Нормандия — Неман - Франсуа де Жоффр

Глава I

Мы снова в Гросс Кальвечене. Стоит ясная солнечная погода. Сильный мороз. Озеро Вюстерзее представляет собой большое ледяное поле, блестящее и гладкое. Сосновые леса, которые окружают нашу базу, в зимнем убранстве. В нескольких километрах от нас находится знаменитый охотничий заповедник Геринга. Олени, лоси, козы и лани забредают даже на летное поле, будто выискивая на нем место для убежища. Но они жестоко заблуждаются в своих надеждах, так как мы устраиваем настоящую охоту на них. Но это скорее для того, чтобы как-то скоротать время, разогнать тоску, потому что мы не испытываем никакой нужды в запасах мяса и не столь воинственно настроены, чтобы убивать. Я с Микелем иногда устраиваю погоню за ланями в лесу, который покрывает более тысячи гектаров, пересекаемых лишь двумя автострадами.

На противоположном берегу озера — аэродром, на котором расположился 117-й штурмовой авиационный полк. Углов и я — частые гости у летчиков полка и очень скоро становимся друзьями с их командиром.

Летчики, прибывшие к нам в октябре, продолжают тренироваться и осваивать технику под руководством Гидо — инструктора, имеющего более двух тысяч часов налета, о чем он сам любит упоминать в разговоре. Обучение не всегда проходит гладко. Немецкие зенитчики недалеко, и они не дремлют. В конце декабря их первой жертвой становится опытный летчик Гидо. Он попал под обстрел. Снаряд пробил маслопровод. Ослепленный брызгами масла, летчик вынужден был приземлиться у наших друзей из 117-го полка. Большое количество налетанных часов, оказывается, не всегда служит гарантией неуязвимости.

Приближается рождество. Воздух необыкновенно чист и прозрачен. Его совершенно не ощущаешь: дышится легко и свободно. Но зато температура 30 градусов ниже нуля. На командном пункте вовсю трещат дрова в железных печках.

Я приступаю к великому предприятию — самостоятельному изготовлению самогона. Результаты не слишком обнадеживающие, даже несмотря на помощь Шендорфа и руководство двух русских. И только после многих часов утомительной работы, после нескольких дней терпения и тревоги мне, наконец, с превеликим трудом удается наполнить глиняный кувшин жидкостью, достаточно оригинальной по цвету, но обладающей такой необычайной крепостью и привкусом, что она оставляет далеко позади себя все элексиры, созданные на основе дерева или нефти, которые пользуются большим почетом у солдат на фронте. Результат порождает энтузиазм. Все кричат:

— Мой командир! Попробуйте вы первым! Отныне «Нормандия» будет гнать собственную самогонку!

Командир полка протягивает свой стакан. Я наполняю его доверху добытым в муках продуктом, и, когда хочу поставить кувшин на место, он неожиданно опрокидывается — вся драгоценная влага выливается на пол на глазах оцепеневших от досады летчиков.

Больше у меня не хватило смелости возобновить самогоноварение, и я предпочел охотиться на зайцев, чем сидеть и ждать, как по каплям из змеевика вытекает не очень ароматная жидкость.

Рождество. Дельфино приглашает летчиков 117-го полка разделить с нами небогатую трапезу, которую БАО смог нам организовать.

Часы бьют полночь. Идет снег. Слышно, как в лесу воет ветер, порывы бури напоминают органную музыку.

— Не придумаешь лучше погоды для русского наступления, — произносит кто-то вслух.

Все молчаливо соглашаются. Чем ненастнее погода, тем больше русские солдаты любят внезапную атаку. Ложимся спать на заре. Все возрастающая злоба начинает подменять меланхолию. К счастью, в последующие дни небо проясняется, вылеты возобновляются, и 30 декабря майор Дельфино вызывает меня и Шалля на командный пункт:

— Де Жоффр и Шалль. Вылет в 10 часов. «Свободная охота» на большой высоте. Сектор Гольдэп — Даркенем.

И вот мы уже болтаемся в прозрачном морозном воздухе над Гросс Кальвеченом.

— Все в порядке?

— Абсолютно.

Над нами леса и озера, озера и леса, и больше ничего. Озера, скованные льдом, ослепляют нас при каждом вираже отраженными лучами яркого солнца. Солнце настолько сильно бьет в глаза, что мне приходится прилагать невероятные усилия, чтобы не потерять Шалля из виду. Он, как и я, любит бешеную гонку. Я пристраиваюсь к нему. Крыло к крылу мы продолжаем патрулирование. Все, казалось, должно было закончиться без каких-либо приключений, как вдруг на нас сверху падают два «мессершмитта». Мы застигнуты врасплох. Я, как сумасшедший, беру ручку на себя. Машина страшно содрогается и встает на дыбы, но, к счастью, не срывается в штопор. Очередь фрица проходит в пятидесяти метрах от меня. Опоздай я на четверть секунды с маневром, и немец отправил бы меня прямо в тот мир, откуда не возвращаются, чтобы сделать очередной репортаж. Начинается воздушный бой. Каждый за себя, и бог за всех! У Шалля свой противник, у меня — тоже. В маневренности я имею преимущество. Враг это чувствует. Он понимает, что сейчас я хозяин положения. Четыре тысячи метров… Три тысячи метров… Мы стремительно несемся к земле… Тем лучше! Должно же сказаться преимущество «яка». Я крепче сжимаю зубы. Внезапно «мессер», весь белый, кроме черного зловещего креста и омерзительной, паукообразной свастики на фоне красного круга, выходит из пике и улепетывает на бреющем полете к Гольдапу. Я стараюсь не отстать и, взбешенный от ярости, преследую его, выжимая из «яка» все, что он может дать. Стрелка Показывает скорость 600 или 750 километров в час. Я увеличиваю угол пикирования и, когда он достигает примерно 80°, вдруг вспоминаю о Бертране, который разбился в Алитусе, став жертвой колоссальной нагрузки, разрушившей крыло. Инстинктивно я беру ручку на себя. Мне кажется, что она подается тяжело, даже слишком тяжело. Я тяну еще, осторожно, чтобы ничего не повредить, и мало-помалу выбираю ее. Движения обретают прежнюю уверенность. Нос самолета выходит на линию горизонта. Скорость несколько падает. Как все это вовремя! Я почти уже ничего не соображаю. Когда через доли секунды сознание полностью возвращается ко мне, я вижу, что вражеский истребитель несется у самой земли, словно играя в чехарду с белыми верхушками деревьев.

Вид вражеской машины подхлестывает меня. Метр за метром, секунда за секундой я приближаюсь к ней. Она увеличивается, растет на глазах. Я ловлю ее в прицел. Мои трассирующие пули ложатся точно в цель. Тонкая струйка черного дыма отделяется от фюзеляжа. Стреляю снова почти в упор и, словно рубанком, буквально снимаю стружку с «мессера». Он накреняется, вздрагивает. Мгновение кажется, что он подвешен на невидимой нити. Затем наступает финал: «мессер», перевернувшись в воздухе, падает на поляну, окутанный пламенем и дымом, подняв тучи снега, земли и металлических обломков.