Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев

Усмешка начальника производственного отдела Куликовского заразительно коснулась остальных.

— Насчет этих самых реконструкций бесконечных даже в печати стали… гм… прорезаться высказывания. Робкие, правда, с оглядками на все четыре стороны. Но и это хороший симптом, если пишут о желательности сбавления пыла у любителей реформ и реконструкций наподобие анекдотических Иванова–Петрова…

— За год мне пришлось побывать почти на всех заводах нашего главка, — сказал технолог. — Своими глазами видел, как на некоторых наставили столько оборудования, что даже в одну смену не используют. Со станков даже не снята смазка консервации. А они стоят и морально стареют.

— Не работают? — вопросил начальник планового отдела. — А где работники? Молодежь не хочет идти в рабочие, не хочет трудиться на станках, а почему? Да мы сами виноваты! Сколько лет трубили в газетах, в кино, книгах, по радио о том, вот, мол, мать — простая свинарка или штамповщица, зато дети у нее профессора, артисты, музицисты!

Начальник планового отдела подумал чуть и продолжил:

— Институты плодятся как грибы, Калужская область стремится переплюнуть Псковскую, вуз на вуз городят. По моим неточным подсчетам, в сети политехнического обучения страны студентов в два раза больше, чем учащихся профтехучилищ, нужных нам позарез. На заводе того же Хрулева цеха держатся на привозных «лимитчиках». А разве это настоящие рабочие? У них дели иные, они развращены самой системой трудоустройства. Каждый из них думает, а чем я хуже москвича? Почему я должен вкалывать на самых трудных и грязных работах? Только потому, что родился в захолустье? Вопрос законный. Потому «лимитчики» стремятся во что бы то ни стало выйти замуж за москвича или жениться на москвичке, — прописаться и делать в жизни то, что им нравится.

Любчик громко хмыкнул:

— В школе, где учится моя дочка, провели анкету. Безымянную, с одним вопросом: кто кем хотел бы стать после окончания школы? И что же? — Любчик чмокнул воздух, покачал головой. — Почти все девушки— киноактрисами и журналистками и лишь одн^ — парикмахером. Ребята — дипломатами и космонавтами. Правда, двое пожелали быть таксистами, потому что всегда в кармане свежая копейка.

Начальник планового отдела протер очки и направил «потолкуй» в рабочее русло:

—-Так что же, бояре, нам деять нонче? Казнить аль миловать ослушника окаянного дилехтура Митяйку Хрулева?

— Как повелят… — наигранно–холопским тоном произнес Любчик, воздев руки кверху.

— Единственное производство, работающее у нас без перебоев с материалами, — это фабрика слухов, сплетен и склок, — заявил угрюмо начальник производственного отдела Куликовский, и все с любопытством повернулись к своему старейшине. — Что же эта фабрика выпустила? — продолжал тот. — А выпустила она бодягу, якобы Хрулев заявил, что шефу нашему пора на. пенсию и что вместо него нужно поставить современного руководителя, глубоко знающего методику научного управления производством. Он даже запретил провозглашать тосты в честь нашего начальника.

— Ну, это уж наглость с его стороны!

— Не хватало еще, чтоб какой‑то хрю–хрю–хрюлев…

— Несчастный наш главк, коль не способен породить собственного Магомета…

— Однако, чепуха, товарищи! — поморщился Трезубое, однокашник Хрулева. — Что же, по–вашему, Хрулев круглый дурак? Да Дмитрий Васильевич никогда не ляпнет ничего того, что ему инкриминируют! Это значило бы задернуть петлю на собственной шее! Подозреваю другое: слухи фабрикует тот, кто сам хочет спихнуть Хрулева.

— Всегда верят в то, чего желают…

— Эх, братцы, силы лжи — всемогущи!

— Меня интересует вот что: зачем мы, сооственно, собрались? — спросил седой Дымокуров, щурясь на окружающих.

— Да–л-да, товарищи! — поднял голос начальник производственного отдела Куликовский. — На самом деле, ведь мы не добровольное общество спасания на водах! Дебатировать о начальстве нечего, наше дело исполнять, что нам приказывают. Ежели сегодня у нас единого мнения нет, а это, я вижу, так, пусть каждый изложит собственные соображения непосредственно на совещании. Хотя считаю долгом предупредить — это не лучший в наших условиях способ проявления индивидуальности…

…В сумрачный кабинет Яствина Хрулев вошел вслед за работниками аппарата главка. Поздоровались, сели вдоль длинного стола, поставленного торцом к рабочему месту начальника главка. Хрулев, как было здесь принято, занял место справа от Яствина, перед которым лежала какая‑то папка.

«Материалы по проверке работы завода комиссией», — отметил для себя Хрулев.

Совещание открылось кратким указанием Яствина о задачах, поставленных перед главком очередным приказом министра, и выразил беспокойство о положении дел на заводе. При этом рука Яствина, раскрыв папку, лежавшую перед ним, машинально перекладывала листки слева направо, губы слегка кривились в усмешке.

Его трудно было понять, в каком ключе он намерен вести совещание. Дальнейший сценарий известен только ему. Руководители отделов, являющиеся вспомогательными элементами, уставились на шефа.

Начинать во здравие, а кончать за упокой — формула, которая веками используется хитрой бюрократией. Именно этот испытанный прием не мудрствуя лукаво и пустил в ход Яствин. Монотонно, без выражения, он принялся расхваливать так и этак деловые качества Хрулева, его старания улучшить работу предприятия, а закончив хвалебное бормотанье, крайне насторожившее самого Хрулева, поднял вверх палец.

— Но!

Выдержал несколько секунд вескую паузу, чтобы затем продолжить тоном, полным разочарования:

— Но, увы! Все это, к сожалению, в прошлом. Потому мы и вынуждены вторично в течение квартала слушать товарища Хрулева. Слушать потому, что завод потерял устойчивое положение. Анализ причин спада показывает: виноват в этом в первую очередь директор, переставший серьезно заниматься производственными делами. Судите сами: вместо усиления организационно–воспитательной работы, мобилизации коллектива на выполнение поставленных задач, как того требуют высшие органы, в то самое время, когда начальник главка прерывает собственный отпуск, чтобы как‑то свести концы с концами и спасти положение, товарищ Хрулев преспокойненько отправляется на курорт! Мало того, для поднятия своего престижа, он пытается навязать главку и министерству свои прожекты. Не так давно ответственные работники главка совершенно определенно высказали товарищу Хрулеву мнение по этому поводу, однако он не внял голосу специалистов, пошел дальше, совершил демарш против всего аппарата главка, чтобы создать у министра впечатление, будто мы здесь все — консерваторы. А это, между нами говоря, — пересмотр всей нашей экономической и производственной политики! Как вытекает из поведения Хрулева, для него авторитетов не существует, но сам он требует к себе особого, исключительного отношения, в частности при распределении материально–технических ресурсов. Я имел удовольствие в кавычках познакомиться с документом, представленным непосредственно министру, о строительстве на вверенном ему заводе и должен заявить: это чистейшее фантазерство!

— Минутку! — воскликнул Хрулев бледнея. — Прошу объяснить: зачем я сюда вызван? Отчитываться о работе коллектива завода или выслушивать разносные поучения в свой адрес? Если для второго, я немедленно удаляюсь.

Хрулев встал, отодвинув с грохотом стул.

— Дмитрий Васильевич, опомнитесь! — воскликнул Яствин с насильственной улыбкой. — Разве можно так? Вы нетерпимы к самой мягкой товарищеской критике! Нехорошо. Садитесь. Нельзя же в самом деле окуривать вас одним фимиамом. Верно? Дело прошлое, но между нами говоря, и фимиам приедается… — улыбнулся Яствин.

Тон был задан. Настроенные на нужную волну почувствовали себя свободней, закивали согласно головами. Если окажется теперь, что на заводе Хрулева все в отменнейшем порядке, чего никогда не бывает, его все равно дружно заклюют. Это Хрулев прекрасно понимал. Яствин умышленно делает из мухи слона и тут же организует охоту на этого слона.

«Необъективный доклад комиссии главка — вот в чем причина», — решил Хрулев и прошелся взглядом по сидящим в кабинете. Никто глаз не поднял. Трезубов, однокашник студенческих лет, смотрел куда‑то в сторону и часто вытирал платком обильно потеющие лоб и шею. И вдруг как удар — Хрулев почувствовал, будто земля начинает ускользать из‑под его ног и он остается в пустоте. Поддержки нет и ждать ее неоткуда.

Яствин откашлялся, сказал деловитым тоном:

— Плановый отдел, какие имеются соображения о деятельности завода? Нет соображений? Ах, есть… Что?

— Перерасход фонда заработной платы, — ответил плановик, пряча глаза за толстыми стеклами очков.