Вера - Джон Лав

Непонятный снаряд был розовым, детско-розовым, правда, это экран мостика никак не прокомментировал.

«Комический и конический, — подумал Фурд. — Она издевается над нами».

— Пожалуйста, остановите движение, — сказал он. — Джосер, судя по показаниям, снаряд никто не ведет.

— Да, коммандер; ни наводящих лучей, ни систем нацеливания. Расчетное время прибытия — девяносто девять секунд.

— Значит, объектом никто не управляет, и, похоже — если верить показаниям датчиков, — внутри у него ничего нет. И зачем он нужен? Что это значит?

Участок экрана увеличился. Не спрашивая разрешения, корабль вывел обычную серию схем: вид снизу, сверху, сбоку, спереди и сзади. К уже полученной картинке они ничего не прибавили.

— Кир, задействуйте лазеры, пожалуйста. Я хочу посмотреть, что там внутри.

Одинокий луч вырвался из кристаллического лазера ближнего боя. Он попал в цель, срезав кусок конуса. Внутри тот оказался таким же розовым, как и снаружи, и на первый взгляд действительно пустым. Он все еще летел вперед, кувыркаясь, но теперь потерял равновесие.

— Расчетное время прибытия — пятьдесят девять секунд, коммандер.

— Кир, пожалуйста, еще раз.

Два выстрела, от конуса отлетело еще два куска, открылось еще две дыры, сквозь которые было видно, что снаряд полый и ничем не примечательный.

Фурд решил, что им хватит времени уничтожить непонятное тело, но захотел увидеть, чем же «Вера» собралась их озадачить в этот раз. Он приказал Каанг сместить корабль влево на несколько сотен футов и остановиться. Она выполнила маневр. Как при встрече с обломками, конус запустил двигатели, тут же выключил их, сменил курс и направился к «аутсайдеру», по-прежнему кувыркаясь.

— Расчетное время прибытия — сорок пять секунд, коммандер.

— Кир, пожалуйста, уничтожьте цель. Лазерами.

«Если что-то случится, то сейчас», — подумал Фурд. Но ничего не произошло. Конус не слишком эффектно взорвался и превратился в розовую пыль, а та унеслась прочь, став частью Пояса, карту которого коммандер столь усердно переписывал последние несколько часов.

Фурд сделал глоток ингибитора — во время маневров бокал, стоявший на подлокотнике кресла, даже не дрогнул — и откинулся на спинку, шумно выдохнув.

— Джосер, скажите, пожалуйста, какова Ее позиция?

— Неподвижна и неизменна, коммандер.

— Хорошо… Так что Она имела в виду?

— Имела в виду?

— Да. Она запускает в нас пустой, еле плетущийся снаряд без экранов и отражателей, выкрашенный в розовый цвет и выглядящий откровенно глупо. Правильно?

— Да, коммандер.

— И если не принимать во внимание те случаи, когда он запустил двигатели, конус шел без активной тяги. Правильно?

— Да, коммандер.

— Тем не менее он изменил курс, когда это сделали мы. А значит, он или имел систему самонаведения, или получал сигналы от Нее, не так ли?

— У него не было какой-либо системы или сигналов, коммандер!

— Вы имеете в виду, что не смогли их обнаружить. — Фурд сказал это без всякого зла, он не обвинял Джосера. — Прекратите, вы же сами знаете, что в этой области у Нее большое преимущество над нами. Мне надо понять, почему мы ничего не смогли засечь.

— Если мы не нашли систему наведения или направляющий сигнал — это не значит, что мы не сумели. Там просто ничего не было.

— Умный ответ, — тихо заметил Фурд, — но он не слишком нам поможет.

— Коммандер, — столь же тихо подал голос Тахл, — вы спрашивали, что Она имела в виду.

— И?

— По-видимому, снаряд был полым. Вполне возможно, на нем действительно отсутствовала система наведения, и он не мог принимать направляющие сигналы.

— И?

— Значит, Она заранее установила его траекторию, еще до запуска. Включая неожиданный маневр на левый борт в последнюю минуту. Она запрограммировала это движение, прежде чем вы отдали команду.

3

В какой-то мере «Чарльз Мэнсон» был живым существом, правда, не до конца: он не ведал, что может умереть, а потому считал себя непобедимым. Безмятежный, он осознавал, что, пока его части не нуждаются друг в друге, целое уничтожить невозможно. Понимал, что Фурд не похож на других людей и, когда он сломается, все произойдет аккуратно и последовательно, без шума и неожиданностей. А потому корабль ждал подтверждения своих прогнозов, а затем просто продолжил бы миссию, но уже без отброшенного органа.

«Чарльз Мэнсон» заметил, как странно начал вести себя коммандер, его необычные речевые обороты, повторяющиеся вопросы без ответов. Он подготовил Фурду замену; командование принял бы Тахл или (в случае непредвиденных обстоятельств) Кир, а то и Смитсон; только Джосера и Каанг корабль не включил в список. В обычных условиях следующим стал бы Тахл, но «аутсайдер» и в его словах и поступках зафиксировал небольшие отклонения. Он не выносил суждений — просто не мог, — лишь вычислял случайности, непредвиденные обстоятельства. Это было частью программы компьютеров, обслуживавших ядра сознания, которые составляли Кодекс корабля.

Но Фурд не сломался. Когда пришла пора, его реакция оказалась еще хуже.

— Что Она такое, Тахл? — повторял он, хотя всегда говорил, что именно этот вопрос его не интересует. — Что Она такое? Как Она может забраться в ПМ-двигатель, в связь, проникнуть в наши мысли, прежде чем они явятся даже нам? Как так получилось, что Она уже знает нас?

Когда же коммандер замолчал, все стало ясно: он не сорвался, а отстранился. Посмотрел внутрь себя, вернулся в те времена, когда пришла тьма.

— Добро пожаловать на утренний сбор, и отдельное приветствие тем, кто сегодня в первый раз с нами.

Одним из них был Аарон Фурд, который сейчас изумленно смотрел по сторонам. В солнечных лучах, отвесно падавших на пол актового зала, кружили пылинки. Вокруг эхом раздавался голос директора:

— Мы знаем, что сейчас вам неспокойно. Мы сделаем все, что можем, дабы прекратить ваше смятение. Исправить то, почему вы появились здесь. Мы — очень замкнутая община, но, тем не менее, ценим новых друзей. Мы ценим тот вызов, который вы нам даете, и сделаем вас частью чего-то большего, чем вы сами. Мы ждали вас и дадим вам то, что останется на всю жизнь.

Двадцать пять лет назад, когда Аарону Фурду было всего двенадцать, его мать тяжело заболела. Она умерла шесть месяцев спустя, отец заразился, когда ухаживал за ней, и через шесть недель пришел и его черед. У Фурда не осталось родственников, поэтому он отправился в государственный сиротский приют. Аарон попал туда, так как в буквальном смысле стал сиротой, но название этого заведения имело скорее символический смысл: здесь было место для «лишенных опеки государства», которое считало себя истинным родителем. Другими словами, сюда посылали молодых уголовников и политических преступников. Конечно, сюда привозили и тех, кто действительно потерял семью, но выжить, избежав влияния остальных, они не могли.

С виду учреждение никак не соответствовало обычному образу приюта: никаких внушающих трепет и ужас зданий, только скучные функциональные «коробки» с занавесками, стенами и мебелью бежевого, оранжевого и коричневого цветов. Более или менее чистое, поначалу оно не внушало страх. Аарона Фурда необычайно поразило то, что здесь все вещи, вроде чайников, кастрюль или кухонных принадлежностей, отличались огромными размерами. Раньше он ел, спал, мылся, читал, работал и играл в одиночку, но теперь все это приходилось делать в окружении десятков, а то и сотен людей.

Его родители никогда не расставались надолго. И тогда, и позже Аарон не мог понять или признать любовь, но аккуратно подмечал то, как они общались, как легко им было друг с другом. Он помнил жаркие летние дни на пляже, тихий плеск голосов. Аарон всегда любил, когда люди говорили тихо, когда их речь полнилась оттенками, и в будущем постарался воссоздать такую атмосферу на своем корабле. Отец и мать подарили ему счастливое, пусть и одинокое детство. Они были молчаливыми и спокойными, и он вырос, любя тишину и порядок.

Аарон понимал всю двусмысленность приветствия, произнесенного директором. Фурд уже тогда знал, что за сказанными словами таятся несказанные, и вскоре выяснил их значение. Командный психотреп. В наших рядах не место уклонистам. Не место неудачникам. Ты или с нами, или против нас. Община, высшее благо, один из нас, без группы ты никто. Большинство планет с повышенной гравитацией поставляло солдат для спецназа и наемников в другие системы Содружества, а потому государства на них часто были корпоративистскими и авторитарными. Планета Аарона Фурда не стала исключением.

Приютом управляли государственные чиновники, некоторые из них были гражданскими, но, к удивлению Фурда, попадалось и немало священников, отличавшихся от других воспитателей необычными привычками. У них всегда были открытые, красивые лица, они много улыбались, не ходили, а прогуливались. Никогда не повышали голоса, и поначалу Аарону это даже нравилось, пока он не стал прислушиваться к тому, что конкретно они говорят. Во время своих речей священники всегда махали линейками, этими инструментами любви и определенности; три фута длиной, сделаны из темного дерева твердых пород, даже проградуированы, хотя Аарон никогда не видел, чтобы ими хоть что-то измеряли. Некоторые священники любили бить девочек, другие — мальчиков, а отдельные — просто всех. Одни наказывали из простой жестокости, другие — из сложной. А самые худшие пороли от подлинной любви.