Белая пушинка (сборник) - Миху Драгомир

(Перевод М.Розенфельд)

ЕНИЧЕК

Расстроенный Еничек стоял передо мной, отливая синевой. Я ему сочувствовал. В прошлый раз он тоже ошибся, но пусть мне покажут того, кто ни разу не попадал впросак на М-110! Во-первых, это астероид третьего класса, этакий шарик диаметром в восемьдесят километров. Когда впервые видишь, как он к тебе приближается, так и подмывает высунуть ногу из предохранительной капсулы и пнуть его, словно это футбольный мяч. Во-вторых, кроме того, что он такой маленький и некрасивый, он к тому же находится в самой активной зоне этого сектора. Стоит провести на М-110 тридцать солнечных часов, и тебе уже хочется ругаться со всеми, вопить, носиться повсюду или вообще взорвать астероид. Поэтому исследования на нем ведутся при помощи роботов серии «антропоморфный тип А» «А—А», или просто «А», приятная человеческая внешность которых благотворно влияет на нервную систему. Но именно эта приятная человеческая внешность сбивает с толку, и ты каждый раз оказываешься в глупом положении. Дело в том, что роботы типа «А» очень чувствительны к голоду и холоду. Поэтому они ходят в защитных скафандрах, и их невозможно отличить от людей-исследователей.

— Посмотришь на них, — жаловался Еничек, — у всех руки и ноги сгибаются в суставах, у всех есть головы. Бегают, оборачиваются, кивают тебе, смеются. Если я заговорю с исследователем, как с роботом, он, пожалуй, отошлет меня на базу. А если мне встретится «А» и я с ним заговорю, как с человеком, он подумает, что я над ним издеваюсь. Ты же знаешь, какие они все обидчивые. А тут я еще совершил посадку не в заданном месте. Никогда со мной такого не случалось, но на сей раз я ошибся и теперь знал, что меня накажут. Было темно и холодно; я сообщил свои координаты. Мне ответили, что пошлют кого-нибудь, кто приведет меня на базу. Они нарочно сказали «кого-нибудь», чтобы я не знал, как себя вести. Это и было наказание. Вскоре какой-то огонек заскользил вдоль силовых линий искусственного магнитного поля. «Кто-то» остановился передо мной и молча кивнул. Ему явно хотелось, чтобы я свалял дурака.

— Что нового? — спросил я.

— Павел ест яблоки, — ответил он.

Сперва я предположил, что он издевается, но потом вспомнил, что в прошлый раз Павел еще не умел есть, и сказал:

— Через несколько дней он научится кашлять и чихать.

Я не видел за стеклом скафандра выражение его лица, но понимал, что ему — как и мне — совершенно безразлично, ест Павел яблоки или нет. (Павел — это робот для особых исследований; ученые развлекались тем, что вырабатывали у него рефлексы, внешне напоминающие человеческие). Я счел целесообразным задать нейтральный вопрос:

— Как погода? Марганцевые метеориты больше не выпадали?

— Погода хорошая, — отозвался он. — Марганцевые метеориты больше не выпадали.

— Может быть, они больше не будут выпадать в течение этого периода.

— Считаю, — ответил он, — что не будут.

Его ответы придали мне некоторую уверенность. Люди обычно не договаривают предложений до конца и дикция у них хуже, чем у роботов. А он произносил законченные фразы с одинаковой интонацией. И я сделал из этого заключение, что он робот. Тем более, что он сказал «считаю», а не «думаю», «пожалуй» или «мне кажется». Известно, что роботы, если они чем-то обеспокоены, выбирают наилучший из возможных вариантов и говорят, как правило, «считаю» или «по моим расчетам». Поэтому я уже совсем было открыл рот, чтобы произнести формулу, предназначенную для «А», но тут он ударил меня по плечу и спросил:

— Какие новые анекдоты вы знаете?

— Анекдоты?!

Я вздрогнул сильнее, чем полагаемся, и чуть было не приветствовал его формулой, предназначенной для человека. Он посмел спрашивать об анекдотах! Да еще у вновь прибывшего! Разве «А» отважился бы на это? Как известно, роботов смешат только старые анекдоты, которые у них зарегистрированы с самого начала, или те, которые регистрируются и вводятся в их программы потом. А когда им рассказывают новый анекдот, они не знают, когда надо смеяться, и поэтому слушают его как простое сообщение, пытаясь извлечь из него некоторую сумму конкретных сведений. Ты помнишь схему?

Я подтвердил, что помню, но Еничек усомнился, достал карандаш и начертил на стене станции:

— Смеется — Человек

Новые

— Не смеется

Анекдоты

— Человек

— Робот

— Человек

— Смеется

— Робот

— Старые

— Не смеется — Человек

— Как видишь, — продолжал Еничек, — человек, услышав новый или старый анекдот, может смеяться, но может и не смеяться в зависимости от настроения. У робота же нет настроения; у него программа. Новый анекдот смешит только человека. Значит, мне следовало рассказать новый анекдот.

— Извини, Еничек, — перебил я, — но не всех людей смешат новые анекдоты. Анекдот, даже новый, может и не понравиться человеку. Или же человек просто может притвориться, что он ему не понравился.

— Пожалуй. Но если даже человек не смеется, ему ясно, что речь идет об анекдоте, о шутке. Он-то понимает намерение собеседника и улыбается хотя бы из вежливости.

— Гм, — пробормотал я. Рассуждения Еничка показались мне не очень убедительными. Роботы тоже стараются быть вежливыми.

— Итак, — продолжал Еничек, — я все же решил, что представился случай кое-что выяснить, и рассказал ему анекдот о двух искусственных собаках, которые подрались из-за живой кошки. Он улыбнулся и сказал: «С бородой». «А про червяка, который влюбился в собственный хвост, знаете?» «Разумеется, — ответил он. — Совсем древний». Тут я почувствовал, что у меня не сгибается правое колено. Я помолчал несколько секунд, а потом рассказал ему анекдот, который узнал перед самым взлетом. Роботу с двойной оболочкой приказали: «Вы, вернитесь!» А он не разобрал команды, засунул руку себе в живот и вывернулся наизнанку, как перчатка… Мой собеседник выслушал меня и спросил:

— И что дальше?

— Дальше — ничего, — ответил я.

— Он так и остался вывернутым?

— По-видимому, остался.

— Следовало бы приказать ему перейти в прежнее состояние.

— Следовало бы. Но почему вы не смеетесь?

— А почему я должен смеяться? Что в этом смешного?

— Все смешно. Это лучший из анекдотов, которые мне приходилось слышать за последний год. Правда, он еще не зарегистрирован.

Он отступил на шаг, произнес «ха-ха» и ушел, бросив меня одного на площадке. Я смотрел, как он удаляется вдоль силовых линий, и старался понять, человек это или робот. Если судить по схеме, ему следовало бы рассмеяться. Ведь анекдот забавный, не правда ли? Человек оценил бы игру слов, а робот ничего не понял бы, поскольку анекдот-то новый. Но… может быть, все произошло как раз наоборот?