Оберег от нечистой силы (СИ) - Цветкова Алёна

— Да-а, — задумчиво протянул дядька Никамор, — не ожидал… Слышал я о чудесах Летинских, мол, у святоши тамошнего баба шустрая, но вот что это ты, никогда бы и не подумал. Молода больно ты, Васька, для дел таких. Да, и, — помялся он, — сомневаюсь, что святоша тамошний на простой купчихе женился бы. Уж не врешь ли ты? А, Васька? — Впился он в меня взглядом.

— Не вру, — я вздохнула, — есть у меня грамотка боярская, отцу моему Великим князем пожалованная. Да, только, дядька Никамор, сам посуди, какая из меня боярыня? Ни этикету не знаю, ни вести себя не умею. Говорю громко, руками машу, чувства свои не скрываю, правду-матку прямо говорю, ежели делу это не вредит. Купчиха я. До мозга костей купчиха. Поэтому и ушла. Вторую-то жену недомуж мой из своего круга взять собрался. Ледю, — я постаралась сказать так, чтобы это не выглядело ругательством. Но судя по смешку дядьки Никамора и фырканью тетки Арешке мне это не удалось.

— Купчиха до мозга костей? Хорошо ты сказала, — хохотнул дядька Никамор, — пойдем покажешь обереги свои.

И мы пошли.

Дядька Никамор тщательно осмотрел трусы. Повертел их в руках, растягивая и разглядывая со всех сторон. Тщательно пощупал ткань и кружева, поскреб ногтем по пакетам, мельком взглянула на сам баул. И выдал:

— Уж, не знаю, Васька, где отец твой товар эдакий взял, но в одном я уверен — ни в одной стране, куда караваны ходят, такого нет. А я, Васька, за полсотни лет, весь мир ногами исходил. Во всех портовых городах побывал, но ничего даже близко похожего не видел.

— Вот что не знаю, дядька Никамор, того не знаю. Отец мне ничего не рассказывал. Сказал только, для чего обереги эти использовать можно, да велел не говорить никому, что много их у меня. Ты, дядька Никамор, первый все видишь. Но ты бы и сам догадался бы, что в возке моем лежало. Если бы хотя бы одни трусики (*пакет) увидел бы.

— Да-а, — почесал затылок купец, — ежели бы не знал я, что помолвка у вас со святошей была, решил бы, что с демонами сговорилась ты. Но тут уж не придерешься, чиста ты перед Богом. А вот отец твой часом душу демонам не продал за обереги эти?

Я только плечами пожала, а что еще сказать, если недомуж проклятый, от мыслей о котором до сих пор сердце заходится, до их пор меня своей тенью оберегает?! И отец придуманный тоже…

— Да-а, — снова почесал затылок дядька Никамор, — ты, Васька, отбереги свои спрячь и никому больше не показывай. Прав был твой отец, нельзя людям столько товара демонского видеть.

— Дядька Никамор, — испугалась я, что откажется от от помощи, — да, с чего демонские-то обереги? Святоша же их видел, трогал и даже от имени храма продавать позволил.

— Эх, Васька, — зафыркал купец, — молодая ты еще, глупая. Ежели обереги эти демониц от демонов бесстыжих защищают, значит и бабе человеческой помогут. А святоша умен, умеет в корень зрить, потому и позволил. Что ни говори, а бабу приятнее с собой под боком ложить, а не в ящик деревянный. Да и бабе в кирке неудобно. Особенно с возрастом. Моя вон каждый день жалуется, что кости болят. Продашь мне оберег для Арешки? А то она меня со свету белого сживет-то.

— Нет, — рассмеялась я, — не продам, дядька Никамор. Подарю. Вот, — я сунула руку в баул и достала симпатичные трусишки тепло-бежевого цвета в кружевом по краю. У нас такие обычно женщины возрастные покупали, — нравятся?

Дядька Никамор снова внимательно осмотрел трусы, растянул их в руках, прикрыл глаза, представляя их на тетке Арешке, а потом почесал затылок и выдал:

— Нравятся. Только ты мне, Васька, лучше те дай, что я первыми смотрел. Очень уж хочу их на Арешке увидеть…

Я расхохоталась и сунула смущенному купцу обе пары. Сомневаюсь, что Арешка рада будет в трусикам-танго. Но пусть дядька Никамор порадуется.

— Охальница, — буркнул купец, спешно ретируясь из моей комнаты. И уже когда вышел, заглянул снова, — ты завтра с купцами пойдешь говорить, скажи, что я приду торг вести.

С поддержкой дядьки Никамора все пошло, как по маслу. И двух дней не прошло, как купила я лавку большую почти в самом центре. Большую часть денег, что у меня были пришлось за нее выложить. Осталось мало-мальский ремонт сделать, да прилавки поставить. Но дядька Никамор прав был, чем ближе к центру, тем больше престижа. И если я хочу обереги продавать по хорошей цене, то нужно мне как можно ближе к знати вставать. Я хотела.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Лавка хорошая мне попалась. Два этажа, плюс мансарда. Купец, что ее держал богатый был, да помер недавно, а сыновья договориться не смогли, как отцово наследство делить. И решили что деньгами оно честнее будет. А жены отцовские, две пожилые степенные дамы слегка за пятьдесят, то у одного жить будут, то у другого, по очереди. Женщин, как водится, и не спросил никто. А чего баб-то спрашивать?

Я же мимо горя несчастных, враз все потерявших и мужа, и дом, пройти не смогла, и позволила им жить здесь, в мансарде. Там как раз две комнаты и есть. Я хотела себе одну оставить, но дядька Никамор сказал, чтобы даже не думала по углам мотаться. И пока у меня не будет своего нормального дома, я могу жить у него.

А вдов, по совету дядьки Никамора, наняла на работу.

— Раз уж ты, Васька, основы рушить взялась, — смеясь сказал мне он, — так до основания все сноси. Пусть у тебя одни бабы в лавке работают, чтоб купцам-мужикам чисто нос утереть.

И теперь есть у меня в лавке управляющие: тетка Марна и тетка Верга. Понравилась они мне обе. Спокойные, степенные. И лавкой, в отсутствии хозяина хорошо управляли. Да, что говорить, к ним сразу после похорон сваты приходили, замуж звали. И думали уже тетки согласиться, как тут я со своим предложением. Вот и остались. Замуж-то они всегда успеют выйти, а самостоятельно пожить очень хотелось. Тем более я им по оберегу выделила, чтоб в кирку не ложиться.

Пока они лавку отмывали, да белили-красили, превращая склады, подсобки и жилые комнаты в торговые помещения, я по купцам носилась, пыталась договорить о передаче мне товара на реализацию. И это оказалось гораздо сложнее. Купцы готовы были продать мне часть своего товара, но не отдать просто так с невнятной перспективой когда-нибудь получить деньги обратно.

У меня уже руки опускались, и отчаяние накатывало. Вот зачем мне огромная лавка, если там и товара полтора десятка оберегов будет, которые я якобы от дядьки Никамора получила?

И тут до меня дошло, что я бестолочь бестолковая. Кто же так дела-то ведет? Зачем купцам, у которых лавки не чета моей, с какой-то девицей связываться? Тем более баба же. Чего-нибудь намудрит, в взятки гладки. Сам дурак, коли деньги бабе доверил.

Тогда я тактику-то поменяла. Прошлась по купцам средней руки, у которых лавки по окраинам стояли, и предложила им полки на витринах арендовать за процент с продаж. Мол, и вам польза, лавку в центре целиком покупать не надо, и мне хорошо, полки с товаром будут.

Такая идея купцам по вкусу пришлась. Враз в одном отделе все витрины заполнили. Да еще каждый старался на своей полочке побольше товара уместить. И казалось покупателям, что у меня товара полное изобилие, аж места не хватает все выставить.

Открытие лавки я решила сделать сенсацией, чтобы каждый житель столицы мгновенно узнал о том, что мы есть. Для этого мне нужно было сделать три вещи: запоминающееся название, узнаваемость и мощная рекламная поддержка.

Желательно, чтобы название не просто запомнили, а чтобы о нем заговорили, чтобы оно было на уста у всех и каждого. Это оказалось весьма просто. Свою лавку я назвала «Дамские трусики» В меру скандально, но и приличия не нарушены. Лавки здесь всегда называли по имени купца, а значит мое название четко дает понять, кто в лавке хозяин. А баба-хозяин лавки это достаточный повод, для того, чтобы посплетничать, а потом пойти и убедиться лично, что сплетни не врут.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я понимала, что в народе слово «дамские» мгновенно заменят на Васькины, но так даже веселее. А трусики, с моей легкой руки, это пакеты-сумочки, а не нижнее белье, так что все в рамках даже по местным меркам.