Легкие шаги безумия - Полина Дашкова

«Сопляк, скотина, сукин сын!» — выкрикнула про себя Регина и, сделав над собой героическое усилие, вежливо произнесла вслух:

— Простите, молодой человек. Сейчас я заплачу вам штраф.

Она стала шарить по карманам короткой афганской дубленки, такой же одноразовой, как бедолага «москвичек». Но ничего, кроме фальшивых водительских прав на имя Тихоновой Галины Владимировны, пачки сигарет, зажигалки и крошечного пульта управления, оставшегося от взрывного устройства, в карманах не было.

— Ну, что у тебя? — подошел к контролеру напарник, мужичонка постарше, с такой же наглой физиономией.

— Да вот, не хочет женщина штраф платить, — ехидно сообщил парень.

— Я очень плохо себя чувствую, — сказала Регина.

— Пройдемте в отделение, — тот, что постарше, попытался поднять Регину за локоть.

Головы всех пассажиров были повернуты в их сторону.

— Бессовестные! — вмешалась какая-то старушка. — Только бы вам поиздеваться над человеком! Не видите, что ли, плохо женщине.

Регина действительно выглядела не лучшим образом. Сегодня утром она тщательно загримировалась — нанесла сероватые тени под глаза, подчеркнула носогубные складки, губы сделала тонкими и бледными. На голове у нее была черная вязаная шапочка, старенькая, свалявшаяся, придававшая лицу жалкий, даже траурный вид.

Именно так, по ее представлениям, должна была выглядеть пожилая интеллигентная женщина, владелица пережившего свой век «Москвича».

Продумывая и создавая этот образ, Регина представляла себе преподавательницу вуза или старшего научного сотрудника никому не нужного НИИ. У нее все в прошлом — и приличная зарплата, и престиж. Сегодня она получает гроши, питается хлебом и картошкой, бережно донашивает тряпки двадцатилетней давности, с тихим достоинством терпит незаслуженную нищету. То, что на ней надето, в далеких семидесятых называлось «дубленкой». То, в чем она ездит, гордо именовалось «автомобилем».

Какое отношение эта милая, бедная московская интеллигентка может иметь к чудовищному злодейству, к взрывному устройству, подложенному в детскую прогулочную коляску?

Регина предусмотрела все до мелочей. Но наличных денег у нее с собой не было. Ни копейки. Она просто забыла о них. В ее теперешней жизни жалкие российские бумажки были практически не нужны. Она привыкла пользоваться кредитной карточкой, ибо отоваривалась только в самых лучших и дорогих магазинах. Если иногда ее машину останавливал гаишник, то она давала ему пятидесятидолларовую купюру.

Но и долларов с собой не было. Регина ругала себя последними словами. Она даже заплакала от злости. А два контролера орали матом и пытались поднять ее за локоть. Троллейбус уже минут десять стоял в пробке.

— Простите меня, — говорила она сквозь слезы, — я еду с похорон. У меня нет денег. Я плохо себя чувствую. Простите меня.

Ситуация становилась опасной. Сейчас они поднимут ее с сиденья, на ближайшей остановке выволокут на улицу и потащат в отделение милиции. Она даже не сумеет незаметно выбросить по дороге пульт взрывного устройства. Они ведь будут держать ее за руки, очень крепко. Они просто так не отвяжутся.

— Прекратите орать, — послышался рядом молодой женский голос, — оставьте человека в покое, Я заплачу за нее штраф.

Через проход сидела молодая красивая женщина с мальчиком лет четырех на коленях. Она протягивала контролерам десятитысячную купюру.

Контролеры замолчали и обалдело оглянулась.

— Че, правда, что ли, платить за нее будешь? — с интересом спросил тот, что постарше.

— Берите деньги, выписывайте квитанцию, — спокойно ответила женщина. — И нечего мне тыкать.

— Тоже, добрая нашлась, — проворчал молодой, выхватывая десятку и пряча в карман.

— Квитанцию не забудьте, — напомнила женщина.

— Да, сейчас, — тот, что помоложе, полез в карман.

Пробка между тем рассосалась. Троллейбус подъезжал к остановке.

— Спасибо вам огромное, — растерянно бормотала Регина, — я не знаю, как вас благодарить…

— На здоровье, — улыбнулась молодая женщина, поднялась и взяла ребенка на руки, — каждый может оказаться в такой ситуации.

«Странный город, — неслось у Регины в голове, — с одной стороны хамство и всеобщее остервенение, с другой — такие вот добрые души… Для человека, который пользуется общественным транспортом, десять тысяч — серьезная сумма. Зачем этой молодой мамаше выбрасывать деньги на постороннюю тетку? Просто так? Из сострадания? Смешно, в самом деле…»

Троллейбус подъехал к остановке, двери открылись. Первыми выскочили контролеры, они так и не дали квитанцию. Потом с ребенком на руках, осторожно ступая по ступенькам, вышла молодая женщина. А следом — Регина.

Легко перепрыгнув через черный затверделый сугроб, она выскочила на проезжую часть, подняла руку, голосуя.

— Волоковский переулок, — бросила она шоферу, усаживаясь на переднее сиденье первой остановившейся машины.

— Сколько? — спросил шофер.

— Пятьдесят, — наугад назвала сумму Регина.

— Поехали, — кивнул шофер.

На самом деле езды было не больше чем на двадцать пять тысяч, но Регина не знала расценок. Все это уже не важно. У охранника должны быть наличные русские деньги, он заплатит.

Молодая женщина с ребенком удивленно взглянула вслед салатовому «Опелю», увозившему нищую интеллигентную даму, у которой нет денег на троллейбусный билет.

— Я видела! Я все видела! — тараторила худенькая бойкая старушенция, выскочившая из подъезда в халате и тапочках. — Я в окно смотрела, кот у меня убежал, ему кошечка нужна весной, вот он и пропадает на несколько дней. Я так волнуюсь, так волнуюсь, высматриваю его в окошко. А позвать не могу, окно-то не открывается, я еще осенью все щели заклеила, знаете, как у нас дует. И отопление выключают постоянно. Я ходила в РЭУ, говорю, что за безобразие! Такие деньги за квартиру платим.

— Подождите, давайте по порядку, — перебил ее оперативник, — вы на каком этаже живете?

— На втором. Вон оно, мое окошко.

Оперативник взглянул в ту сторону, куда указывала старушенция. Действительно, из ее окна должны были отлично просматриваться и детская площадка, и автостоянка. Весь двор как на ладони.

— В котором часу вы начали смотреть в окно?

— Ой, да не помню я. — Старушка уже поеживалась от холода.

— Может, мы пройдем к вам в квартиру? — предложил оперативник.

— Да у меня не прибрано, — смутилась она.

— Ничего, это неважно.

— Ай, да вон же он, оглоед! — внезапно всплеснула руками бабулька и с криком:

— Кузька! Кузька! Кис-кис-кис! Вот я тебя, разбойник! — помчалась молодым галопом через лужи вдогонку за громадным дымчато-серым котярой.

Мяукнув утробным басом, кот взлетел на дерево.

— Ты у меня придешь домой, бесстыжие твои глаза, ты у меня рыбки-то попросишь! — погрозила ему пальцем хозяйка, глядя снизу вверх. — Вот ведь паразит такой!

В однокомнатной квартире стоял крепкий кошачий дух. Громко кричало радио. Покосившись на неприбранную кровать, старушка стыдливо прикрыла дверь в комнату и провела оперативника на кухню, засуетилась, убрав со стола газету с разложенными на ней сухарями.

— Давайте уж все по порядку, — начал оперативник, когда хозяйка наконец угомонилась и уселась напротив. — Фамилия, имя, отчество.

— Колесникова Клавдия Семеновна, 1925 года рождения…

Несмотря на преклонный возраст, Клавдия Семеновна обвала удивительно острым зрением. Она подробно описала молодую женщину, заехавшую во двор с коляской, рассказала, как был одет ребенок.

Полчаса назад оперативник сам видел эту женщину с ребенком и мог убедиться, что старушка не перепутала ни единой детали.

— Ну вот, — продолжала Клавдия Семеновна, — оставила она коляску у скамейки, а сама пошла к качелям. Ребенка на руках несла. Он хоть и большой, но лужи-то какие! А на коляске два пакета висят. Я еще подумала: что ж ты, миленькая, пакеты-то свои так оставляешь без присмотра? И коляска хорошая, импортная. Потом смотрю, выходит женщина, вон из той машины.

Вместе с оперативником она подошла к окну и указала на маленький светло-зеленый «Москвич».

— Вот, значит. Вышла она, женщина эта. Быстренько к колясочке подходит, и сразу назад, к машине. Села и сидит, не уезжает.

— Вы не заметили, что она делала у коляски?

— Чего не видела, того не видела, — развела руками старушка, — все это было очень быстро. Сейчас-то я думаю, что женщина эта бонбу в пакет бросила. А тогда мне ничего такого в голову не пришло. Подошла, отошла — мало ли зачем? Может, хотела на скамейку сесть, посидеть. Но увидела, что мокро, и раздумала. А потом этот въезжает, ну… Не знаю, как называется. Здоровый такой автомобиль, черный. Сам черный, а на боках фигульки какие-то цветные. Я его часто вижу в последнее время. Уж не знаю, сам здесь живет либо ездит к кому. Это не в нашем доме, а напротив. Вот про наших-то я про всех знаю. Так вот, эта громадина черная как врежет по зеленой-то машинке сзади. Я ничего понять не успела, смотрю, та, что с ребеночком, на землю упала, этак, знаете, на локотки. А ребеночек — под ней. Она дитя-то прикрыла телом своим, и тут как раз бабахнуло. У меня первая мысль была — мальчишки балуются. У нас ведь, знаете, часто в последнее время безобразничают, эти, как их… пикары пускают.