Гибель империи. Уроки для современной России - Егор Тимурович Гайдар

Рис. 5.1

Сопоставление динамики притока драгоценных металлов в Испанию (XVI–XVII вв.) и иностранной валюты от экспорта нефти в СССР (1970–1980‘е гг.)_

Источник: Flynn D.O. Fiscal crisis and the decline of Spain (Castile) // The Journal of Economic History. 1982. Vol. 42. P. 142; Внешняя торговля СССР. Статистический сборник за годы: 1971, 1973, 1975, 1977, 1979, 1981, 1983, 1985, 1987, 1989. М.: Финансы и статистика; International Financial Statistics 2005, IMF.

С точки зрения социальной политики, сохранение фиксированных цен на продовольствие в радикально изменявшихся условиях было линией абсурдной. Подавляющая часть продовольственных дотаций приходилась на десятую часть населения – причем, что важно, наиболее обеспеченную. По данным бюджетных обследований (1989 г.), семьи с доходом на одного человека менее 50 руб. в месяц платили за килограмм мяса и мясопродуктов в полтора раза дороже, чем семьи с душевым доходом свыше 200 руб.[346]. Но речь шла не о социально-экономической целесообразности. Неизменность цен была одним из важнейших компонентов контракта власти с народом, гарантировавшего устойчивость режима в обмен на стабильные условия жизни населения.

В середине 1980-х гг. советское руководство не было готово к серьезному обсуждению вопроса о некомпенсируемом повышении цен. Это нетрудно понять. Спрос населения на базовые продукты питания мало эластичен по цене. Даже при резком повышении цен существенное сокращение закупок зерна за рубежом могло бы привести к возникновению дефицита хлеба и кормов, необходимых для производства продукции животноводства. В стране к этому времени уже сформировался крупный денежный навес. У советских граждан, не имевших возможности купить товары, пользующиеся спросом, накопились вынужденные сбережения. Даже приняв решение о проведении масштабного повышения цен, советское руководство вынуждено было бы считаться с риском того, что дефицит базовых продуктов массового потребления сохранится. Угрозы стабильности режима, связанные с реализацией такой политики, в середине 1980-х гг. казались непреодолимыми.

Нормированное снабжение соответствовало духу раннего мессианского социализма. К середине 1980-х гг. такая система распределения потребительских товаров для большей части регионов страны была привычной. В начале 1986 г. министр торговли СССР Г. Ващенко пишет в Совет Министров СССР: “Продажа продуктов животноводства […] в большинстве регионов страны в истекшем году по-прежнему осуществлялась с использованием различных форм рационирования. Не удовлетворялся спрос населения и на многие виды непродовольственных товаров. […] Обеспеченность розничной и оптовой торговли запасами товаров на 01.01.86 по сравнению с этой же датой прошлого года сократилась на 3 дня торговли […] Ниже нормативов запасы почти всех основных продовольственных товаров, одежды, трикотажных, чулочно-носочных изделий и всех видов обуви”[347].

Однако вводить карточную систему снабжения населения по всей стране, включая привилегированные города, на 60-м году Советской власти было политически сложно. К тому же при принятии подобного решения его надо было распространять на все категории населения. Но это противоречило логике сформировавшейся в СССР дифференциации потребления, доступа к дефицитным ресурсам в зависимости от социального статуса.

Идея организации общесоюзного карточного снабжения населения товарами народного потребления была популярной. По данным опросов ВЦИОМ, правда проведенных уже в разгар кризиса (начало 1991 г.), ее поддерживали 60 % опрошенных (идею повышения цен для появления товаров на прилавках —16 %)[348]. Однако не только на союзном уровне, но даже на уровне крупных городов государство не обладало ресурсами, позволяющими обеспечить удовлетворительное функционирование системы нормированного снабжения. Такой вариант развития событий неоднократно обсуждался на совещаниях руководства страны во второй половине 1980-х гг. и отклонялся как нереализуемый[349].

Сократить выпуск в обрабатывающих отраслях, направить часть высвобождаемых в этом случае сырьевых ресурсов, чтобы увеличить экспорт, было возможно. Резкое сокращение военных расходов, производства вооружений также позволило бы высвободить сырьевые товары, реализовать их на международных рынках, мобилизовать конвертируемую валюту. Однако, как и с гражданскими обрабатывающими производствами, рост предложения таких используемых в военно-промышленном комплексе материалов, как никель, титан, сталь, мог дестабилизировать мировые рынки, привести к падению цен на сырьевые ресурсы. К тому же движение в этом направлении означало прямой конфликт с руководством вооруженных сил, военно-промышленным комплексом.

Очевидными были и социально-политические угрозы, связанные с сокращением производства в обрабатывающих отраслях, занятости в них. Многие военно-промышленные предприятия расположены в моногородах, где возможности альтернативной занятости ограниченны. Когда в рыночных экономиках сокращение потребности в рабочей силе происходит под влиянием конъюнктуры делового цикла, это нередко приводит к волнениям. Но власти могут ссылаться на то, что они столкнулись с обстоятельствами, которыми способны управлять лишь в ограниченной степени. Руководство социалистической страны, говорящее рабочим, что завод, который был столь нужен родине, надо закрыть, должно быть готово к серьезным социально-политическим потрясениям.

Сокращение поставок нефти и нефтепродуктов социалистическим странам с середины 1980-х гг., перераспределение нефтяного экспорта в пользу импортеров, способных рассчитываться конвертируемой валютой, становится регулярной практикой. Между тем долги социалистического лагеря растут. К 1988 г. внешняя задолженность социалистических стран в свободно конвертируемой валюте Западу составила 206 млрд долл. Объем чистой задолженности увеличился до 154,1 млрд долл. (см. табл. 5-10)[350].

Таблица 5.10. Внешняя задолженность социалистических стран Западу (млрд долл. в номинальном выражении)

ИСТОЧНИК: 13 июля 1989 г. См.: ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 150. Д. 73. Л. 70, 71.

Для сохранения империи все в большей степени приходилось полагаться на “последний довод королей” – силу. А это в конце XX в. – ненадежная основа стабильного контроля над вассальными странами.

К началу 1987 г. руководство правительства начинает в общих чертах понимать масштабы финансовых диспропорций. Из выступления Председателя Правительства Н. Рыжкова на пленуме ЦК КПСС 27–28 января 1987 г.: “Взять хотя бы финансы. Здесь создалось наиболее критическое положение. Страна подошла к двенадцатой пятилетке с тяжелым финансовым наследием. Мы давно уже не сводим концы с концами, живем в долг. Нарастающая несбалансированность стала приобретать хронический характер и привела на грань фактического разлада финансово-кредитной системы. Все это не получало принципиальной оценки. Финансы были прерогативой определенного узкого круга лиц и ведомств. Более того, истинное положение дел в этой сфере прикрывалось внешним благополучием и не было предметом глубокого всестороннего анализа и рассмотрения. […] Крайне тяжелое положение сложилось в денежном обращении, о чем говорил сегодня Михаил Сергеевич. В 70-х – начале 80-х гг. произошло его расстройство. Мы пришли к тому, что у нас начались инфляционные процессы. […] Не лучше обстоят дела с валютным положением страны. […] Внешняя торговля стала уязвимой к различным санкциям”[351].

Сокращение объема капитальных вложений, отказ от масштабных закупок технологического оборудования за рубежом с экономической точки зрения – естественный ответ на кризис, связанный с ухудшением торгового баланса, падением