Бразилия - Джон Апдайк

Их путь в столицу из становища на берегу реки длился почти год.

СНОВА БРАЗИЛИА

Восемь лет прошло с тех пор, как Изабель училась здесь в университете и они с Тристаном лежали среди диких банановых пальм на разделительной полосе одного из столичных шоссе. Отец ее покинул пост посла в Афганистане, где Мухаммеда Захир-Шаха свергла группа молодых офицеров, все больше подпадавших под влияние Советов. Воинствующие исламисты поднимали голову, и в Центральной Азии назревали серьезные беспорядки; Саломан был рад возможности уехать оттуда. Теперь он служил Большим Парням в должности заместителя министра развития внутренних регионов и имел просторный кабинет в мраморных полях Паласиу ду Планальту. Когда отец поднял телефонную трубку, голос его показался Изабель постаревшим, прежние сила и величие отца словно увяли – а может, просто сама она, закаленная лишениями и любовью, стала наконец взрослой? Ей уже двадцать девять лет, и как-то, расчесывая свою объемистую шевелюру, она заметила несколько седых кудряшек. При определенном освещении руки ее выглядели узловатыми, и кожа под подбородком немного обвисла. Отец не стал спорить или возражать, когда она твердо сказала ему:

– Папа, у меня все в порядке, и это не плод твоих стараний. Я хочу зайти к тебе, чтобы ты наконец познакомился с моим дорогим мужем.

Пауза на другом конце провода была недолгой, возможно, отец, как подобает дипломату, просто подбирал нужные слова.

– Дорогая моя, я буду рад нашей встрече. Я очень скучал по тебе и провел много бессонных ночей, тревожась о тебе и думая о том, что с тобой и где ты. Знаю, что ты была женой старателя на Серраду-Бурако, известие об этом застало меня на другом конце света, но потом ты словно сквозь землю провалилась!

– Мы не уезжали из Бразилии, – холодно ответила она.

– У тебя изменился голос. Или он всегда был таким... гортанным?

– Отец, люди меняются. Дети вырастают. Теперь у меня такой голос. Мы не нарушим твоих планов, если приедем к тебе завтра в шесть часов? Об обеде не беспокойся. Чая или коктейля будет вполне достаточно.

Она говорила резковато, отчасти потому, что Тристан лежал рядом на кровати и слушал. Когда она повесила трубку, Тристан сказал:

– Этот человек захватил нас в плен, а потом послал человека убить меня; а я теперь должен вежливо разговаривать с ним?

– Ты стал другим, – ответила она. – Судя по голосу, папа тоже изменился. Он постарел, в его голосе больше печали. Скорее всего, он и в самом деле скучал без меня. В прежние годы ему некогда было стать для меня настоящим отцом.

Изабель примеряла платья почти так же долго, как тогда, десять лет назад, перед встречей с Шикиниу – и наконец выбрала яркое шелковое платье с объемистыми разрезными рукавами, которые подчеркивали грациозность стройных черных рук. Раньше в подобном наряде она выглядела бы бесцветной.

Квартира отца в белом небоскребе с остекленными балконами на Эйшу-Родовариу-Норте показалась Изабель куда менее впечатляющей, чем в прежние времена, когда она была впечатлительной студенткой. На смену парочке слуг – высокому и мрачному мужчине с зеленовато-коричневой кожей и его пухлой и смуглой супруге, с которыми она в свое время была на короткой ноге и от кого зависела во время частых отлучек своего отца, – пришел ловкий худой коротышка, весь в веснушках, с чудовищными оранжевыми кудрями растамана, напоминающими корзину спутанной пряжи. С дерзким поклоном он впустил Тристана и Изабель в прихожую. Пока они ждали появления отца, Изабель поняла, что квартира действительно стала меньше, потому что это другая квартира. Тибетское танка, подставка для парика эпохи Людовика XV, фарфоровая ваза эпохи Чин, японские гравюры и статуэтки Догонов никуда не делись, к ним даже прибавились каракулевый ковер и массивный медный кувшин, которые, наверное, приехали из Афганистана. Однако теперь вещи эти как-то сгрудились, вокруг них уже не было пространства, которое так подчеркивало их красоту. Сейчас эти предметы напоминали собравшуюся публику, нервозную вечеринку в тесном помещении. Здесь не было длинного коридора, по которому она каждый вечер тащилась с набитой учебниками сумкой, и окна гостиной выходили не на озеро Параноа, а на куда менее живописную Родоферровиарию. Наверное, карьера отца, казавшаяся во всех отношениях беспредельной в годы правления президента Кубичека, теперь, во времена сменяющих друг друга генералов, достигла своего потолка: его стали назначать послом в развивающиеся страны, а его нынешняя должность в правительстве не только заставляла его заняться внутренними проблемами страны, но и говорила о том, что его начали забывать, как забыли о вверенной ему глубинке страны.

Саломан Леме вошел в комнату. Он постарел, хотя его маленькие узкие ступни в мягких кожаных тапочках по-прежнему резво скользили по ковру. По такому торжественному случаю он надел пиджак с желто-коричневыми лацканами и брюки в узкую полоску, с острыми, как клинок, стрелками. Редеющие волосы уже походили на призрачный нимб над морщинистым лбом, мешки под глазами увеличились, оттянув нижние веки и обнажив пронизанную нервами изнанку кожи.

Может, ей только показалось, что когда отец снова увидел ее через восемь лет, под глазом у него дернулась маленькая мышца. Как бы там ни было, он решительно отбросил прочь досаду, и тапочки его без всякой паузы продолжили свой путь по каракулевому ковру; губы, которыми он коснулся сначала одной щеки дочери, а потом другой, были прохладными.

– Мое прекрасное дитя, – сказал он и нежно обнял за плечи, чтобы получше разглядеть ее дерзко вздернутое личико.

– Отец, это мой муж – или жених, – называй, как хочешь, Тристан Рапозу.

Одного только взгляда на отца было достаточно, чтобы голова у нее пошла кругом и она вновь почувствовала себя избалованной девочкой.

– Очень рад, – сказал отец, пожимая бледную мускулистую руку Тристана.

– Я тоже, сир, – сказал Тристан, даже не пытаясь ответить на неуверенную улыбку старика: Изабель показалось очень трогательным, как обнажились пожелтевшие от возраста маленькие округлые зубки отца – даже более мелкие, чем в ее воспоминаниях, но когда она увидела, как двое мужчин оценивают друг друга, ее аж замутило от страха.

– Судя по акценту, вы кариока, – заметил отец.

– И по рождению, и по воспитанию. Моя семья жила на склонах Морру Бабилониа. Домик у нас был так себе, но вид на море – великолепный.

– Я уже плохо помню Рио, – сказал дипломат, – хотя моего брата невозможно вытащить оттуда: он сидит в этом городе, как рак-отшельник в брошенной раковине. Моя жизнь в Рио практически закончилась, когда столицу перенесли в Бразилиа.

– Этим смелым решением должна гордиться вся страна, – несколько напряженно сказал Тристан, не обращая внимания на тактичный намек старика, что он может сесть в любое из мягких кресел.

– Я в этом сомневаюсь, – продолжил Саломан, усаживаясь в бежевое, обитое бархатом кресло с широкими подлокотниками, которое, как помнила Изабель, вовсе не было его любимым. Отец предпочитал красное кресло, обитое плюшем, который протерся на подлокотниках и на сиденьях, до цвета красной рыбы. Но в этом кресле теперь в явно напряженной позе сидел Тристан. Она примостилась между ними на длинной белой софе, и у ее колен оказался низкий столик с инкрустацией в виде шахматной доски. Стройная вазочка, чистая пепельница и хрустальное пресс-папье напоминали положение фигур в эндшпиле. – Оно превратило наш прекрасный Рио, – со вздохом произнес отец, – в соломенную вдову, и это лишь укрепило народ во мнении, будто управление страной – нечто далекое и фантастическое, не имеющее к простым людям никакого отношения.

– Со временем, – утешил его Тристан, – развивающаяся Бразилия поглотит новую столицу, и Бразилиа окажется в гуще жизни. Люди будущего будут спрашивать себя, почему она расположена так далеко на востоке. Когда мы с Изабель путешествовали по Мату Гросу, нас поразило, как бурно развиваются эти края. Вся прелесть цивилизации, включая автобусы с туристами, потоками обрушиваются на девственную пустыню.

– Это наша головная боль, – подтвердил благородный старик, топнув ногой по белому ковру, – вернее, моя головная боль, поскольку недавно, как Изабель, наверное, сообщила вам, я стал заместителем министра развития внутренних регионов: слово «заместитель» – простой эвфемизм, так как самозваный министр – неисправимый вояка, который интересуется только шпионажем за аргентинцами и парагвайцами и больше всего беспокоится о том, чтобы в их арсеналах не было ни одной такой ракеты или сверхзвукового истребителя-бомбардировщика, которых нет у нас. Он дошел почти до паранойи и воображает, будто Кастро получает всяческие великолепные русские штуковины, а мы из-за наших связей с империалистами запада не имеем к ним доступа. Что будете пить?