Приключения 1986 - Игорь Андреев

А шофер и его спутница (он недавний фронтовик, она — солдатская вдова с недельным супружеским стажем) вспомнили о пассажире, когда впереди призывно замелькали огоньки райцентра. Не превратился ли он в открытом кузове в сосульку? Остановились. В кузове, кроме ларя с чурками для топки газогенератора и лыж Георгия Андреевича, ничего не было. Шофер высказал предположение, что, видать, вытряхнуло «грача» на ухабе возле старого песчаного карьера — оттуда до Рудного рукой подать, дойдет он и своим ходом. Но у молодой женщины вдруг так заколотилось сердце, что не могла она не понять: беда! Надо было поворачивать, искать бедолагу. «А как же танцы, Люба?! Ведь не поспеем!» — воскликнул шофер. «Ну что ж, танцы, — вздохнув, сказала молодая женщина. — Человек ведь… А может, он и вправду недалеко?»

При черепашьей скорости, которую удавалось выжать из убогой машины, ехать пришлось около двух часов. Наконец увидели неподвижно стоявшего (руки в карманах) человека. Он как раз набирался сил, чтобы сделать очередные пять-шесть шагов. Белов знал, что, если он упадет, ему уже не встать.

— Чертовски трудно без лыж… — виновато пробормотал он, когда Люба, выскочив из машины, суматошно накинулась на него.

Занять место Любы в кабине он отказался. Но был настойчив, почти груб, несколько раз повторив просьбу везти его прямо в милицию и никуда больше.

— Да будет тебе милиция, навязался на мою голову! — сказал шофер.

Лишь в одиннадцатом часу газогенераторная колымага подрулила к старинному, дореволюционной постройки и не без архитектурных претензий особнячку, где помещался районный отдел милиции.

Однажды ночью (это было уже в первых числах января) Захар Щапов опять заявился в Терново. Кажется, он даже не удивил Татьяну. Она будто ожидала его с минуты на минуту, тотчас, несмотря на глухой час, отворила дверь.

Еле теплился привернутый фитилек трехлинейки, но и такого света хватило, чтобы увидеть, до какой степени сдал таежный бродяга. Полуседая щетина, глаза провалились и смотрят с сиротской тоской. Ссутулясь, Захар и ростом сделался ниже, а в походке и движениях появилась опасливость. Сел на лавку, коснулся спиной теплой печки и, вздрогнув, отпрянул, будто поостерегся побелкой запачкать одежду.

Татьяна молча налила молока, отрезала краюху хлеба. Щапов тоже молча поел. Без аппетита. Покхекав немного, прочищая горло, спросил:

— Ваш-то пришел? Ну, который директор?

— А тебе что опять до него за дело? Сказывают, в больницу попал, в Рудном лежит. Небось с Мерновым там встретился. Того и гляди оба заявятся.

Щапов призадумался. Татьяна стояла, ждала, не спуская с него глаз. В ней копилось желание хлестнуть вопросом, как плетью, по склоненной патлатой голове — застать мужа врасплох и по тому, как дрогнет он от неожиданности, сразу узнать всю страшную правду. Шевельнула губами, но решительное слово не слетело с них — не выговорилось. Захар же, словно почуяв опасность, вскинулся, глянул подозрительно и с угрозой. Всем своим видом выразил: не смей ничего спрашивать!

Уступчивость Татьяны относительна: передернула плечом и сделала обходной маневр:

— Новость у нас какая: Степу Своекорова убили.

Он слегка кивнул, и этот кивок, в сущности машинальный (но от внимания Татьяны не ускользнувший), показал его согласие вести разговор именно с такой, невинной для него позиции.

— Вот как? За что же его? Кто? — удивился он вполне натурально, но глаза из черноты глазниц блеснули как отлакированные.

— Ничего не известно. Иные полагают, с Митюхиным, с напарником, чего-нето не поделили, а иные на Голубевых-братьев грешат: они со Степаном незадолго до того драку имели. Встал он им, вишь, поперек пути, грозился в милицию на них заявить. Может, и они.

— Они! — с готовностью подхватил Щапов. — А Митюхин что, Митюхин никак не мог. Где ему.

Татьяна усмехнулась. Голубевы! Ишь, обрадовался. Да Голубевы, это точно известно, в день убийства из Веселинской заимки не вылезали. А оттуда до Чуни сто верст киселя хлебать!

Разговор о Своекорове Захар продолжать не стал. Неожиданно поинтересовался:

— Что ж ты про золотишко не спрашиваешь?

— А чего спрашивать? Наврешь опять с три короба, а я слушай.

— Не врал я, — вздохнул он, полез в карман пиджака и, повозившись, бросил на стол тугой, глухо стукнувший кожаный мешочек величиной с мышонка. — Возьми. Все, что осталось. На деньги пока не меняй, они бумага.

Татьяна взяла мешочек, взвесила его на руке, положила.

— А хвалился, будто богач.

— Было. Моим богачеством теперь другой владеет. Экий ведь хват! Захоронку, какой крепче, я полагал, и быть не бывает, сыскал и порушил. Все унес, ну… — Он сокрушенно покрутил головой.

— Что же за чудодей такой?

— Да директор же, говорю!

— Ой!

— Вот тебе и ой. Сам ума не приложу. Хошь, верь, а хошь, не верь, а получается, тигрюшка его навела — показания такие были, следы. Потому я и пришел. Останусь, ждать его буду, следить. Свое отыму, дай токо срок.

— Как это останешься? Где? — напряглась Татьяна.

— В подполье у тебя поживу, втихую. А ты на случай, ежели кто взойдет, петли на дверях водой полей, чтобы скрипели. Услышу и затаюсь.

— Удумал! Да тебя по всем краям разыскивают — вины на тебе!.. А теперь еще пуще искать будут! — Татьяна осеклась, поняв, что проговорилась о своей догадке. Муж тяжело посмотрел на нее, выдержал паузу.

— Теперь, говоришь? А ты… А ты и подозревать меня ни в чем не моги, предупреждаю. Тебе же лучше. И главное, помалкивай.

Полная луна висела над дугой бодро шагавшего мерина Василь Васильича. Участковый правил; Белов, накрытый тулупом, пытался подремать, чтобы скоротать время, но у него ничего не получалось: сон перебивали мысли, вызванные невеселыми сведениями, которые сообщил Иван Алексеевич.

— Никак в голове не укладывается! — в сердцах сказал он. — Своекорова нет! Человека-то какого! Сдержанный, приятный, ну он просто нравился мне! И ведь соглашался кордон своими силами строить. А объездчик был бы — лучший!

— А это ты не скажи, что сдержанный, — отозвался Мерное. — Наоборот. Задиристый был Степан, это известно. Ну, правда, задирался по справедливости, так что я ничего плохого про него никогда не слыхал, а все ж таки… Врага в самый раз мог нажить подлого, какой, если без свидетелей, на любое дело способен.

Участковый говорил убежденно, но вовсе не о том, о чем ему хотелось бы. В его-то версии отчетливо и упрямо маячила фигура Щапова!

Прокуратурой уже велось следствие, но пока не пришло еще время, чтобы соединилось присутствие на заимке, незадолго до убийства, директора заповедника Белова и передача в милицию найденного в тайге клада неким гражданином, подписавшимся в передаточном акте — по странному, что ли, совпадению? — той же фамилией: Белов. Мернов же и вообще — из-за того, что провалялся в больнице, — ничего не знал о золоте, и тем не менее именно его версия вела прямо к истине: убийца потому оказался на заимке, что шел за Беловым! На следующий день, в ясный полдень, увидели бредущего навстречу охотника.