Французские дети не плюются едой. Секреты воспитания из Парижа - Памела Друкерман

Обычное зрелище в парижских парках субботним утром: вызывая умиление своим растрепанным видом, папы катят коляски или тащат сумки, нагруженные продуктами. Часто мужчины из категории «активно помогающих пап» занимаются готовкой и домашним хозяйством. Французские мамочки говорят о том, что у их мужей есть какая-то конкретная обязанность в доме – например, проверять уроки или мыть посуду после ужина. Может быть, секрет семейного благополучия французов в четком распределении обязанностей? Или в том, что в целом они фаталистически относятся к браку?

– Одно из самых прекрасных чувств, которое испытывают супруги, – благодарность за то, что их семья не распалась, – утверждает Лоранс Феррари, ведущая популярной французской вечерней программы новостей. Феррари – красивая блондинка, ей 44 года, она на шестом месяце беременности, ждет ребенка от второго мужа. Она берет интервью у эпатажного французского философа Паскаля Брюкне, известного своими провокациями. Тема программы – «Любовь и брак: совместимы ли они?».

Феррари и Брюкне принадлежат к элите французского общества, избранному кругу политиков, журналистов, академиков и предпринимателей, которые не только общаются друг с другом, но и заключают между собой браки. Их взгляды отражают философию обычных французов, только в преувеличенной, а порой идеализированной форме.

– В наши дни брак уже не считается мещанством. Напротив, для меня, к примеру, это способ бросить вызов обществу, – говорит Феррари.

В ответ Брюкне называет брак «опаснейшим из приключений».

– Любовь – неудержимое чувство. Трагедия в том, что любовь приходит и уходит, а мы не в силах контролировать эти изменения.

Феррари соглашается с ним:

– Не устаю повторять, что брак по любви – огромный риск.

В знак того, как высоко мы продвинулись по социальной лестнице, нас с Саймоном и малышами приглашают погостить в доме моей подруги Элен и ее мужа Уильяма. У них тоже трое детей и тоже есть близнецы. Элен – высокая и стройная, с неземными голубыми глазами; выросла она в Реймсе, столице региона Шампань. Семейное гнездо, где все проводят отпуск, расположено неподалеку, в Арденнах, почти у границы с Бельгией.

В Арденнах состоялось множество битв времен Первой мировой войны. В течение четырех лет французские и немецкие солдаты копали траншеи по обе стороны «ничьей земли» и поливали друг друга огнем. Противники жили так близко, что знали все о распорядке и привычках друг друга, как давние соседи. А иногда даже общались при помощи написанных от руки табличек.

Кажется, что в маленьком городке, где стоит семейный дом Элен, бомбежки прекратились совсем недавно. Люди здесь не говорят «Первая мировая» – для них это «с четырнадцатого по восемнадцатый год». Многие разрушенные здания до сих пор так и не отстроили, и вокруг все поросло травой.

Днем Элен и Уильям – очень заботливые родители. Но вечером, как только дети уснули, они тут же достают сигареты, вино и включают радио – наступает «взрослое время». Им хочется сполна насладиться остатком дня и прекрасной компанией. (Элен вообще не упускает шанса подарить себе маленькое удовольствие: например, когда мы катаемся на машине с детьми, она останавливается на лугу, достает из багажника плед, пирог и устраивает пикник. Солнце клонится к закату, пейзаж вокруг идиллический, как с открытки, – у меня даже слезы на глаза наворачиваются.)

По выходным Уильям встает рано, вместе с детьми. Однажды утром он решает сбегать за хрустящим багетом и свежими булочками с шоколадом, оставив Саймона с детьми. Элен спускается вниз в пижаме, со спутанными после сна волосами и садится за стол.

– Мой любимый багет! – восклицает она, увидев, что принес Уильям.

Какие простые, честные и приятные слова! А вот я не могу даже представить, что говорю нечто подобное Саймону. Я обычно только упрекаю его за то, что он купил не тот багет или намусорил крошками, а мне теперь убирать. Просыпаясь по утрам, я редко настроена благодушно. При взгляде на мужа не улыбаюсь от счастья – по крайней мере не утром.

Увы, простые, почти детские удовольствия – «Мой любимый багет!» – для нас, наверное, больше не существуют.

Рассказываю Саймону про багет, когда мы едем домой из Арденн, мимо желтых цветущих полей и памятников времен войны.

– Один багет нас не спасет, – замечает он.

Саймон прав – нам нужно что-то более серьезное.

Глава 12

Дело вкуса

Самый распространенный вопрос, который нам задают про близнецов (не считая вопроса про ЭКО), – чем они отличаются друг от друга. Некоторые мамы близнецов выдают давно заготовленный ответ.

– Одна напористая, другая уступчивая, – сообщает мама двухлеток, с которой я знакомлюсь в парке в Майами. – Идеальный симбиоз.

У Лео и Джоуи все не так шоколадно. Они похожи на старую супружескую пару – неразлучны, но вечно ругаются. (Скорее всего, научились этому у нас с Саймоном.)

Разница между ними становится более очевидна, когда они начинают разговаривать. Лео несколько месяцев произносит лишь отдельные слова. Потом вдруг за ужином поворачивается ко мне и странным монотонным голосом отчеканивает:

– Я ем.

Не удивительно, что он в первую очередь овладел именно настоящим временем. Ведь он живет в настоящем. Постоянно в движении – в стремительном движении, не ходит, а бегает. По звуку шагов я сразу понимаю, кто приближается.

А вот любимая грамматическая форма Джоуи – притяжательные местоимения. Мой зайчик, моя мама. Шагает он медленно, как старичок, – потому что все время таскает с собой все свои любимые вещи. Они меняются, но их всегда много (был период, когда он спал с маленьким венчиком для взбивания). Наконец он сортирует нужные ему вещи по двум портфелям, которые таскает с собой из комнаты в комнату. Лео нравится выхватывать портфели у него из рук и поскорее бежать наутек. Если бы меня попросили охарактеризовать малышей одним словом, я бы сказала так: один – хулиган, второй – скряга.

Что до Бин, та до сих пор предпочитает командовать. Винить в этом воспитателей детского сада вроде бы не с руки – совершенно очевидно, что командный тон соответствует ее натуре. Она постоянно чего-нибудь требует – как правило, для себя. Саймон прозвал ее «профсоюзным боссом».

– Профсоюзный босс требует спагетти на ужин, – обычно говорит он.

Нам трудно было воспитывать Бин по-французски, когда она была в доме одна. Но теперь, когда детей трое, а нас, родителей, двое, придерживаться строгой системы французского воспитания еще сложнее. Однако необходимость в этом возросла. Если мы не научимся контролировать малышей, они станут управлять нами.

Хоть в одном у нас не возникает проблем – в том, что касается еды. Французы, разумеется, гордятся своей кухней и очень любят поболтать на эту тему. Мои коллеги за обедом обычно обсуждают то, что ели вчера за ужином. А когда Саймон идет выпить пива со своими приятелями-французами из футбольной команды, те говорят о еде, а не о девушках.

То, насколько «офранцузились» наши дети в еде, становится очевидным, когда мы приезжаем в Америку. Моя мама в радостном предвкушении пытается накормить Бин классическим американским блюдом – полуфабрикатом для микроволновки из макарон с сыром. Съев несколько кусочков, Бин произносит:

– Это не сыр! – и, кажется, впервые в жизни презрительно фыркает.

В Америку мы приехали в отпуск, поэтому часто ходим в рестораны. Плюс американских ресторанов состоит в том, что здесь все намного лучше приспособлено для детей. Есть удобства, о которых во Франции и не слыхивали: высокие стульчики для кормления, цветные карандаши и пеленальные столики в туалете. (В Париже все это тоже встречается, но чтобы одновременно в одном заведении – ни разу не видела.)

Тем не менее я каждый раз с ужасом предвкушаю встречу с пресловутым детским меню. Неважно, куда мы пришли – в ресторан, специализирующийся на морской кухне, итальянской, кубинской, – детское меню в Америке везде почти одно и то же. Гамбургеры, жареные куриные наггетсы (теперь их изобретательно называют «нежными куриными кусочками»), пицца, изредка спагетти. Овощей почти нигде не предлагают, если не считать картошку фри и чипсы. Крайне редко встречаются фрукты. Детей даже не спрашивают, как им прожарить мясо. Вероятно, опасаясь судебных исков в случае отравления, все мясо нещадно доводят до депрессивно-серого цвета.

И не только в ресторанах детей воспринимают так, будто вкусовые рецепторы у них отсутствуют. Однажды во время поездки в США записываю Бин на пару дней в теннисный лагерь, где детей кормят обедом. На обед мы получаем упаковку белого хлеба и две упаковки плавленого сыра в пакетиках. Даже Бин, готовая лопать спагетти и гамбургеры хоть каждый раз, в шоке от такого.

– А завтра будет пицца! – весело объявляет тренер.

Кажется, в Америке преобладает мнение, что дети очень разборчивы в еде и предлагать им что-то, кроме бутербродов с сыром, можно лишь на свой страх и риск. Разумеется, если верить в эту чушь, так и будет. Многие дети действительно капризны и не едят почти ничего. Нередко они годами сидят на монодиете, если можно так выразиться. К примеру, сын моей подруги из Атланты ест только все белое, например, рис или макароны. Второй сын отказывается есть что-либо, кроме мяса. Маленький племянник моей знакомой из Бостона должен был перейти на твердую пищу уже к Рождеству. Но случилось то, что случилось: он отказался есть что-либо, кроме шоколадных Санта-Клаусов, и родители закупили их оптом, предположив, что после Нового года они исчезнут из продажи.