Электрические методы обогащения. Правдивая история о виртуальных амебах, современном инновационном предпринимательстве и прочей ерунде типа любви и смысла жизни - Павел Черкашин

Гретта продолжала невозмутимо рисовать.

– Я ничего против компьютеров не имею. Просто не хочу, чтобы в поисках новых, более совершенных форм жизни мы забыли про прелести современной, примитивной, биологической эволюции. Ты же не будешь отрицать, что в ней тоже есть свои маленькие радости?

Гретта подняла глаза от рисунка, и в них блеснул какой-то новый озорной огонек, как будто из глубины души выпрыгнул и заплясал в зрачках прятавшийся там до поры до времени бесенок. Раньше ему строго-настрого запрещали покидать свою каморку, а тут вдруг по недосмотру оставили дверь открытой.

Она снова опустила глаза, и одно из чудищ на листе, похожее на стального тигра с ветвистым хвостом, вдруг приобрело женственные черты и сладко потянулось всем телом, а хвост расцвел десятком крохотных трогательных цветочков.

– Нам пора ехать по домам, – заключила Гретта. Бесенок вернулся в свою каморку.

Она залочила[42] компьютер и устало вытянула руки вперед, хрустнув суставами. Надела принесенную Гришей короткую куртку, укуталась в шарф. Он впервые принюхался к еле заметному запаху ее духов и нашел его интересным.

Молча вышли из здания и до метро не проронили ни слова, думая каждый о своем.

– Если тебе интересно мое мнение, – сказала Гретта уже почти у самого входа в светящееся нутро московской подземки, – мне кажется очень интересным то, что ты делаешь. Странным и немного жутким – да. Пугающим своей неопределенностью – да. Но не бесполезным. Я понимаю, что мои страхи скорее навеяны массовой культурой, чем собственным сознанием. Я верю в компьютерный разум, верю в светлое будущее симбиоза человека и компьютера… И верю в то, что ты можешь своей работой сделать мир лучше. Чтобы люди меньше болели. Чтобы молодые гении из провинции могли выразить себя в искусстве или науке, а не в угаре пьяной драки или в глубине угольной шахты. Чтобы любовь приобрела какие-то новые неожиданные формы – не связанные исключительно с качеством первичных половых признаков, которыми награждает нас природа.

– У тебя все хорошо с половыми признаками… – Гриша сам ужаснулся качеству своего комплимента.

– Ой, да ладно! Ценю твою попытку, но у программистов социальные навыки общения отсутствуют в принципе, так что можешь не напрягаться. Лучше помалкивай. Не сбивай с мысли. Так вот, тебе нужно сфокусировать свои усилия на чем-то конкретном. Не пытайся охватить всю Вселенную. Когда я рисую, то представляю себе мир целиком. Я вижу целую Вселенную в тот момент, когда расселяю придуманных мною зверьков на обороте клиентского брифа. Но я не пытаюсь нарисовать всю эту Вселенную сразу – иначе сойду с ума или получу слишком обобщенный банальный рисунок. Представив Вселенную целиком, я мысленно приближаю и приближаю ее своим внутренним зумом до тех пор, пока не увижу конкретный сантиметр поверхности. И букашку на ней. На рисунок попадет только этот сантиметр, но в нем отразится все важное, что есть на метр вокруг, на километр, на всей планете в этой моей Вселенной. Я рисую гениальные картины. Я знаю это. Я могу стать знаменитой художницей, и стану ею, если не разочаруюсь в этом мире и не захочу перебраться в другой, который сама себе придумаю. В чем мой талант? В том, что я могу видеть за пределами картины. В том, что мой мир – целостный и полный – жизнеспособен сам по себе, даже несмотря на то, что существует только в моем воображении. Любое творение этого мира, сцена из его жизни будет задевать за живое, потому что этот мир настоящий. Он где-то существует, и мы связаны с ним невидимой нитью. Понимаешь?

– Надеюсь. Продолжай.

– Пойдем уже в метро. Здесь дует.

Они спустились по замерзшим ступенькам, Гретта взяла Гришу под руку, чтобы не упасть на лестнице, и уже не отпускала. Он прижал ее ладонь локтем к себе, чтобы передать немного своего тепла этому хрупкому тельцу. Они шли по длинному освещенному переходу. Влажный, не успевший нагреться за день воздух с улицы смешивался с горячими потоками из тепловых пушек на входе в метро. Одинокая пара, непривычная еще к своей вынужденной связке, плыла в вихрях этих воздушных течений неуверенными зигзагами, как легкий прогулочный катамаран.

– Тебе нужно научиться видеть свой мир. Я понимаю, у программистов все по-другому. Вам нужны четкие алгоритмы и параметры, чтобы эта штука работала. Но ты пытаешься построить мир нечеткий и абстрактный, который может жить самостоятельной жизнью. Так надели его такими чертами. Сделай свою Вселенную такой, чтобы в ней могли жить мои придуманные создания. Чтобы жителей этого мира можно было нарисовать, а не запрограммировать.

Уже в поезде она вдруг спросила:

– Слушай, а какой смысл жизни у существ из твоей Вселенной? Я понимаю, что у любого живого существа задача – выживать и размножаться. Но должны быть и какие-то главные условия внешней среды, за которые они должны бороться, чтобы в процессе эволюции приносить какую-то пользу тебе как создателю?

– Они борются со вселенским беспорядком. Источником их жизненной энергии, солнцем, так сказать, является поток информации. Интернет в этом плане может быть идеальной кормушкой – в пределах необходимой мне задачи это почти неиссякаемый источник информации, как солнце – источник энергии для биологической эволюции. Мои существа питаются информацией, пережевывают ее и строят свои тела и жилища из разнородных кусочков информации. И те, что имеют наибольший смысл, будут наиболее живучими. А потом…

– Круто! Буду об этом думать. Пока!

Она быстро высвободила руку, махнула ей на прощанье и понеслась в сторону своей пересадки.

Какой кризис?

Когда удача нескончаемым потоком идет тебе навстречу, пора задуматься – может, ты двигаешься по встречной полосе? Никогда ни Санчес, ни Димыч не могли представить себе, что все второе лето после выпуска из университета они проведут в душном офисе. Июнь выдался жарким как в прямом, так и в переносном смысле. Небывалый наплыв клиентов, которые как будто спешили поскорее расстаться со своими деньгами, крепко вбил всех сотрудников Lab34 в свои рабочие кресла.

Гриша взял на работу еще двух программистов. Кроме того, он всегда держал наготове третий стол для студентов и аспирантов, которых приглашал на отдельные проекты. В Грише неожиданно расцвел талант технического лидера – таким его давно никто в институте не видел. Он важно вышагивал по офису, плечи его расправились, морщины на лбу исчезли под отросшими кудрями. Он неожиданно помолодел на десять лет, как будто шагнул на непрерывно движущемся жизненном эскалаторе со ступеньки своего, более старшего поколения вниз – к молодым партнерам. Вместо тихого заискивающего бормотания в нем обнаружился громкий командный голос. Он взял привычку по любому поводу – особенно чтобы подчеркнуть сказанную кем-нибудь, по его мнению, глупость, – хохотать раскатистым басом, картинно откинув назад голову и выставив вперед внушительное брюшко. Санчеса и Димыча этот грудной басовитый хохот, наводивший ужас на молодых программистов, откровенно бесил. Зато Гретта впервые за все время пребывания в офисе улыбнулась, когда увидела это представление. Улыбку Гретты, удивительную и редкую, как случайно найденный в мусорном баке бриллиант, заметил весь офис. Гришу это только раззадорило.

Андрей активно вживался в роль «правой руки» Гриши, всячески ему поддакивая и преданно заглядывая в глаза. Впрочем, точно так же он вел себя и с Димычем, и с Санчесом, каждого называя по имени-отчеству. Он рвался быть больше чем программистом и постоянно заводил разговор о необходимости построения правильных процессов производства. Все время он бросался сложными техническими акронимами[43], которые даже Грише не всегда были понятны.

«Когда мы задеплоим все по SCRUMу…» – было любимой фразой Андрея, за что Димыч с Санчесом часто за глаза дразнили его Скрум Мак Даком.

Гриша и дальше был готов брать программистов на работу, благо теперь не было недостатка ни в площади для рабочих мест, ни в новых заказах. Санчес тоже бил копытом и требовал динамичного развития. Димыч, хоть и самый консервативный из всех, тоже не видел причин останавливаться на достигнутом. Неожиданным препятствием на ровной дороге к победному шествию в мир крупного бизнеса стал Роби. Раньше он только поддерживал и подзадоривал основателей Lab34, а тут вдруг наложил вето на запрос Гриши по закупке нового оборудования для дальнейшего расширения.

В середине июня Роби вообще будто подменили. От его жизнерадостной расслабленности не осталось и следа. Он побывал в Штатах «по своим делам» и вернулся хмурым, как ноябрьская туча, после чего целыми днями начал пропадать на каких-то встречах и завел привычку разговаривать по сотовому телефону в коридоре. Больше не приходил к ребятам, чтобы пофилософствовать о будущем интернет-технологий, не приносил на рассмотрение сумасшедшие идеи по написанию новых программ, которые могли стать, по его мнению, «революционным продуктом». Теперь он все чаще неистовствовал, ругался по пустякам, носился по своему офису, часто заскакивая и в новое помещение Lab34. Его крик, срывающийся на визг, был слышен даже в гулком институтском коридоре.