Вирус хаоса - Мария Симонова

— А как же тогда быть с рождением вселенной? Как же большой взрыв? — недоверчиво и с легкой издевкой спросила Мэри, не склонная отождествлять мироздание с компьютерной программой, где за сценой, как ни крути, неизбежно маячит программист-всевышний, то есть, получается, целая бригада всевышних, причем не каждый из них программно обеспечен и далеко не всякий радив.

— Где-то, наверное, был и взрыв — может быть, в основном, первоначальном варианте, — ответил Гений. — В других все выглядит так, как будто он был, а в третьих, возможно, было что-то совсем иное: плоские миры, стоящие на слонах, которые в свою очередь покоятся на черепахах… Ты в таких еще не бывала? — как бы невзначай, но не исключено, что и серьезно, спросил он.

— Слонов не помню. Точно помню, что один раз была в Париже. А сейчас хотела бы побывать в коридоре. — Мэри поднялась с дивана. — Посмотрю, не видно ли оттуда слоновьих хоботов, — добавила она и вышла, внешне невозмутимая, но закипая внутри: нет, это не было похоже на серьезный разговор на глобальные темы, скорее на издевательство.

Она постояла у открытого окна, разумеется, не высматривая никаких хоботов, машущих приветственно из-за края земли, просто наводя порядок в мыслях, уминая события, которым уже не пыталась подобрать объяснения, в приемлемые для восприятия формы: ей не суждено было спасти Фила, ни у себя, ни здесь. Она не смогла помочь несчастному старику Блуму, пострадавшему, наверное, из-за нее. Она ничего не понимает в устройстве мира. Она лишний и, похоже, разрушающий элемент в этой системе, и ей нечего предпринять для возвращения домой, поскольку неизвестно даже, в чьей это власти, или хотя бы в чьей компетенции. Что же касается ближайшего будущего, то возникает большой вопрос, попадут ли они в намеченное место или черт знает куда, и что это за кисельная муть, сквозь которую уже довольно долгое время мчится поезд.

В это время ее задел кто-то, проходящий мимо по коридору. Интересуясь увидеть кого-нибудь из соседей, Мэри обернулась и…

— А-ап… — схватила она ртом воздух и прихлопнула губы ладонью, словно опасаясь, что он вырвется обратно, причем вряд ли так же тихо, как вдохнулся.

Судя по некоторым приметам, это было проводником — по крайней мере, совсем недавно, когда они садились в поезд, и немолодой коренастый мужчина проверял у них билеты. Теперь он стал еще более коренастым — можно сказать, приблизился к эталону коренастости.

Мимо Мэри, слегка покачиваясь, проплывала пирамида — с седой верхушкой, с гротескным, разложенным по углу лицом и в синей форме проводника — тютелька в тютельку по фигуре. Вершина была чуть выше уровня головы Мэри, основание идеально вписывалось в проход.

Мэри провожала ее — то есть, наверное, его — круглыми от ужаса глазами. Внезапно пирамида — то есть пирамид — притормозил, развернулся с присушим пирамидам достоинством и произнес странным треугольным ртом, но голосом вроде бы человеческим, мужским:

— Вы из третьего? Чай сейчас приносить или попозже?

Мэри кивнула, потом мелко-мелко потрясла головой. Слова не шли, тем более что рот был прихлопнут, но не прочь были бы вырваться из носа в виде придушенного визга-писка.

— Вы в порядке? Может, врача прислать? — озаботился пирамид.

Слегка ободренная его неагрессивным поведением, Мэри наконец нашла в себе силы произнести:

— Н-нет, — неплохо для начала.

— А чай? — не унимался услужливый многогранник.

— Ничего не надо, с-спасибо, — и она на ватных ногах, пятясь, проследовала в свое купе.

Гений дремал перед окном, откинувшись на подушки: учитывая вряд ли для него сладкую предыдущую ночь, проведенную в каком-нибудь шкафу у Жнеца, и последовавший затем нервный день, можно было предположить, что задремал он довольно крепко. Но, как выяснилось, не беспробудно: стоило лишь как следует его потрясти и проорать пару раз погромче его имя, как он вышел из дремы и даже бодренько подскочил — это после второго крика, на ухо.

— Какого черта?.. — поинтересовался он сначала, потом спросил: — Что? Что случилось? — потирая ладонями лицо и разглаживая волосы.

— Гений, в поезде что-то происходит! — Тревога Мэри прорвалась потоком слов: — Погляди за окно — где, по-твоему, мы едем? В грозовом облаке? Убирать со стола никто не приходит, но это, может, и хорошо: я только что видела проводника, и ты знаешь, в каком виде?

— Кто? Проводник? — уточнил несколько ошарашенный Гений. — Пьяный, что ли?

— Он превратился в пирамиду! — для убедительности Мэри показала руками нынешнюю форму проводника.

Гений, приподняв брови, как бы обозрел намеченную фигуру, потом воззрился на Мэри. Недоверчиво так воззрился.

— Пойти, что ли, и мне прогуляться? — пробормотал он.

— Ты что, мне не веришь?

— Верю. Потому и хочу пойти, увидеть такое собственными глазами.

— А, — махнула она рукой, — какой смысл? Сам он, кажется, ничего не замечает — про чай спрашивает…

— Видишь ли, у меня пока что нет ни единой конструктивной мысли. Мало того — даже понимания не брезжит. Может, при виде этого символа древности меня осенит.

— Погоди, — остановила его Мэри, — меня уже осенило: свяжись с дежурным по поезду, спроси, все ли в порядке — ну, разведай как-нибудь обстановку. Можешь сказать, что с нашим проводником плохо, что он какой-то ходит… бледный.

— Хорошо, но все-таки позволь мне сначала увидеть цвет его лица, чтобы не оскорб… — он запнулся, глядя на открывшуюся как раз в этот момент дверь, прищурил глаза, потом расширил и тихо закончил: — …лять… — наверное, просто по рефлекторной привычке доводить начатое до конца, каким бы этот конец ни был.

К ним впорхнула официантка — вероятно, та же самая, хотя по этому поводу возникали серьезные сомнения: на сей раз она действительно впорхнула, в полном смысле этого слова, поскольку стала плоской — не в смысле лишения груди, а вообще какого-либо объема, то есть как фанера, или вырезка из большого, в человеческий рост, плаката.

Гений, как стоял, так и сел с открытым ртом — благо что позади был диван, иначе не приходилось сомневаться, он сел бы на то, что было, или чего там не было.

Мэри, немножко уже закаленная пирамидом, восприняла эту очередную человеческую трансформацию сравнительно спокойно.

— А мы вас уже заждались, — сообщила она, косясь на Гения, потрясенно таращившегося на феномен. — Уберите, пожалуйста, посуду.

Плоская совершила головокружительно изящный разворот и склонилась над столом, явно приятно удивленная впечатлением, произведенным ее явлением на симпатичного пассажира. Ее же к нему симпатия была очевидна для Мэри даже в двухмерном варианте женщины.