Лунный вариант - Геннадий Семенихин

— Я вернусь, — сказал он, — и вот увидишь, что скоро. Только я точно не могу назвать дня.

— Не надо. Я знаю, что ты вернешься, — она шагнула ближе, прижалась к нему. Холодные руки сомкнулись за его шеей. Глаза были вопросительными и странно тревожными, будто Лидия хотела что-то вспомнить и не могла.

— Кто ты, Алеша? — спросила она холодными губами. — Ну почему я о тебе ничего не знаю? Чем ты будешь заниматься, когда отсюда уедешь? Скажи хоть немного, чтобы в разлуке мы с Наташкой меньше за тебя волновались. Ты опять будешь прыгать с парашютом там, куда едешь?

— Нет, — ответил Горелов и плохо выбритыми губами поцеловал ее в щеку.

— Может, учиться в академии? — спросила она с надеждой и обрадованно заблестевшими глазами. Кто же из женщин не обрадуется утвердительному ответу на такой вопрос. Ведь для близкого человека, если он носит голубые погоны, учеба в академии — самый безопасный период жизни. Лидия напряженно ждала ответа.

— Нет, и не учиться, — прозвучал резкий голос Алексея.

— Так что же?

— Буду готовиться к полету.

— К полету? — протянула она недоверчиво. — Но ведь сейчас, даже в тех случаях, если надо лететь на Дальний Восток, летчики готовятся к этому всего несколько часов.

Они стояли у порога Наташкиной комнаты. Сквозь открытую дверь виднелся синий от лунного сияния квадрат окна и табунок звезд вокруг луны в ночном далеком небе.

— Я должен готовиться к очень далекому полету, — добрым, дрогнувшим от ласки голосом произнес Алексей, как будто он, как маленькой детсадовской девочке, втолковывал Лидии несложную истину и не мог втолковать. — К такому полету готовятся годы. И это будет первый полет, понимаешь?

— Ничего не понимаю, Алеша, — сконфуженно призналась она. — Что за далекий полет? Куда и зачем?

— Я полечу туда, — сказал он, указывая на синий квадрат окна, заполненный звездами и желтой луной. Она лицом прижалась к его шершавой щеке, стыдящимся шепотом спросила:

— Ты почему не побрился?

— К тебе спешил.

— До утра останешься?

— Да.

— Поцелуй меня в глаза, если останешься, я их закрою.

Потом она открыла глаза и снова спросила:

— Куда ты собираешься лететь?

— Туда, — повторил Алексей упрямо и кивком снова указал на квадрат окна.

— Ничего не понимаю, луна и звезды…

— Первое, — скупо проговорил Горелов.

Она оттолкнулась от него ладонями, пораженная внезапной догадкой.

— Луна? — переспросила она тревожным шепотом. — Ты полетишь к Луне?

— К Луне, — сухо отозвался Алексей.

Тени мчались целыми косяками по ее лицу: тревожные, вопросительные, возбужденно-радостные, горькие. Она еще не верила до конца, она еще надеялась, что он шутит, но сознание ей подсказывало: да! да! Этот парень с добрым, но уже несколько резковатым лицом, парень, ставший ее любимым, говорит всерьез. Глаза ее в упор смотрели на крепкую загорелую шею Алексея и спокойно пульсировавшие на ней мраморные жилки. Потом она подняла их и увидела его лицо, суровое, застывшее от напряжения. И она еще раз подумала, что, когда у человека такое лицо, он не шутит. И все-таки всему наперекор промолвила:

— Алешенька, это ты нарочно. Ну, признайся, скажи.

— Нет, — ответил он с грустной улыбкой, — это так и есть.

— Значит, ты космонавт?

— Можешь даже считать меня лунатиком, — засмеялся он.

Лидия вдруг опустила руки, с горечью воскликнула:

— Ой, что же я наделала!

Ему подумалось, что она уронила какую-то дорогую вещь, за сохранность которой очень беспокоилась. Он даже посмотрел на пол, отыскивая место ее падения. Но пол был чистым, а Лидия повторила:

— Ой, что мы с тобой натворили, Алешка!

— Успокойся, — остановил он, — кажется, все цело.

— Глупый, — зашептала Лидия, — если бы моя жизнь оставалась такой же, как до встречи с тобой!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если бы я знала, что ты космонавт, я бы ни за что так не поступила.

— Вот как! — горько усмехнулся Горелов. — А я думал, ты меня по-настоящему любишь!

— Глупый! Неужели ты можешь сомневаться в этом?

— Кажется, нет.

— Но то, что ты космонавт, все меняет.

— Почему же, Лида?

Она нервно засмеялась:

— А ты подумай. Когда ты станешь известным, тебя начнут преследовать тысячи женщин и девушек: русских, американских, африканских, беленьких, голубеньких, черненьких. А что я рядом с тобой? Не совсем состарившаяся вдовушка, да?

Алексей прижал ее к себе сильными твердыми руками.

— О да! О да! — передразнил он. — До чего же вы проницательны, моя милая. После полета я тотчас же уеду в одно из очередных заграничных турне и женюсь на беленькой американской миллионерше. Ты возражаешь? Согласен, согласен — не надо потакать империализму. Советский летчик-космонавт Алексей Горелов не имеет права жениться на беленькой американской миллионерше. Нет, я лучше женюсь на черной мулатке из Алабамы. Опять не так? Ну на чилийской танцовщице. Тоже не согласна? Так чего же вы хотите, моя дорогая? Чтобы я предпочел вас? Хорошо. Уж так и быть. Алексей Горелов становится одним коленом на только что вымытый вами пол и просит вашей руки.

— Перестань, — засмеялась Лидия и повисла у него на шее, — глупый, любимый, перестань!

Ее ухо, мягкое и теплое, щекотало ему губы, и он, поцеловав розовую мочку, зашептал:

— Чудачка! Для чего мне беленькая миллионерша, голубенькие и черненькие? Ты у меня была и будешь одна. Понимаешь? Хочешь, я завтра всем объявлю, что ты моя жена?

— Ни в коем случае, — возразила Лидия, — я не хочу тебя сейчас ни в чем сковывать… Вот когда вернешься из полета и обрушится на тебя слава, сам решишь, стоит на мне жениться или нет.

— А если я… — начал было Алексей, но она не дала договорить, ладонью закрыла ему рот.

— Нет! Никогда не произноси этого слова. Я знаю, что эта желтая глыба не отнимет тебя у меня. — И Лидия погрозила кулаком диску луны, видневшемуся в раскрытом окне.

24

В подмосковном городке космонавтов прилетевшего из Степновска Алексея Горелова поразила необычная тишина. Зыбкий знойный воздух пропитан едва уловимым запахом сосен и елей. На асфальтированных дорожках у магазина, штаба и профилактория — ни человека. Время летних отпусков опустошило многие квартиры.

Давно не видавшее хозяина жилье встретило Алексея душным пыльным застоем. Он разделся и в одних трусах долго и старательно наводил порядок: протирал подоконники, стекла книжного шкафа, выбивал пыль из занавесей. Затем, приняв душ и выбрившись, направился в штаб.

Коридор с цементным полом хранил прохладную тишину. Почти все лаборатории были опечатаны. Начштаба полковник Иванников и комендант городка майор Кольский уехали с утра по каким-то хозяйственным надобностям, а генерал Мочалов уже третьи сутки находится на космодроме и возвратится лишь к исходу следующего дня. Об этом Горелову сообщил дежуривший по штабу капитан Фролов, тот самый долговязый Федя, без которого не обходилась ни одна тренировка в термокамере. Видимо, он уже кое-что знал о ближайшем будущем Горелова и был с ним предупредителен и разговорчив.

— Вы подзагорели, Алексей Павлович, — щебетал Фролов. — Да и возмужали как!

— Хотите сказать — постарел? — усмехнулся Горелов.

— Что вы, что вы! Мне бы вашу старость. Именно возмужали. Ни дать ни взять — настоящий космонавт. Генерала Мочалова нет, но вам он оставил распоряжение. Вот здесь в дежурном журнале у меня записано… — Под крепкими Федиными пальцами зашелестели переворачиваемые страницы, и он прочел: — «Капитану Горелову А. П. передать, чтобы по прибытии немедленно позвонил по телефону…» Знаете кому?

— Знаю, знаю, — перебил Горелов, увидавший номер телефона. — Станиславу Леонидовичу из генеральского кабинета позвоню.

Он зашел в пустой вместительный кабинет Мочалова, с жадным любопытством огляделся по сторонам. Все как было. Два стола под зеленым сукном, составленные буквой Т. На стенах портреты первых космонавтов, массивный чернильный прибор из белого мрамора на письменном столе, а рядом бронзовая моделька космического корабля. Все и не все. Большой глобус Луны теперь тоже был водворен на письменный стол. Горелов, волнуясь, прочел над пестрым лунным рельефом знакомые названия: Океан Бурь, Море Спокойствия. Над большими кратерами появились мелкие цифры. Очевидно, часто за последние дни обращался генерал к этому глобусу.

Алексей снял трубку белого телефона, набрал номер и тотчас услышал знакомый бас:

— О! Алексей Павлович! Здравствуйте, дорогой скиталец. Ну и легки же вы на помине. Теперь ни одного дня не обходится без того, чтобы мы вашей фамилии не произносили. Сейчас в моем кабинете целый консилиум идет. Ваш персональный скафандр усовершенствуем. Вы из городка звоните? Берите немедленно машину и отправляйтесь, милейший, ко мне. Нет, не сюда, а прямехонько на московскую квартиру.