Надменная красавица - Мэри Бэлоу

И что она делала здесь с ним совсем одна? Это было крайне неприлично, даже если бы он был настоящим джентльменом. Но если бы он был настоящим джентльменом, они, конечно, не оказались бы здесь.

– Поистине развалины, - сказал он, когда они остановились на заросшем травой дворе замка. - Поразительно, не правда ли, что внешние стены хорошо сохранились, в то время как внутренние осыпались. Можно лишь представить, как это, должно быть, выглядело.

Они оглядели очертания укреплений и помещений, от которых сохранились лишь самые нижние камни стен.

– Когда-то здесь жили сотни людей, - сказала она.

– Включая вашего прекрасного рыцаря, въезжающего по подъемному мосту.

– Да. - Ее охватило чувство ностальгии, как будто она жила в те времена.

– И включая рыцаря, который вечерами украдкой пробирался в замок, чтобы в постели обнять свою даму.

– О, - рассердилась она, ожидая увидеть на его лице усмешку, - вы опять хотите все испортить?

Держась за руки, они обошли весь двор.

– Если можно поверить слову Эрнеста, - заметил он, - а обычно в таких вопросах он оказывается прав, - то эти лестницы небезопасны.

– Да, камни осыпаются. Хотя однажды Тедди брал меня наверх.

– В самом деле? - Он вошел внутрь одного из огромных круглых бастионов и внимательно посмотрел на винтовую лестницу.

Каменные ступени спиралью огибали массивную центральную колонну. Лорд Кенвуд дотронулся до нее рукой. Диану знобило.

– Здесь, внутри, холодно, не правда ли? - сказал он, прислонившись спиной к колонне. - Не хотите согреться, Диана?

Конечно, это было неизбежно. Она понимала, что наивна и неопытна, но не до такой же степени. Как только он упомянул замок, стало совершенно ясно, что его интересует отнюдь не средневековая архитектура. Она все время знала, с этой целью он повез ее сюда.

И все равно поехала.

Он не применял силу. Она могла бы уехать от него. И как бы он ни дразнил и ни уговаривал ее, он бы не стал применять силу. Нет, она не могла обвинять его. Она знала это, даже когда упала в его объятия и сама обняла его за шею.

Это были жаркие объятия, горячее которых она не знала никогда, кроме одной особой ночи. И они не были игрой воображения. Она ни минуты в этом не сомневалась. Она испытала это с ясной головой; ее глаза были закрыты, она позволяла его рукам ласкать свое тело, а губам и языку ласкать ее лицо и шею.

Ей не было оправдания. Никакого. Она собственными руками ощущала мускулы его плеч, и его лицо, и шероховатость его щеки. И она перебирала пальцами его темные волосы.

– Диана, - шептал он, касаясь губами ее шеи, уха, рта. - Такая прекрасная. Такая милая. Такая нежная, любовь моя. Диана. Диана.

Он хотел ее. Он не говорил этого, но это было так очевидно, так явно. Он хотел ее. А она хотела его, так сильно, до боли, которая снова одурманивала ее. Это было так давно. Очень давно. И это никогда не было наслаждением. Это было коротким и слегка приятным. Но она жаждала обладания, торжества своей женственности. И с ним. С ним это будет хорошо. Очень хорошо.

Она прижалась лбом к его галстуку. Она чувствовала, как глубоко и тяжело он дышит. Она подняла голову и посмотрела ему в лицо. Он откинул голову, глаза были закрыты, а нижняя губа крепко закушена.

Но он почувствовал ее взгляд и открыл глаза. В них она увидела насмешку, к тому же он поднял одну бровь.

– Диана, Диана, - сказал он, - неужели ты всегда будешь доводить меня до безумия в совершенно неподходящих условиях? Музыкальная комната, куда в любую минуту могут войти, лес, где земля твердая и бугристая, Холодная каменная башня. Полагаю, ты будешь недоступна там, где под нами будет пуховая перина?

Она не знала, что ей надо сказать. За порогом башни была мягкая трава и светило солнце. И никого вокруг не было. И он должен был почувствовать ее желание. И готовность уступить. Он мог бы овладеть ею.

О Боже, она бы получила номер в списке побед маркиза Кенвуда. Вполне могла бы. Охотно, даже без видимости сопротивления.

– Нет, - сказала она. - Я - недоступна. Для вас. Уголок его губ приподнялся, и он слегка коснулся лбом ее лба.

– Лгунья, Диана, - сказал он. - Какая вы бессовестная лгунья.

Он обнял ее за плечи и вывел во двор. Неожиданно солнце показалось очень ярким и горячим.

– Если вы чувствуете себя так же, как и я, вам надо немного прийти в себя, прежде чем возвращаться в Ротерхэм-Холл. Давайте сядем и понежимся в теплых лучах солнца, хотите?

Она оцепенела.

– Похоже, начинается мое совращение. Пожалуй, я лучше поеду домой.

– Диана, - усмехнулся он, - по-моему, момент упущен, вы так не думаете? Давайте просто посидим и поговорим немного. Мне хочется побольше узнать о вас.

– Что? - недоверчиво спросила она, однако опустилась на траву рядом с ним и расправила юбки. Она откинулась на его руку, которую он подложил ей под плечи, чтобы она не касалась спиной каменной стены.

– Почему у вас нет детей? - спросил он.

– Не знаю. - Она опустила глаза. - Я думаю, что… Тедди в детстве отличался слабым здоровьем и всегда был болезненным человеком. Я не знаю. Может быть, дело было во мне. Мы никогда не говорили об этом. - И как странно было говорить об этом теперь с маркизом Кенвудом.

– А вы хотели иметь детей?

Да. Всегда. - Она внимательно изучала свои ладони. - Они бы оживили пасторский дом. Из-за этого я плакала, иногда. Я всегда, когда видела женщину с новорожденным ребенком, очень завидовала ей. Я никогда не могла понять, как множество женщин могут держать своих детей в детской, а сами живут собственной жизнью, как будто детей у них и не было.

– Вы еще так молоды. Ради вас я надеюсь, что это была вина Тедди, а не ваша.

Она смущенно рассмеялась.

– Я никогда ни с кем об этом не говорила.

Он приподнял плечо, и ее голова опустилась на него.

– Люди редко говорят о том, что важно для них, - сказал он. - Мы говорим, чтобы не молчать, и так часто живем в глубоком молчании и полном одиночестве.

Она сидела слишком близко к нему и не видела его лица. Но, потрясенная ero-словами, она молчала. Он говорил так серьезно. В его голосе не слышалось ни единой привычной насмешливой нотки.

– Мой отец был страшным волокитой. Всю свою сознательную жизнь, и, кажется, оставался им до самой смерти. Я похож на него, Диана. Я сознательно выбрал такой образ жизни. Мне было всего шестнадцать, когда он умер. Я был слишком молод, чтобы понять, что заставляло его так жить, или заглянуть в глубину его души и найти там какие-то положительные черты. Возможно, они у него были. Я только знал, что почти каждый день он делал что-то, что заставляло страдать мою мать. Когда ей было очень тяжело, она приходила в детскую или в классную комнату. Полагаю, она находила утешение в своих детях.