Горец _ Чужие _ Чернокнижник (сборник) - Рассел Малкахи

Луизе, хоть она и соглашалась с мнением говорившего по телефону, всё равно очень хотелось тогда сказать о своем открытии хоть кому-нибудь. Но привыкшая не нарушать устав, она подавила в себе необдуманное желание. А чуть позже даже радовалась этому: разве можно по одному случайному замеру делать такие глобальные выводы?

«Что-то долго нет Конора, — с тревогой подумала Луиза, и мысли её побежали в другом направлении. — Он единственный, кто сейчас действительно что-то может сделать. Он сильный, умный и, главное, совершенно спокойный и уверенный в себе. Он много знает. Вся надежда на него. Милый мой, дорогой!»

Женщине стало как-то не по себе в огромном кабинете. Сердце взволнованно трепетало. Она не спеша поднялась по длинной в три полных оборота винтовой лестнице и без цели вошла в комнату. Вещи в беспорядке разбросаны по разным углам, но теперь спальня казалась не такой неуютной, как вчера. Несколько минут Луиза посидела в старом кожаном кресле с удобными подлокотниками, потом подошла к столику, на котором стояли серебристо-белый кубок, большая фотография спортивной команды в рамке, а под ней — какой-то красочный вымпел. На рамке золотом блестела надпись: «Лас-Вегас. 1902 г.». Впрочем, запечатленные на снимке были одеты в майки с огромными цифрами «1902». Луиза быстро нашла Мак-Левуда: такой же молодой, симпатичный, только волосы подстрижены совсем коротко. Она улыбнулась.

На пианино, к которому, наверное, ничьи руки не дотрагивались десятки лет, Луиза обнаружила еще одну фотографию, стерла пыль. На неё смотрела молодая симпатичная девушка в платье, знакомом Луизе по фотографиям её матери в семейном альбоме.

Террористка — так, смеясь в душе, теперь называла себя Луиза — взяла в руки старую пожелтевшую тетрадь и открыла первую страницу: «Розмарин, декабрь 1958». Она не спеша переворачивала листы, исписанные крупным размашистым почерком. Это был дневник, дневник влюбленного человека. Луиза прочитала несколько фраз и захлопнула тетрадь. «К мертвым не ревнуют, — почему-то подумала женщина и опустилась на диван. — Господи, я люблю этого человека! А кто он? Сможем ли мы быть счастливы?» Трудноразрешимые вопросы возникали один за другим.

Последние пятнадцать лет Корпорация проявляла невиданную заботу о своих кадрах. Руководство ввело градацию работ по степени вредности, каждого обласкав льготами и привилегиями. Наладчики, мастера, реакторщики — технари и обслуга — сильно удивились, узнав, что их работу посчитали легкой и спокойной. Никогда не поймешь, что думает это начальство. Хотя жаловаться, в принципе, не на что. Жалование увеличили, отпуска продлили, на работу и домой всех стали отвозить спецавтобусы Корпорации, заказы на дом доставляют в шикарных упаковках. Что еще нужно для счастья? — Заикнулись некоторые о культурной жизни — пожалуйста! Руководство построило собственные театры, дискотеки видеозалы.

Теперь на улицах лишь изредка можно было увидеть форменную тужурку с черным кружком на рукаве. У «них» всё свое, в слизь серых улиц этих красавчиков не загонишь. Озлобление города стало изливаться телефонными звонками — в трубках звучали угрозы и брань. Руководство Корпорации организовало свою телефонную сеть — «на случай экстренной ситуации на реакторе», и жизнь Корпорации полностью исчезла под плотным колпаком секретности.

Самой вредной, забирающей много нервной энергии руководство признало работу на пультах управления и слежения. Льготы работникам контроля вызывали зависть даже у руководителей иных служб. «Пультовики» получали при приеме на работу новые громадные квартиры, от которых до места дежурства — не более шестисот метров. К их услугам были целые комплексы бассейнов, саун, игровых залов. Они вели особую жизнь, автономную даже в рамках Корпорации. Бывало, кастовых служащих контроля и управления годами не видели их старые друзья. Причем блага были пожизненные — после выхода на пенсию «пультовики» сохраняли квартиры и привилегии, продолжая жить за двухметровой высоты охраняемым забором.

Мак-Левуд на вахте предъявил персональную бессрочную карточку входа на объект. Электронный контролер проглотил визитку, прогудел фотоэлементами, разглядывая пришедшего. Мигнул зеленым: проходи. Карточку контролер не отдал, как в былые годы, оставил у себя.

«Да, порядки стали строже», — подумал Мак-Левуд, направляясь к комплексу жилых и служебных помещений руководящего персонала Корпорации. Он не был здесь давно, но хорошо помнил, как при встрече, лет пять назад, Алан зазывал его в гости, расписывая предоставленные ему шикарные апартаменты: «Так, пройдешь красные ворота, поворачивай направо и дуй до самого конца. Там на лифт и вверх, шестой уровень, сразу направо — и ты у меня дома! В двери можешь не стучать, на твой приход они настроены».

Мак-Левуд запоздало упрекнул себя: мог ведь заехать, плюнуть на свою ностальгию. Посидели бы вдвоем, по-стариковски. Сколько им еще оставалось, могли вообще не свидеться…

Пустынность коридоров и переходов удивляла. Раньше, при Неймане, здесь было куда многолюднее. А чтобы в лифте одному ехать — такого вообще не могло прежде случиться. Спешащие с этажа на этаж очкарики с папками и дипломатами выстраивали небольшие очереди к шахтам. Тут же вспыхивали яростные споры, иногда до потасовок дело не доходило лишь оттого, что одного оппонента лифт уносил вверх, а другой оставался внизу и еще долго жестикулировал и сыпал формулами вдогонку, стоя перед захлопнувшейся предохранительной створкой, отсчитывающей норму загрузки кабины.

Сегодня малолюдность комплекса была на руку Мак-Левуду. Он не хотел, чтобы кто-либо видел его. У двери Алана с шикарной золотой табличкой Конор остановился и прислушался, потом утопил кнопку звонка. Как он и предполагал, звонок не работал. Алан остался верен своим привычкам. Конор усмехнулся. Он мог теперь пойти в заклад на любую сумму: конечно, в прихожей царит бардак — вечный спутник Алана; конечно, рабочеё место великого физика — кухня, где хозяин квартиры и колдует сейчас над своим кофе. Помнится, Алан сам как-то шутливо сформулировал свое кредо: «Звонок в квартире ломай сразу же, как заселился, — пусть чужие не ходят. Кофе пей крепкий, от всех жизненных неурядиц прячься на кухне, а уборку предоставь врагу».

Стучать Мак-Левуд не стал, воспользовался разрешением гостеприимного хозяина. Он встал в луч глазка дешифратора — и дверь со слабым писком мягко отошла в сторону. В прихожей царил беспорядок. Впрочем, это был даже не привычный Алановский бардак, а настоящий супербардак, хаос. На кухне действительно что-то шипело и булькало, и ароматный запах кофе щекотал в носу.