Кормчая книга - Геннадий Прашкевич

XII

…Морозная мгла перехватывала дыхание и все-таки к вечеру они свалились в русло замерзшей речки. Если это Сохсолоох, пусть ползком, но доберутся до поселка. А вот если ошиблись, то все – конец. Каждый шаг будет уводить их все дальше и дальше в белую ледяную пустыню.

– Слышь, Альвиан. Ты почему засмеялся, когда я сказал про город-сад? Нам же все время обещают коммунизм. Неужели не построим?

– Не построим.

– Да почему? Всем поровну, всем по делу.

– Да потому, что, если построим, на этом наша история и закончится.

– Да ну? Быть не может! Только и жить! – не поверил Коля. – Всем по потребностям! Это же хорошо.

– Хорошо, но рано, – покачал головой Альвиан. – Даже очень рано. Ты еще не созрел для коммунизма. Если тебе дать по потребностям, ты на всех плюнешь, сядешь в своем домике и к соседу перестанешь ходить. А он к тебе перестанет ходить. Будете с ружьями охранять свое добро друг от друга.

– Это что же выходит? – опешил Коля. – Плох коммунизм, что ли?

– Не коммунизм, а мы с тобой плохи. Мы же, в сущности, только-только вышли из крепостничества, то есть из феодализма. А коммунизм это совсем другая формация. Более высокая. И она требует взвешенного подхода. До нее еще шагать и шагать. Зайцами впрыгивать в поезд будущего нельзя.

– Значит, врали? – совсем расстроился Коля.

XIII

Закончив работу над дипломом, Альвиан задумался.

Скрыть выводы, следующие из выведенного закона, было невозможно.

А в стране, объявившей, что социализм в ней уже построен, такие выводы вообще-то не обещали ничего хорошего. Альвиан хорошо помнил доцента Лермонтова и улыбчивого милиционера: «Вам ответили». Он не хотел играть в такие игры. Надо было тихо, без шума защитить диплом, застолбить открытие. А детальной разработкой заняться уже в Институте истории.

Конечно, Альвиан надеялся на помощь Остоженского и страшно обрадовался, когда профессор попросил занести ему дипломную работу. В знакомой квартире на улице Карла Маркса пахло кофе и трубочным табаком. Альвиан направился к любимому кожаному креслу, но профессор Остоженский попросил:

– Оставьте папку на столе.

Наверное, торопился куда-то.

XIV

Прошла неделя, другая.

Профессор Остоженский не давал о себе знать, но мало ли, у него всегда было много дел. Хотелось побыстрее услышать мнение учителя о работе, но Альвиан не хотел навязываться. С Гришей Ляховым, сокурсником, отправился сдавать историю западных славян – экзамен совершенно формальный, не таящий никаких неожиданностей, но Ярославцев, пожилой лысый препод, недолюбливавший Альвиана, сильно его удивил:

– Вам что, указы не писаны?

– Какие еще указы?

Невероятное предчувствие кольнуло в сердце. Что могло стрястись? Не верил собственным глазам. Не указ, конечно, приказ. « Студента А.А. отчислить за академическую неуспеваемость.» Кое-какие хвосты у Альвиана, понятно, были, но это же смешно!

Бежать? Куда?

Конечно, к профессору Остоженскому!

Но когда он так подумал, последняя встреча отчетливо всплыла в памяти.

Усталые глаза… И то, что Остоженский не пригласил его сесть… «Оставьте папку на столе.» Как странно… Альвиан думал о профессоре Остоженском, а видел милиционера, перехватившего телефонную трубку: «Вам ответили». И слышал язвительный голос холеного, уверенного в себе доцента Лермонтова. И видел пленительную Киру Валентиновну, выговаривающую: «Классовая борьба, Афанасьев, вот единственная движущая сила истории.»

Кажется, я опять недооценил горние высоты, в которых парят наши учителя, обречено подумал он. Это же профессор Остоженский писал в известном предисловии: «Особенно полезна книга Гордона Чайлда будет читателю, вооруженному учением марксизма-ленинизма». Профессор Остоженский не мог не понять, на что я замахнулся. Наверное, его обидело мое отношение к работе. Я мог быть с ним откровеннее, а я решил промолчать.

Удар оказался слишком жестоким.

В два дня Альвиан забрал документы (их выдали ему, не задав ни одного вопроса), рассчитался с общагой, библиотекой, другими университетскими службами, выписался и взял билет до Новосибирска.

XV

…Как пусто заполярное небо.

Как странно поскрипывает под ногами снег.

А прелесть жизни все-таки в том, что, как бы плохо тебе ни было, всегда может случиться что-то еще более плохое. Через секретаршу Альвиан передал профессору Остоженскому коротенькую записку: «Спасибо.» Как это ни странно, он не испытал при этом особенной горечи. Он привык терять. Он уже дважды терял университет. И дважды терял учителей. А позже, на Севере, потерял жену. По характеру она могла дать Альвиану сто очков вперед. Выбрав направление, никогда не сомневалась. «Будем жить завтра так, как работаем сегодня… Партия – наш рулевой… Марксизм не догма, а руководство к действию…» Твердая вера позволила обыкновенной ученице с обогатительной фабрики дойти до секретаря райкома партии. Своего мужа она считала рохлей и никчемным человеком. Но не больше. Как возможный идейный враг он вызывал у нее только усмешку.

В Новосибирск Альвиан взял билет не потому, что до Москвы не хватило бы денег. Нет, он торопился найти единомышленников. Новосибирск к тому времени превратился форпостом российской науки в Сибири. Там работали академики Лаврентьев, Христианович, Векуа, Соболев – настоящие первопроходцы, требующие от учеников и сотрудников смелых самостоятельных выводов. Как раз им-то и будет интересно ознакомиться с методом долгосрочных прогнозов. Несомненно, они ухватятся за его работу всеми руками.

Альвиан был потрясен.

Ни до кого он не достучался.

Чтобы выжить физически, устроился подсобником в горячий цех пропарки железобетонных изделий. Без прописки никуда больше не принимали. Из камер, плюющихся горячим паром, извлекаешь формы с бетонными панелями, раскрываешь, укладываешь в штабеля, заполняешь камеры новыми. Чудовищный конвейер, выжимающий из человека все соки. А ведь, отработав смену, Альвиан отправлялся на железнодорожный вокзал, потому что ночевать ему было негде.

Скоро он понял: путь из горячего цеха один – в психушку. К тому же, подрабатывать можно было и на вокзале. Он быстро подружился с местными грузчиками, а время от времени, почистив пообтрепавшуюся одежонку, отправлялся по адресам, получаемым через горсправку.

Известный журналист…

Доктор наук…

Философ…

С удивлением Альвиан обнаружил, что в Новосибирске много философов. Они существовали при каждом учебном заведении. Непонятно, чем они занимались, но к работе Альвиана они не проявили никакого интереса. Самое страшное в жизни все-таки не поражение, пусть даже в главном деле, понял Альвиан, и даже не разочарование во всем и вся. Самое страшное это когда человек ломается и начинает поддакивать людям, которые хотят его сломать. В привокзальном убожестве судьба сталкивала Альвиана с самыми разными людьми. Бывший классный инженер… Спившийся токарь… Потерявший семью и квартиру летчик… Он подолгу обдумывал редкие встречами со специалистами, до которых все-таки достучался…