Реформатор - Юрий Козлов

Когда воры устают воровать, подумал Никита, приходит час грандиозных, пересматривающих все и вся идеологий.

«Если девки не хотят рожать сейчас, по доброй воле, они начнут, точнее мы их заставим рожать чуть позже, но уже в соответствии с нашим великим планом восстановления. Мы загоним их на специальные фермы и подвергнем искусственному осеменению. Не хотят сейчас любить мужиков — полюбят… пробирки из холодильника… потом».

Некоторое время Никита молчал, вспоминая в какой антиутопии он про это читал.

«Конечно, это фантазия, — вышел из роли, как оторвался от зеркала, в котором он был могуч, решителен и великолепен, Савва. — Лезет в голову разная ерунда. Но ты должен понять, что каждый час в моих часах, это час “в себе”, то есть час, бесконечно распространяющийся как в минус, так и в плюс бесконечность. В чем беда человечества? — спросил Савва, не давая Никите и рта открыть. — В настоящем времени не происходит события, относительно которого не было бы сделано пророчества в прошлом. Вот только автоматически принимать к сведению эти пророчества почему-то никак не удается. Поэтому, когда говорят, что дьявол скрывается в типографской краске, в подробностях, деталях, Интернете и так далее — это все чепуха. Дьявол скрывается… Хотя почему скрывается? Уже давно не скрывается! — в ложных пророчествах! На каждое истинное — от Бога — пророчество, дьявол отвечает сотней собственных ложных пророчеств. При этом он не только знает как заставить людей верить в ложные пророчества и при этом не просто не замечать, но всячески высмеивать пророчества истинные, но и… обучает этой технологии целые профессиональные сообщества, так сказать, готовит, воспитывает кадры. Вот почему в настоящее время любое истинное пророчество не имеет шансов на серьезное к себе отношение, сколько-нибудь широкое внимание со стороны общественности».

«Бог, стало быть, находится в информационной блокаде?» — спросил Никита.

«При том, что Евангелие лежит во всех гостиничных номерах по всему миру, — сокрушенно произнес Савва, — даже в Африке», — добавил почему-то шепотом, как если бы Африка была земным воплощением ада, где Евангелию, конечно же, было не место.

«И прорвать ее невозможно?» — Никита понимал, что это смешно, но ему бесконечно — до слез — было жалко Бога, знающего (носящего в себе) истину, являющегося этой самой истиной, но не могущего донести ее до людей, иначе как через распятие на кресте.

«На первый взгляд, нет, — ответил Савва, — но большую эту задачу можно попытаться решить, разбив на ряд мелких, первая из которых — заткнуть пасть хулителям истины, изгнать бесов из… информационного пространства, лишить их власти над кнопками телевизоров и компьютеров».

Никита подумал, что Савва не первый и, видимо, не последний, кто ставит перед собой эту невыполнимую задачу. Почему-то он не сомневался, что изгнание бесов из телевизоров и компьютеров закончится… изгнананием (ликвидацией как технологического класса) самих телевизоров и компьютеров.

Восьмой сектор-час предстал в виде зеркальной (в смысле отражения) пустоты, внутри которой совершенно голый человек с шерстистым животом на четвереньках, в ошейнике и на (длинной) цепи, с невероятной быстротой пожирал симметрично выставленные на полу кучки… дерьма. Сюжет показался Никите смутно знакомым.

«Да, это тот самый парень, который приехал в Штаты пропагадировать новое русское искусство, — напомнил Савва. — Там есть такая телепередача, где люди демонстрируют разные необычные способности. Один индус умел так сильно дуть, что буквально брил наголо деревья. Еще там показывали армянина, который брал в зубы деревяшку с петлей от железного троса, прицепленного к электровозу и, пятясь спиной, тащил зубами электровоз по рельсам десять метров. Малый, который ведет передачу, считает, что все эти странные таланты… там еще был паренек, который не тонул, не горел в огне и, ты не поверишь, каким-то образом проходил сквозь медные, исключительно медные, трубы… от Бога. Ну… как знак внимания, когда человек не то чтобы любимец, но Бог испытывает к нему симпатию и, так сказать, хочет его поощрить. Так ведь и мы иногда не очень хорошо знаем человека, но почему-то он нам приятен, и мы, если он приглашает на свой день рождения, вдруг дарим ему подарок не по чину, я имею в виду дорогой подарок. Поэтому вся Америка была в шоке, когда представитель новой, освободившейся от оков большевизма России, вдруг начал у них на глазах жрать дерьмо. Потом он дико скандалил, что мало заплатили и еще заявил, что если заплатят как полагается, он готов пожирать даже собачье дерьмо, причем с большей скоростью. Его вышибли из страны даже не за двадцать четыре, а за два часа, пожизненно лишили визы».

«А у нас?» — поинтересовался Никита.

«А у нас он получил престижную премию “За мужество в искусстве”, так, кажется, она называется. В часе восьмом, — продолжил Савва, — искусство утрачивает всемирную отзывчивость, боль и сострадание, уходит в электронные, виртуальные технологии, встает на путь предельного упрощения, я бы сказал, скотинизации человеческих эмоций. Единицей этого искусства становится клип, который, помимо того, что абсолютно ничего в себя не вмещает, кроме смоделированных компьютером цветовых пятен, еще и вмещает в себя человеческую жизнь, точнее объемный, то есть задействующий все пять органов чувств, рассказ об отдельно взятой человеческой жизни. В принципе, ведь то же самое можно сказать о пожирании дерьма. В переносном смысле всю жизнь человек жрет дерьмо, кто будет с этим спорить? Живую жизнь, искреннюю ноту приходится выковыривать из этого искусства, как… из руды золотые крупинки. Одним словом, как из дерьма. Смысл искусства — изображение художественными средствами пусть иногда обманной, но истины, переходящей в пророчество о самой себе. То есть, самой же и отвечающей на вопрос — обманная она или нет. Но сейчас пророчества не имеют смысла, поскольку истина, в принципе, никого не интересует, как отсутствующая — примерно такая же, как Бог — категория. Жизнь без истины, — убежденно произнес Савва, — собственно, и есть идеал свободы. Вот и получается, — понизил голос, — что свобода — это божество, не имеющее ни перед кем никаких обязательств, но в жертву которому приносится… все».

«Ты хочешь сказать, что раз истина никого не интересует, то и искусство тоже никого не интересует?» — уточнил Никита.

«В лучшем случае интересуют технология, спецэффекты, с помощью которых сделан тот или иной клип, снята та или иная сцена, — ответил Савва. — Искусство превратилось в странный гибрид, внутри которого отнюдь не мирно сосуществуют живое и мертвое. Причем, живое угасает, теряет силы, мертвое же бурно, уродливо развивается, используя в качестве строительного материала… фрагменты живого. Знаешь, почему у нас сейчас такое искусство? — спросил Савва и, не дожидаясь, пока Никита ответит, продолжил: — Потому что из него… как из накуренной комнаты, где сквернословит разная шпана, вышел Бог. Он, вообще, — продолжил, подумав Савва, — если где-то когда-то и обозначал свое присутствие, то только в произведениях искусства, высочайших, так сказать, творениях человеческого духа. Ну, а если сейчас таковых не наблюдается, значит… где Бог?»

«Где?» — шепотом поинтересовался Никита.

Он, в отличие от Саввы и сквернословящей в накуренной комнате (искусства?) шпаны, ощущал повсеместное присутствие Бога, правда, какое-то отстраненное, как если бы Богу были исключительно неприятны проделки людей. Из чего можно сделать вывод (и Никита его сделал), что Бог безмерно утомился от людей, самоустранился от их мира, оставив людям опустевшие коридоры своей воли. Туда-то — в эти коридоры — и совалась, посвечивая факелами, фонариками, а то и суперсовременными световыми приборами сквернословящая шпана из накуренной комнаты пытаясь что-то там разглядеть и поведать об этом миру. Но видела она там (если видела) не Бога и даже не инверсионный след его недавнего присутствия, а оптическую (внутри пустоты) проекцию собственного физического тела, слышала лишь собственный богооставленный писк (хрип, вопль, рык и т. д.).

Никиту вдруг охватило чувство неожиданной абсолютной (грубое сравнение «всепожирающей» он отверг) любви к Богу. Он подумал, что сильного Бога любят все, а вот Бога уставшего, растерянного, разочарованного — далеко не все. Никита же тем сильнее любил Бога, чем больше обнаруживал в Господе человеческих черт. Если все происходящее на земле являлось зеркальным отражением того, что происходило в сознании Бога, то Никита не просто до слез любил Бога, но еще и… (на своем, естественно, уровне) понимал. Ему хотелось возглавить некое воинство, чтобы восстановить главенство Бога на земле. Вот только кого зачислять в это воинство, где открывать сборные пункты, куда, наконец, вести воинство он не вполне представлял. Ибо врагом воинства был… весь мир.