседи резво прочувствовали суть момента и растащили по квартирам буквально всё, что могло гореть. То есть в коридоре остался только железный и пластмассовый хлам, дерево как таковое отсутствовало, и лыжи в том числе.

Виталик с Нинелью пошли по соседям и без особой ругани вернули все свои лыжи. Хорошо, не успели пустить на растопку, видимо, хватало других материалов, да и немногие пока что топили. По крайней мере, когда я утром ректально медитировал на балкончике, с этой стороны ни из одного окна дым не валил.

Я выбрал себе старенькие лыжи Нинели, которым было, наверное лет двадцать от роду. Короткие, широкие, с лямками и регулируемыми ремнями, которые можно настроить под любую обувь. Рекорд на них не поставишь, но ступать по снегу будет удобно, да и более маневренные они, короткие. Нинель взяла себе лыжи Виталика (полупластик под хороший ботинок с мехом) и заявила, что проводит меня до проспекта. Чтобы не получилось как вчера.

Я не возражал. Нинель будет лучше любого пропуска, сэкономлю время на шараханья от всех встречных, а проспект широкий, там мне будет проще маневрировать.

Сборы были недолгими. Как и вчера, мне дали с собой бутерброды и воду. И ещё Нинель напихала мне в карманы стерильных бинтов. Так, на всякий случай.

Разумно. Почему-то вчера мне это не пришло в голову.

Попрощались с домашними, взяли Шаляпина и пошли.

На окне, как и вчера в это же время, дежурили тенор и пианист. Что ж, уже какое-то постоянство в этом бардаке. Управдом, наверное, график составил.

В этот раз они нас не звали, просто приветственно помахали, а пока мы становились на лыжи, к окну подошёл управдом и развел руками. Жест был вполне понятным: «Что, опять на прогулку?»

Мы в ответ дружно плеснули ручкой, а Нинель вдобавок изобразила размашистый реверанс, с равным успехом могущий означать как «спасибо за внимание», так и «ну вас всех на…».

— Тебе помочь? — Нинель, в два приёма вогнавшая ботинки в крепления, ждала, когда я справлюсь с допотопной конструкцией из лямок и ремней.

— Да нет, я сам… Всё, готово.

— Ляпин, ко мне! Ты чего там опять нашёл? Вот бестолковая псина… Пошли, что ли?

— Пошли…

По дороге Нинель предложила немного отклониться от маршрута и проведать Катю.

Проведать Катю, значит…

Вчера… Нет, уже позавчера, такое предложение вызвало бы у меня бурю восторга.

А сейчас я смутился, стушевался и вовсе не по-гусарски промямлил:

— Думаешь… Гхм-кхм… Думаешь, стоит?

— Ой, ну надо же, засмущался! — Нинель влёт раскусила мои рефлексии. — Неудобно, да?

— Понимаешь… Как тебе сказать…

— Да понимаю, понимаю. — Нинель ехидно хмыкнула. — Знакомимся с одной, любовь, планы, всё такое… Потом спим с другой. А потом с этой другой идём к первой в гости… Ага?

— Ну в общем — да, примерно так.

— То есть ты теперь с Катькой вообще ничего не планируешь?

Я смутился и взял паузу.

Вообще-то, я планирую как можно быстрее убраться из этого города. Это главное. Мне сейчас вообще не до амуров. Но как об этом сказать, чтобы не выглядеть полным свинтусом?

— Пожалуй… нет. Да, определенно, сейчас уже — нет.

Нинель тотчас же истолковала моё смущение в свою пользу: приосанилась, приятно порозовела и окатила меня волной искрящейся чувственности. И с минуту шла молча, с затуманенным взором, словно бы купаясь в каких-то своих грёзах.

Нет, ну надо же! Кругом хаос, мир рушится, а женщина всё равно думает о своём…

— Ну ты не переживай, — успокоила меня Нинель, вволю насладившись своим видением перспективы наших отношений. — Мы ненадолго.

— Ммм…

— Да мы даже заходить не будем! «Привет-привет» и дальше.

— А зачем вообще идти туда?

— Да что-то неспокойно на душе. Обычно она по пять раз на дню заскакивает, поболтать, чайку попить, а тут за сутки — ни слуху ни духу. А время такое, сам понимаешь…

— Понимаю.

Штаб в Катином доме являл собой некоторое исключение по сравнению с другими самодеятельными очагами общественного бдения. Напомню, здесь были застеклённые лоджии. Справа от подъезда на втором этаже из лоджии торчала труба и легонько дымила. Рядом с трубой была приоткрыта рама, виднелись два лица и тоже дымили, пожалуй, не хуже трубы.

Наше появление не оставили без внимания. Когда мы поднялись на второй этаж, на площадке нас поджидал мужичок-боровичок лет под сорок, невысокий, крепенький, голубоглазый и светловолосый, чем-то даже напоминающий моего недруга Никиту. Я невольно вздрогнул, не родственник ли (хм… как-то сразу засаднили скула и шов над глазом, такая непроизвольная ментальная передача), но когда мы поравнялись, увидел, что у него пустой левый рукав, и догадался: так это, наверное, отец Дениса, тот самый инвалид-ветеран!

— О! Однажды лебедь раком щуку! — вроде как поздоровалась Нинель.

— К Катюхе? — Мужчина кивнул на дверь квартиры напротив.

— Угу.

— Потом зайди к нам, дело есть.

— На миллион?

— Ну да, типа того. Дело важное, тебе тоже будет польза.

— Лады.

— А это кто? — мужичок бесцеремонно ткнул в меня пальцем.

— Это Сашка, наша московская родня, — привычно соврала Нинель.

— Понял. — Мужичок кивнул и скрылся за дверью своей квартиры.

— Ваня Щукин, — задним числом сообщила Нинель, деловито барабаня в дверь Катиной квартиры. — Ветеран. Инвалид. Хороший мужик.

— Это отец Дениса?

— Он самый.

— Ясно… Слушай, а почему ты всем представляешь меня «московской роднёй»?

— А как тебя представить? — боевито подбоченилась Нинель. — «Это Сашка, мой персональный ё…рь»?