1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь - Харуки Мураками

Ее взгляд напомнил Тэнго о совсем другой девочке. Которая проучилась с ним два года — в третьем и четвертом классах школы. И смотрела на него очень похожими глазами. А он так же пристально смотрел на нее. Пока наконец…

Ее родители были членами религиозной секты, называвшей себя «Очевидцами». Секта была христианского толка, распространяла учение о конце света, активно миссионерствовала и каждое слово Библии воспринимала как догму. Например, переливание крови считалось грехом. Поэтому если кто-то из членов секты вдруг попадал в автокатастрофу, шансов выжить у него оставалось куда меньше, чем у обычного человека. Ни на какие серьезные операции им соглашаться было нельзя. А взамен им, богоизбранным, обещалась жизнь после наступления конца света. Целая тысяча лет жизни в Новом Царствии Господнем.

У его одноклассницы тоже были большие красивые глаза. Загляни в них однажды — и уже никогда не забудешь. Да и в целом красавица. Если б только не странное выражение, словно маска из прозрачной пленки, удалявшее с ее лица всякий намек на жизнь. Без особой необходимости эта девочка никогда ни с кем не разговаривала. И никаких эмоций не выдавала. Ее тонкие губы оставались всегда крепко сжатыми.

Впервые Тэнго обратил на эту девочку внимание, когда в очередное воскресенье она с матерью обходила квартиры окрестных жителей. Каждый ребенок «очевидцев», едва начинает ходить, должен сопровождать родителей в миссионерских визитах. Примерно с трех лет дети — как правило, с матерями — бродят от дома к дому, распространяют брошюрки о Вселенском потопе и растолковывают населению основы своей веры. Стараясь объяснить как можно доходчивей, сколько уже накопилось прямых доказательств того, что мир неминуемо катится в пропасть. Они называют Бога Отцом. И разумеется, почти у любого дома получают от ворот поворот. Двери с треском захлопываются прямо у них перед носом. Слишком ограниченным кажется их учение, слишком односторонним и оторванным от реальности — по крайней мере, той реальности, в которой привыкло жить большинство обывателей. И все-таки иногда, пускай совсем редко, находятся те, кто выслушивает их истории до конца. Просто есть на свете порода людей, которая нуждается в собеседнике, не важно, о чем идет речь. А уже среди этих людей найдутся те считанные единицы, что захотят прийти на их службу. Именно из этого стремления — обернуть в свою веру хотя бы одного из тысячи — «очевидцы» готовы переходить от двери к двери и жать на кнопки звонков, пока не настанет конец света. Такова работа, на которую их нанял Господь: хотя бы еще на час приблизить мир к Пробуждению. И чем трудней выполнять эту миссию, чем выше преграды, которые им нужно преодолевать в этом мире, — тем ценнее награда ожидает их там, в Царствии Небесном.

Эта девочка ходила за матерью с проповедью по домам. В одной руке мать носила большую сумку, набитую брошюрами о Вселенском потопе, а в другой — большой зонтик от солнца. А ее дочка всегда отставала на несколько шагов — шла, стиснув зубы, с бесстрастным лицом. Когда Тэнго обходил с отцом дома неплательщиков за «Эн-эйч-кей», он не раз встречал эту пару на улице. При этом они всегда узнавали друг друга. И в девочкиных глазах неизменно вспыхивал только ему предназначенный, скрытый от всех остальных огонек. Но конечно, до разговоров дело ни разу не доходило. Просто здоровались — и все. Его отец был слишком занят сборами взносов, а ее мать чересчур торопилась объяснить людям близость Армагеддона. Мальчик с девочкой лишь мельком виделись друг с дружкой по воскресеньям, но не успевали их взгляды пересечься, как занятые по горло родители торопливо растаскивали их в разные стороны.

О том, что она сектантка, в школе знал каждый. «По религиозным соображениям» девочка не участвовала в рождественских утренниках и не ездила с классом на экскурсии ни в буддийские, ни в синтоистские храмы. Не выступала на спортивных соревнованиях, а на линейках не пела гимнов школы и Японского государства. Такое, мягко говоря, радикальное поведение быстро привело к тому, что дети в классе стали ее избегать. Да к тому же перед каждым школьным обедом ей приходилось молиться. Причем — в полный голос, чтобы слышали все вокруг. Понятное дело, кому из окружающих детей такое понравится? Сама она, похоже, не горела желанием молиться у всех на глазах. Тем не менее жесткая догма — молиться перед едой! — засела в сознании одноклассницы слишком глубоко, чтобы отрекаться от этой догмы лишь потому, что вокруг нет сторонников той же веры. Ибо как ни увиливай, а слишком высоко сидит наш Отец и слишком отлично все видит…

Отец наш Небесный. Да не названо останется имя Твое, а Царство Твое пусть придет к нам. Прости нам грехи наши многие, а шаги наши робкие благослови. Аминь.

Удивительная вещь — наша память. Двадцать лет прошло, а эти слова он помнил наизусть до сих пор. Царство Твое пусть придет к нам. Еще в школе, повторяя про себя эту молитву, Тэнго постоянно задумывался: что же там за Царство такое? Есть ли там телевидение «Эн-эйч-кей»? Ведь если телевидения нет, значит, не нужно собирать взносы. Тогда бы ему и правда очень хотелось, чтобы это Царство пришло как можно скорее.

В школе они не общались. Вроде и сидели в классе друг от друга недалеко, а случая для нормального разговора не выпадало. Одноклассница держалась обособленно, без особой нужды никого ни о чем не спрашивала. Совсем не похоже, что с этой девочкой можно разговориться без особой причины. И все-таки Тэнго в душе переживал за нее. Уж он-то прекрасно знал, чего это стоит — в воскресный день обходить дом за домом и нажимать на кнопки звонков, И как глубоко это все может ранить детское сердце — неважно, что движет родителями, религия или служебный долг. Воскресенье создано Господом для того, чтобы дети играли и веселились. А вовсе не для того, чтобы собирать с людей деньги или пугать их грядущим концом света. Подобной ерундой — если взрослые думают, что она действительно необходима, — пускай уж они занимаются сами.

Лишь однажды, совсем случайно, Тэнго довелось прийти той девочке на помощь. Случилось это в четвертом классе, осенью, на лабораторной по физике. Ее сосед по столу — и, соответственно, напарник по заданию — грубо обругал ее на всю аудиторию за то, что она перепутала порядок выполнения опыта. В чем там была ошибка, Тэнго уже и не помнил. Но тот парень унизил ее именно за то, что она сектантка. И за то, что она «шныряет по домам нормальных людей со своими дурацкими проповедями и кретинскими книженциями».

— Сектантка недобитая! — бросил он ей в лицо.

В жизни класса подобный случай был редкостью. Обычно «сектантку» не дразнили и не унижали. Просто делали вид, что ее в этом мире не существует, и по возможности выкидывали мысли о странной однокласснице из головы. Но в таких ситуациях, как совместная лабораторная работа, эта практика не срабатывала. Вот почему слова ее напарника сочились ядом. А Тэнго в ту минуту стоял за соседним столом и почему-то не смог пропустить это мимо ушей. Почему? А бог его знает. Не сумел, и все.

Он просто подошел к ней и пригласил к своему столу. Особо не задумываясь, без колебаний, совершенно автоматически. А затем объяснил, что именно сделано не так. Она выслушала его очень внимательно, уяснила, что нужно, и больше таких ошибок не делала. За все два года их совместной учебы это был первый и последний раз, когда Тэнго заговорил с ней. Успеваемость у него была отличная, рост огромный, силы не занимать. Хочешь не хочешь, а постоянно у всех на глазах. Поэтому за то, что Тэнго защитил «сектантку», дразнить его не стали. Хотя репутация его уже не была такой чистой, как прежде. Для всех вокруг он словно заразился ее болезнью.

Но самому Тэнго было на это плевать. Кроме самого факта, что ее родители — «очевидцы», никаких отличий между ней и другими он не находил, хоть убей. С этой девочкой наверняка можно было бы отлично дружить. Однако лишь потому, что ее родители были из «очевидцев», она оставалась для окружающих невидимкой. Никто не заговаривал с ней. Не смотрел в ее сторону. И это казалось Тэнго ужасно несправедливым.

После этого и он больше ни разу не заговорил с ней. Необходимости не было, а случая так и не подвернулось. Но с тех пор всякий раз, когда их взгляды пересекались, девочка краснела от смущения. Тэнго хорошо это чувствовал. Может, своей «помощью» на лабораторной он ей помешал? Может, лучше было не лезть, куда не просят? Ответов на эти вопросы Тэнго не находил. Все-таки он был ребенком и читать настроения людей по лицам еще не умел.

Лишь однажды она взяла его за руку.

Стоял ясный декабрьский день, за окном висело высокое небо с перистыми облаками. Как иногда случалось, после уборки класса они остались последними, кто еще не ушел. Один на один. И тут она вдруг решительно подошла к нему. Ничуть не колеблясь, взяла его руку в свою. И подняла взгляд (все-таки Тэнго был сантиметров на десять выше). Удивившись, он заглянул ей в глаза. И буквально провалился в ее черные зрачки — на такую бездонную глубину, какой никогда и нигде не испытывал прежде. А она все сжимала его ладонь. Не ослабляя хватки ни на секунду. Прошло непонятно сколько времени. Наконец она отняла руку, рассеянно поправила складки на юбке и быстро вышла из класса.