В тенетах суккуба - Эдуард Снежин

Шагни в неё, как сделал я.

XXXIII

У магазина в крытом переходе, защищающем от метели, стояла, кутаясь в воротник, до боли знакомая фигура.

Она увидела меня издали и стала кричать:

— Е..ться хочу!

— Ты что! Не ори, бесстыдная!

— Е..ться хочу!

— Перестань! — взял я её под руку и поволок, не зная куда, лишь бы прекратила кричать.

Всё-таки, мой аналайзер что-то соображал на автомате, так как остановились мы, перейдя автобан, в глухом месте среди запорошённых сосен.

— Ну вот, ори теперь, сколько угодно, — сказал я, — никто сквозь лес не услышит.

Лариса повесилась мне руками на шею, перед глазами сияло красивое жаркое лицо, на котором вмиг таяли падающие снежинки. Слёзы катились из её глаз:

— Ты хотел мне изменить!

— Ты сама привела для меня Карину!

— У тебя было с ней, было!

— Я же сказал, что сразу проводил её домой, — опять соврал я и подумал, «ври, не ври — она читает мои мысли, только мне на это наплевать».

— Я прощаю тебя, — начала целовать она меня в губы, глаза, в лоб, — я люблю тебя!

— Мы же должны расстаться! — шептал я, а сам тоже целовал милое лицо.

— Должны! Но мы даже не простились! Пошли ко мне!

— Долгие проводы — лишние слёзы. Пойдём, провожу тебя до подъезда.

— Пойдём!

У подъезда я остановился и крепко поцеловал её:

— Прощай Лариса! Ты моя незабываемая любовь, ты дала мне столько, что я не могу унести!

— Нет, нет! Пошли ко мне, так не прощаются!

— Уже двенадцать, а у меня завтра на работе комиссия по приёмке.

— Вадик, ты бросаешь незабываемую любовь ради какой-то комиссии?

— Пошли! — решился я. Я хотел, я дико хотел её, я лишь боролся с собой.

Она раздела меня в своей комнате, побросав всё тут же на пол: пальто, костюм, нижнее бельё. Также молниеносно сбросила всё с себя, выключила люстру и увлекла меня на постель.

Сквозь окно призрачно пробивался свет от уличного фонаря, в котором таинственно играли причудливыми тенями контуры её обнажённого тела.

Она захватила своими полными губами мой член, я подумал ещё, что вот, только недавно побывал он в другой п. де, а теперь она старательно отсасывает его своей волшебной глоткой.

Но усмешка тут же пропала от налетевшего дикого наслаждения.

Нет! Так могла зажечь только она — королева секса.

Старый диван заскрипел под натиском наших тел, трудно было что-то разобрать в этом мятущемся клубке. Нельзя было понять: кто сверху, кто снизу, где у кого голова и ноги. То она устраивала мне бешеную скачку, оседлав сверху, то я сбрасывал её на спину и вонзался в её плоть. То она переворачивалась задницей к моему лицу, и я сосал под вздрагивающими ягодицами её мокрую, истекающую слизистую внутренность, то она бросалась на колени, упёршись руками в постель, а я входил в неё сзади, меняя отверстия. То она вскакивала промежностью на моё лицо и насаживала свою мохнатую плоть мне на нос, а я подымал кверху руки и сжимал, крутил её груди и соски.

В одном из таких прыжков затрещал и рухнул диван, мы кубарем слетели на пол и продолжали также неистово иметь друг друга.

Такого протяжённого оргазма я никогда не имел раньше, даже с ней, но странное дело, мой мученик не опал даже на секунду, а, наоборот, вздулся ещё больше. Что касается Ларисы, то она текла и текла, залила своим секретом всё моё тело и, убедившись ладонью в работоспособности моего инструмента, вновь вставила его в вагину. Мне не надо было шевелить им, она непрерывно вздрагивала в импульсах повторяющегося оргазма, но уже перестала стонать, вся энергия переместилась внутрь сексуального центра, я чувствовал полыхающий жар её плоти.

Наконец она прекратила изливаться, но тут же сказала:

— Мне этого мало! Хочешь попробовать одну штучку?

— Знаю тебя, будет больно!

— Нет, больно не почувствуешь, просто улетишь!

— Куда?

— Не бойся, слетаешь на момент в другое измерение и вернёшься назад.

Она, соскочила и, не включая свет, достала из ящика серванта кожаный собачий поводок с кольцом на одном конце и карабином на другом.

Протянула карабин в кольцо, получилась петля, а на другом конце соорудила другую петлю, расцепив на момент замочек карабина.

— Готов? — прошептала она.

— Что ты выдумала оторва?

Она обжала не опадающий член кулачком и сказала:

— Какой молодец! Он всё хочет и хочет.

Потом приблизила лицо к лицу, так что я видел на нём только одни большие фосфоресцирующие хамелеоны и, мягко касаясь кончиками пальцев моей шеи, надела на неё петлю. Другую петлю с карабином она нацепила на свою шею.

— Хочешь задушить меня вместе с собой? — прошептал я.

— Не подвешенный человек не может задушить себя, как только теряется сила в руках, — она показала жестом, что затягивать будет рукой, — петля ослабнет.

Я читал книжку Уилсона «Жизнь после смерти» и знал, что наивысший бесподобный оргазм человек получает на границе жизни и смерти, когда прерывается дыхание, и в обеднённом кровью мозге начинаются эйфорические процессы, а освобождённая от головы кровь вся приливает к половому органу, раздувая его до неимоверных размеров.

— Знать судьба моя — испытать с оторвой все возможные виды изуверских сексуальных наслаждений, — подумал я.

Мы легли на бок, лицом друг к другу, обнялись и начали совершать медленные встречные фрикции в этой экономной позе, не отвлекающей необходимостью поддерживать вес тел.

Длинный поводок свернулся рядом на полу и не мешал нашим движениям.

В полумраке комнаты витало что-то нереальное, как сон, казалось всё моё тело, а не только его воспалённый отросток проникает в жаркую магму пульсирующего жерла вулкана. Я страстно желал, чтобы меня втянуло всего в эту огненную лаву и сожгло без остатка.

Я почувствовал нарастание оцепенения всего тела от медленно наплывающего оргазма и увидел краем глаза, как оторва натянула рукой поводок. Последнее, что запечатлел мой мозг: неземная ангельская красота юного, словно детского лица, преображённого улётом в таинственную сферу абсолютного блаженства. Огромные открытые, но ничего не видящие вокруг глаза, устремлённые внутрь себя. Они не излучают, как обычно, самоцветных гамм переменчивых цветов, а, наоборот, втягивают в зрачки искристые нити света от фонаря.

Моё сознание отключилось.

— Это ты Валентинка? — с изумлением произнёс мой голос. Перед глазами светилось детское личико моей школьной подружки, с которой мы неловко целовались за кустами после уроков.