Новая Зона. Контур боли - Евгений Прошкин

— Мы и так назад едем!

— Да нет же, говорю! Разворачивайся снова, там зачищено.

— Ты уверен?

— Да! То есть нет… Не знаю!

Гарин сжал виски ладонями. Сейчас ему было не до чужих настроений, он хотел всего лишь пересчитать противников и определить их примерное расположение. Задача была элементарная, но у Олега неожиданно возникли трудности: картинка плыла и двоилась, как будто кто-то встряхивал разлинованную доску с фишками. Впрочем, фишек было не много — это единственное, что успокаивало Гарина.

Олег сконцентрировался изо всех сил, но это ничего не дало. Воображаемая сетка координат со светящимися точками постоянно сползала из поля зрения куда-то в слепую зону. Гарин чувствовал себя точно смертельно пьяный человек, пытающийся попасть ключом в замок. Полная рассинхронизация настолько обескураживала, что не позволяла даже обозлиться. Откуда-то сверху, прямо из пустого неба, на него опускалось огромное ватное облако. Звуки стали глухими и тягучими, сквозь них издалека вдруг пробился обрывок осточертевшего припева, в котором тысячный раз говорилось про «простые движения, простые движенья…».

Гарин проверил голову так тщательно, будто смывал пену. «Венца» на нем не было, артефакт по-прежнему лежал у Олега на коленях, хотя эффект наблюдался тот же самый: людей кто-то провоцировал и направлял. Просто так, без причины, расстреливать одинокую машину на площади было не прибыльно, а значит, абсолютно бессмысленно.

«Опять эти простые движенья… — отрешенно подумал Гарин. — Чей-то узнаваемый почерк. Чей же?.. И почему здесь? Сколько это будет меня преследовать?»

Столяров проехал половину площади в обратном направлении, когда из-за восьмиэтажного дома с рекламой банка во всю крышу выкатился инкассаторский броневик. Какое-то мгновение Гарин надеялся, что это совсем другие люди, занятые честным грабежом, но вскоре из боковой бойницы появился короткий ствол. Михаил тоже это увидел и снова бросил «вольво» в убийственно крутой поворот. Ширина Ленинского проспекта позволила ему вписаться почти идеально, не коснувшись брошенного на дороге «опеля», но в этот момент из подземного перехода опять выстрелил гранатомет. Столяров ударил по тормозам, и лобовое стекло обожгло реактивным следом. На триплексе осталась размытая серо-голубая полоса. Граната пролетела в каких-то сантиметрах от «вольво» и ушла к зданию, где и взорвалась. Полковник не успел перевести дыхание, как боковые окна машины осыпались в салон каленой крошкой — это палили из броневика.

Гарин услышал, как у затылка свистнула пуля, затем другая. Что-то горячее задело его волосы.

— Хватит кружить! — крикнул Олег. — Едем отсюда!

— Едем, уже едем, — исступленно прошипел Михаил, снова набирая скорость.

Из инкассаторской машины продолжали стрелять, но бойницы не были приспособлены для прицельного огня. Пули под острым углом чиркали по асфальту. Несколько штук влетели в левую дверь «вольво», что, впрочем, вряд ли могло повлиять на товарный вид двадцатилетнего автомобиля.

— Не пробили бы колеса… — озабоченно проговорил Гарин и в следующую секунду пожалел о сказанном.

Под днищем машины раздалось четыре хлопка, двумя парами: сначала спереди и после неуловимо короткой паузы — сзади. Машина потеряла управление и, оставляя за собой густые снопы искр, с адским скрежетом понеслась дальше. При этом она начала поворачиваться против часовой стрелки, словно скользила по льду.

— Теперь только молиться… — обронил Столяров.

«Вольво» закручивалась все быстрее, в закопченном стекле проносились дома, просвет между ними и титановая колонна с Гагариным на вершине — и снова дома и колонна, дома и колонна… Олег наблюдал за этой каруселью словно во сне, никакого страха он почему-то не испытывал.

— Напоролись на «мокрый асфальт», — объяснил Михаил. — Спасибо хоть, пролетели дальше, а не ушли туда целиком. Ты готов?

— К чему? — спросил Гарин, отмечая, что круговерть начинает замедляться.

— Валить из тачки нужно раньше, чем она остановится, — скороговоркой бросил Столяров. — У них машина и еще стрелок в переходе, это как минимум. Хватай автомат и РПГ на заднем сиденье. По сигналу открываем двери. И сразу ложись, понял? Башку не поднимай.

Олег перегнулся назад и, подцепив гранатомет за ремень, перетащил его к себе. Чтобы дотянуться до зарядов, Гарину пришлось вставать с места, а в условиях разбалансированной центрифуги это было не так-то просто. С трудом он собрал оружие в охапку и попробовал удержать все это хозяйство в одной руке. Ничего из этого не вышло, автомат упорно вываливался. Можно было использовать обе руки, но тогда пришлось бы бросить «венец»… Олег хотел отдать что-нибудь товарищу, но тот уже открыл свою дверь и, крикнув «Пошел!», исчез в безумной круговерти. На лобовом стекле образовались два новых отверстия от шальных пуль, и это говорило о том, что времени не осталось. Гарин оторопело оглядел рассыпающиеся стволы и выстрелы для РПГ, потом перевел взгляд на артефакт и, уже не задумываясь, нацепил «венец» на голову, сгреб обеими руками оружие и вытолкнул себя из машины.

Едва коснувшись асфальта, Михаил открыл огонь по гранитному парапету. Столярова вращало и сносило в сторону. Казалось, он даже не сопротивлялся, а свободно катился по дороге — чудом удерживая цель и непрерывно стреляя по выходу из подземного перехода. Трудно сказать, сколько в этом приеме было от умения, а сколько от везения, но Гарин в отличие от полковника не мог похвастать ни тем, ни другим. Ударившись согнутыми коленями, Олег подскочил вверх, перевернулся в воздухе и впечатался в асфальт поясницей. Если бы на этом все закончилось, то было бы еще терпимо, но инерция крутила и несла Гарина, как упущенный с горы арбуз. Локти, бока, снова колени — он приложился всем, чем только мог, а его продолжало увлекать все дальше. В памяти всплывали какие-то неуместные вещи: то таблицы тормозного пути на льду, то рельефные анатомические плакаты с извилистыми кишками. Олег чувствовал себя котлетой, которую, за неимением панировочных сухарей, обваливали в дорожной пыли.

Наконец круговерть прекратилась. Гарин перевернулся еще раз и замер на животе — оцепенело сжимая в руках автомат, гранатомет и три выстрела. Он умудрился ничего не растерять, хотя лучше бы этого добра было поменьше.

Олег энергично кивнул, чтобы стряхнуть с головы «венец», однако у него не вышло, артефакт держался крепко. Гарин хотел повторить движение, но уже не успел. Он вдруг заметил, что «вольво» перестала выделяться на улице. Машина превратилась в картинку, вырезанную из журнала и вклеенную в большой коллаж. Все вокруг стало плоским и одноцветным, как будто Олег смотрел через светофильтр. Темно-синяя «вольво» застыла посреди сиреневой улицы, окруженной фиолетовыми домами. Над всем этим витала голубая дымка без верхней границы, словно густое неоднородное небо, упавшее на землю.

Гарин хорошо помнил этот феномен, объяснение у него было только одно: высокая напряженность пси-поля. Движения людей замедлились, Олег и сам словно находился в вязком киселе, но его сознание, напротив, работало удивительно четко.

Синий цвет не мешал. Так было даже проще. Гарин увидел всю площадь сразу, как будто поднялся над ней на воздушном шаре. Светящиеся фишки чужих личностей, или попросту пешки, были как на ладони, независимо от того, где они находились — на открытом пространстве или в укрытии.

Стрелок в подземном переходе оставался невредим, хотя полковник выпустил по нему уже два рожка. Человек с гранатометом присел на ступени, скрываясь за парапетом. Времени он не терял: пока Столяров расходовал боезапас, мужчина без спешки зарядил РПГ осколочным выстрелом. Заряд без набалдашника был похож на огромный заточенный карандаш, и Гарин уже знал, что одного залпа достаточно для поражения всего живого в радиусе семидесяти метров. Эту ценную информацию он почерпнул в оперативной памяти безвестного бойца. Больше там не было ничего, даже имени, — лишь ожидание удобного момента для выстрела и чувство удовлетворения от того, что задача почти уже выполнена. Человек, несомненно, находился под чужим контролем, и пси-воздействие было настолько мощным, что его личность превратилась в подобие одношаговой программы, а сам сталкер — в придаток к гранатомету, в отдельно существующий палец на спусковом крючке. Его интересовал только выстрел, один-единственный выстрел, и все. Сбить с толку такого человека было трудно. Его не на что было переориентировать, поскольку ориентиров в привычном понимании у него не осталось. Ему ничего нельзя было внушить, потому что весь объем его сознания занимала простая, как булыжник, идея, вытеснить которую не представлялось возможным. У бойца работала лишь моторика, необходимая для выполнения задачи. И Гарин решил не изобретать велосипед, а пройти недавно проторенным путем.