Седьмая жена - Игорь Ефимов

Второй раз он увидел брошенную женщину в аэропорту. Она не узнала его или просто не заметила в толпе прилетевших. На всякий случай он кивнул ей, проходя мимо. Все же что-то показалось ему странным в ее позе, в остекленевших, сияющих глазах. Он осторожно вернулся и стал наблюдать. Ее взгляд был устремлен на двух немолодых друзей, обнимавшихся посреди прохода. Может быть, это были братья. Родом из Афин. Или из Барселоны, Неаполя, Бейрута, Танжера, Тель-Авива, Каира. Во всяком случае, такие страсти, такие бандитские усы, такие нежности, такое безразличие к неудобствам остальных – протискивавшихся мимо – пассажиров могли произрастать только на берегах Средиземного моря.

Она смотрела на них, сцепив пальцы перед грудью, как смотрят на любимого певца, дотягивающего последние ноты любимой арии. Чтобы вот-вот вскочить, бешено зааплодировать, ринуться к сцене с цветами. Антон и правда ждал, что она побежит к ним, протиснется внутрь их объятия, окажется сестрой, племянницей, дочерью. Но нет – она только проводила их взглядом и снова стала всматриваться в толпу. Она явно не обращала внимания на проходивших мимо, никем не встречаемых одиночек. Но вот увидела бабушку, к которой, растопырив ручонки, бежал пятилетний внук, – и снова сцепила пальцы перед грудью, замерла.

Антон пожал плечами и пошел прочь. Он отогнал мелькнувшую догадку, как отмахивают – не прикасаясь – осу, стараясь не напороться на таившуюся в этой догадке жало-жалость. Но неделю спустя он снова был в том же аэропорту, у той же калитки, теперь уже в роли встречающего. И нескладная тринадцатилетняя Голда шла к нему по проходу, с солдатской («пусть уродство! пусть в пятнах! зато ни у кого больше такой нет!») санитарной сумкой на плече. И ее улыбка из-под мрачно нависающих кудряшек была как нежданный, незаслуженный подарок. И пока они шли обнявшись по проходу, он вдруг снова напоролся на восторженный взгляд брошенной женщины, стоявшей на своем обычном месте, – им одним теперь посвященный, радостью чужой встречи упивающийся. Антон не был готов и не успел отмахнуться. Он понял, зачем она приезжает в аэропорт, и жало впилось ему где-то совсем-совсем рядом с давно не шевелившейся, словно в морозильник засунутой любовной горошиной.

Голда в том году была невыносима. Ее чарующие улыбки сменялись презрительными усмешками так же внезапно, как цвета в светофоре. Она отказывалась мыть руки, чистить зубы, стелить постель, говорить «пожалуйста», убирать за собой посуду, гладить одежду, вежливо отвечать по телефону, навещать родственников. И пусть ее лучше не трогают, потому что она может вот-вот впасть в глубочайшую депрессию. Она уже ходила к школьному психиатру, и тот подозревает, что причиной всему – развод родителей. Это они нанесли ей такую травму, так что теперь пусть помалкивают. Еще психиатр объяснил ей, что у девочек процесс юношеского созревания часто бывает очень болезненным. Научно доказано, что с тринадцати до семнадцати лет им положено быть мерзкими, капризными, неопрятными, эгоистичными, скандальными. И она собирается использовать эти золотые годочки так, чтобы было что вспомнить в унылой – на вашу похожей – взрослости. А может быть, не остановится и в семнадцать. Впервые Антон был рад концу ее каникул.

Оставшись один, он первым делом позвонил адвокату и спросил, как идут дела у его клиентки – той, от которой муж ушел к черной кассирше. «Без перемен», – сказал адвокат. И нехотя дал ему телефон. Он узнал, что ее зовут Джил. Он позвонил и назвал себя. Он сказал, что видел ее несколько раз в аэропорту. И в конторе их общего адвоката. Она тоже запомнила его? правда? Он сознался, что и у него сейчас идет бракоразводный процесс. Так что им будет о чем поговорить. Если она согласится пообедать с ним. И она согласилась.

Плохо спал из-за боли в пальце.

Пытаемся определить, куда нас несет. Каждый день записываем время, когда солнце достигает зенита. Капитан под моим руководством соорудил подобие секстанта. Из деревянной линейки и кастрюльной крышки. Но проку от него мало. Нас все время качает. Похоже, что ветер и течение сносят нас на восток.

Время от времени спасаемся от жары, купаясь за бортом. Сегодня Линь Чжан отплыла от трапа всего на три метра. И тут вдруг налетел внезапный шквал. Стал относить «Вавилонию» прочь. Так быстро, что Линь Чжан не могла догнать. Я схватил в руку конец веревки и поплыл ей навстречу. Мы едва успели дотянуться и ухватить друг друга, как веревка кончилась. Капитан с трудом подтянул нас обратно к трапу. Теперь я требую, чтобы каждый, купаясь, привязывал себя веревкой. Кроме того, надо все время следить за акулами. Они появляются постоянно, но днем держатся в отдалении.

Ночью опять мучился бессонницей. И слышал время от времени, как кто-то постукивал снаружи по борту. Лишь под утро я догадался, что это такое. Летающие рыбы! Днем они видят корабль и оплывают его стороной, а ночью выпрыгивают из воды вслепую и натыкаются на борт. К сожалению, ни одна не залетела на палубу – слишком высоко.

Я рассказал о своем открытии капитану. Мы решили попробовать одно приспособление. Работали весь день. Трудность в том, что из инструментов у нас есть только два ножа, иголка с ниткой и маникюрный набор Линь Чжан. (В их каюту пираты не проникли, поэтому все, что было у них, – сохранилось. В том числе и автомат. Педро-Пабло сознался, что автомат и три обоймы к нему были вручены ему мистером Козулиным в Монреале.)

То, что мы соорудили, похоже на помесь гроба и индейской пироги. Каркас сделали из дощечек (в дело пошел палубный настил), обтянули простыней. Подвесили наше сооружение снаружи у борта. Веревок у нас тоже не осталось – пользуемся электрическими проводами, которые выдираем из-под обшивки стен.

Я читал, что птицы в океане – знак того, что близко берег. Вокруг нас довольно много птиц, но никакой земли поблизости не должно быть, если верить картам. Я узнаю фрегатов (широченные крылья и красная полоска на горле у самцов), олушей (голубая голова), остальных не знаю. Интересно, где они проводят ночь? Неужели продолжают парить в воздухе? Или опускаются на воду?

Под вечер видели еще один корабль. Он прошел в двух милях к востоку от нас. Мы прыгали и размахивали рубахами полчаса. Но солнце садилось как раз за нами. Вряд ли они могли бы нас заметить, если бы даже специально искали.

Теперь вспоминаю, что я и сам, плавая на «Вавилонии» по озеру Эри, никогда не останавливался при виде неподвижных моторок или парусных лодок. Мало ли ради чего люди остановились! Не станешь же подплывать к каждому и проверять. Мы не готовы к встрече с терпящим бедствие, как не готовы к встрече с инопланетянином. Кроме того, нас губит изобретение радио. Корабль, не испускающий радиосигналов, как бы не существует для других кораблей. Эй, вот же мы! Нас видно невооруженным глазом!

Ура! Ура! Ура!

В наш гроб-пирогу-корыто попадало за ночь десятка два летающих рыб. И на леску из электрического провода попалась метровая акула. Мясо у нее не слишком вкусное, но зато печень – очень полезна. Удалось выжать много сока. Мы постепенно привыкаем к его вкусу. Я заставляю всех есть рыбьи головы тоже, особенно глаза. Там есть витамин «це» – спасение от цинги. Неизвестно, сколько нас будет носить по океану. Нужно готовиться к худшему.

Для стряпни у нас есть только одна маленькая кастрюлька с крышкой. (Тоже оказалась в каюте Линь Чжан.) Мы разводим под ней огонь из щепочек, но этому скоро придет конец. На «Вавилонии» оказалось очень мало деревянных частей. Всюду пластик, алюминий, стекло. Мы не можем без конца разбирать палубу. Иначе первый же шторм зальет нас и потопит.

Понемногу приучаем себя есть рыбу сырой. Если нарезать кубиками и посолить, получается почти как суши в японском ресторане. Кстати, соль посреди соленого океана тоже не так-то просто добыть. Мы обмакиваем простыни в морскую воду и вывешиваем их сушить. Потом отряхаем высохшую ткань над чистым столом. Набирается щепотка, которой хватает на ужин. На следующий день повторяем снова.

Девятый день дрейфа. Выловили из океана большой пробковый поплавок от сети. Капитан развел костер из мазутных тряпок и на минуту бросил туда поплавок. После этого все мы целый час ползали по палубе и выводили пробковой сажей большие буквы SOS. Если самолет будет пролетать низко, он сможет разглядеть буквы. Потом мы сообразили, что нужно было сделать эту надпись не на палубе, а на борту. Но было поздно, пробка кончилась. А другой краски у нас нет. SOS! SOS! SOS!

– …Как ты кричишь, милый, – повторяла восхищенная и изумленная Джил. – Как ты кричишь…

Потом она сидела перед зеркалом, задумчиво играла голой грудью, как апельсином, подкидывала на ладони и с недоверием пыталась высмотреть за гладью стекла объяснение, причину, повод для его непристойньгх воплей. Да, конечно, она слыхала – читала в книгах, смотрела в кино. Любовь – это страшная сила. Любовь может подчинить себе сердце и ум. Она может превозмочь даже наше естественное отвращение к телу другого человека. Конечно, она испытала любовь – как бы иначе она могла родить двух детей? Но ее муж никогда не терял самообладания, никогда не впадал в такой смехотворный экстаз. Она была ошарашена, сбита с толку, шокирована, польщена.