Бульдог. Экзамен на зрелость - Константин Калбазов

Русские также понесли потери. Им едва удалось снять с пылающего прама свои ракетные установки. Аничкин конечно же попытался учесть опыт Пригожина, но не преуспел в этом. Как ни заливали водой палубу, присыпанную слоем песка, практика показала, что деревянные суда не очень-то подходят для использования реактивных снарядов.

Однако эта вылазка не повлияла на планы паши. Хотя и позже намеченного срока, но две турецкие армии и эскадра были готовы выступить в поход. В Бендерах и Аккермане стояли двадцатитысячные гарнизоны. Укрепления были приведены в порядок. Боевые и продовольственные припасы восполнены настолько, что нужды не должно было возникнуть в течение года.

Остальное было в руках офицеров и солдат. Сорока тысячам предстояло остановить продвижение ста пятидесяти. Серьезное испытание. Но и выхода иного не было. Турция нешуточный противник, имеющий поистине огромный потенциал.

– Выстоят ли, Никита Юрьевич? – усомнился Петр, услышав озвученные цифры.

– Выстоят, государь. Крепости подправили с учетом всех недостатков, имевшихся у турок. Ракет с греческим огнем у противника нет, так что будут воевать по старинке. Прямым штурмом только людей положат, и они это знают. Поэтому сразу начнут правильную осаду, а она потребует времени. Туда уже подтянулись казачки общим числом до десяти тысяч. Так что спокойной жизни не дадут, станут щипать помаленьку.

Да, выхода, кроме как держаться, перемалывая силы турок под стенами крепостей, не было. На случай падения Бендер и Аккермана имелись еще три опорных пункта – Очаков, Кинбурн и Перекоп. Они прикрывали Крым и имели гарнизоны общей численностью до двадцати тысяч. Сам полуостров должен был защищать Миних, у которого для этого имелась тридцатитысячная армия.

Петр собирался во что бы то ни стало удержать Крым. Этот полуостров являлся выходом к южным морям. Но при всем стремлении удержать Крым ни о каких наступательных операциях в Причерноморье речи не шло. Перейдя здесь к глухой обороне, император намеревался предпринять наступление в другом месте.

Недаром же на основе двух грузинских и армянских полков, собранных с невероятным трудом, сейчас были развернуты уже две бригады, по три полка в каждой. Сейчас уже не было острой необходимости в сохранении военной тайны, к тому же в прошедших боях полки получили бесценный опыт. И именно их участие в боях способствовало столь бурному росту бригад. Все эти солдаты горели желанием отправиться на другой берег моря, чтобы освободить свою родину.

Данные бригады общим числом в десять тысяч входили в тридцатитысячную армию Ласси, готовящуюся к десанту на грузинском побережье. Конечно, силы не так велики для того, чтобы отбить столь обширные территории, даже если учесть, что большинство земель Армении и Грузии находятся под властью персов.

Но, с одной стороны, основные усилия турок будут сосредоточены в Причерноморье. С другой – наверняка в закавказских царствах народ поддержит русскую армию, и особых проблем как с продовольствием, так и с пополнением личного состава не будет. Даром, что ли, создавались эти полки. Так что армия Ласси могла даже разрастись.

Вместе с тем ситуация на севере оставалась весьма сложной. Из-за этого в Санкт-Петербургской губернии приходилось держать серьезные силы. Пятидесятитысячная армия пребывала в готовности на случай начала боевых действий со стороны Швеции.

Усиленно готовился Балтийский флот. Правда, всех удивляло то обстоятельство, что император не отдал приказ о перевооружении торговых судов. По идее на время войны они должны были пополниться вооружением и личным составом, после чего встать в строй в качестве фрегатов. Вместо этого суда продолжали свои рейсы по торговым маршрутам согласно прежним договоренностям. Кстати, в ту же Швецию, словно ничего и не происходило.

Разумеется, о делах флота Трубецкой не докладывал. Тут ведь какое дело. Генерал не имел никакого отношения к делам флотским, а потому не мог в них и лезть. Разве только высказать свое мнение. Просто Петр и сам знал, как обстоят дела на флоте, тем более что там все происходило согласно его распоряжениям.

После Трубецкого Ягужинский доложил о происходящем в Сенате. Надо заметить, там все было не столь гладко. Многие сенаторы склонялись к мысли, что государь уж больно круто заворачивает. Открыто противиться его воле никто не стал, но все же высказать свое мнение посчитали нужным. Благо если оставаться в рамках, то и последствий можно было не опасаться.

Петру нужно было Законодательное собрание и Правительствующий Сенат. От сборища болванчиков, готовых поддержать любое начинание императора, был бы только вред. Однако это вовсе не значило, что мнение Сената могло возобладать над его волей. Он мог отдать решение вопроса в их руки. Мог прислушаться к аргументированным доводам против. Даже последовать этим самым доводам. Но он имел достаточно власти, чтобы наложить вето или единолично претворить в жизнь нужный закон.

Именно так обстояло дело относительно почти всех решений, касающихся крестьянства. Если государь и получал поддержку со стороны сенаторов, то они неизменно были в меньшинстве. Три года назад, когда принималось решение о заселении Запорожья, в Сенате поднялась настоящая буря. Но Петр выдержал напор несогласных, и вышло так, как того хотел он.

Из доклада Ягужинского следовало, что крестьянский вопрос, теперь уже по всему Причерноморью, опять стал камнем преткновения. Практически все сенаторы встали на дыбы. И опять те, кто разделял взгляды государя, оказались в меньшинстве.

– Я вот думаю, Павел Иванович, может, мне гнать из Сената всех помещичьих дворян, а оставить только служилых? – вперив в Ягужинского строгий взгляд, сквозь зубы процедил Петр. – Ведь это вы воду мутите. И ты в том числе, Павел Иванович, не надо мне тут честные глазки строить. Хотя тот закон вас почитай и не касается, знаете, что он может и вам аукнуться.

– Государь, да он скорее уж аукнется России, а не нам, – не стал отрицать своего неодобрения закона Ягужинский. – Сам посуди. Ты хочешь, чтобы среди казенных крестьян был брошен жребий, по которому десять тысяч семей будут переселены на новые земли. Но не просто так, а с выдачей каждой семье займа в виде лошади, коровы, инвентаря, продовольствия на год, семян и десяти рублей серебром. Мало того, эти семьи на пятьдесят лет освобождаются от всяческих налогов. Они получают в собственность землю, по пять десятин на каждую ревизскую душу, коей могут распоряжаться по своему усмотрению. А еще отсрочку по выплате займа на пять лет, но и после этого срока могут выплачивать только малыми частями и без роста.

– И что в том плохого? – все так же хмуро поглядывая на Ягужинского, поинтересовался Петр.

– Так ведь с учетом дороги переселение только одной семьи обойдется казне в пятьдесят рублей. Полмиллиона рублей, государь. И это когда мы ведем войну с турками, и вот-вот может начаться война со шведом. Но кроме этого, среди крестьян могут начаться волнения. Сам посуди, как люди будут смотреть на тех, кто избавился от крепости. А может случиться и обратное, люди посчитают, что их обрекают на рабство в туретчине.

– А еще помещичьи крестьяне поймут, что у казенных крестьян есть свет в окошке. А вот у них грешных ничего такого и нет, – припечатал Петр.

– Государь, помещики суть соль земли, – убежденно произнес Ягужинский. – Нельзя крестьянам давать много воли. Над ними должен быть постоянный догляд. Нешто думаешь, если раздашь крестьянам землю, то они все станут пахать да сеять на радость тебе? Поверь, найдется немало тех, кто попросту сбежит, почувствовав волю. Бросят землю и уйдут за лучшей долей, коли уж у них будут открытые паспорта, как ты того хочешь.

– Ну напраслину-то не возводи, – остановил Петр Ягужинского, подкрепив свои слова жестом. – Ни о каких открытых паспортах, пока не будет выплачен весь заем, речи нет. Так что ничего страшного не случится. Пусть даже найдется какое-то число семей, которые смогут выплатить казне долг и получить отметку в паспорт. В том особой беды нет. Во-первых, их будет мало. Во-вторых, не захотят землю обихаживать – отправятся на иные промыслы. На те же фабрики и заводы устроятся, благо в ремесленных училищах при них обучение бесплатное.

– Но, государь, беды отсюда могут быть большие.

– Ты, Павел Иванович, передай господам сенаторам, чтобы они к своим крестьянам как к детям относились, с любовью и лаской. А если ремешком прикладывались, то только по особой нужде, по-отечески. Вот тогда и народ бунтовать не станет. Все. Вопрос решенный. Указ с тобой?

– Да, государь. – Ягужинский со вздохом извлек из сумки документ, на котором не хватало только подписи императора.

К этому времени на столе оставались лишь легкие закуски и вино, поэтому места для письма было предостаточно. Не без досады Петр поставил свою подпись на документе и скрепил ее личной печатью. Опять Сенат не поддержал его. Всякое начинание государя, направленное на раскрепощение народа, встречалось в штыки. Даже в общинах помещики видели прямую себе угрозу.