Абсолютист - Джон Бойн

— Тристан, но ты же не можешь этого знать. И никогда не говори так. Кто-нибудь появится в твоей жизни, и…

Я вскочил и дохнул на сжатые кулаки — у меня замерзли руки, пока мы сидели на скамейке. Мне надоел этот разговор. И было неприятно ее покровительственное отношение.

— Мне пора идти, — сказал я.

— Да-да. Надеюсь, я тебя не расстроила.

— Нет. Но мне надо в лавку, а потом обратно домой. У меня еще куча дел перед завтрашним отъездом.

— Ну хорошо. — Она подалась ко мне и легко поцеловала в щеку. — Береги себя. И останься в живых, понял?

Я улыбнулся и кивнул. Мне понравилась ее формулировка. Я повернул голову и посмотрел вдоль улицы, в сторону отцовской лавки, — оттуда как раз выходил знакомый мне человек, давний постоянный покупатель, со свертком под мышкой.

— Ладно. Пойду искать вчерашний день. Надеюсь хотя бы, что они все трое будут рады меня видеть.

При этих словах на ее лицо словно набежала туча, на нем отразилось замешательство, потом осознание и, наконец, — ужас. Я смотрел на нее, и улыбка сходила с моего лица.

— Что такое? В чем дело?

— «Все трое»? — эхом отозвалась она. — Ох, Тристан!

Она вдруг снова притянула меня к себе, навевая воспоминания о том дне, когда она поцеловала меня под каштаном, а я притворился, что люблю ее.

Покупателей в лавке не было, и за прилавком — тоже никого. По-хорошему, мой желудок сейчас должен был завязываться в узел, но на самом деле я ничего не чувствовал. Может быть, смутно ощущал, что освободился, да и то вряд ли. Привычная кислая смесь запахов мяса и дезинфекции словно вернула меня в детство. Закрыв глаза, я снова чувствовал себя мальчиком, который утром в понедельник бежал по задней лестнице в холодную — в это время мистер Гарднер привозил туши, которые мой отец разделывал и продавал покупателям всю неделю. У него не пропадал ни один кусок, и он никогда не обвешивал покупателей. Пока я это вспоминал, отец вышел именно из холодной с лотком свиных котлет в руках. Он толкнул дверь плечом, чтобы она закрылась.

На прилавке, подальше от покупателей, лежал прекрасный арсенал ножей для разделки мяса. Я отвернулся, чтобы ненароком не надумать чего.

— Минуточку, сэр, — он, не глядя на меня, поднял стекло витрины и поставил лоток туда. Поколебался долю секунды, опустил стекло, посмотрел на меня и пошатнулся — сглотнул и, к его чести, кажется, лишился дара речи.

Мы смотрели друг на друга. Я искал в его лице признаки раскаяния, намек на стыд, и на миг мне показалось, что нашел. Но все это тут же исчезло, сменившись холодным взглядом, в котором читалось омерзение: он словно не мог поверить, что сам породил на свет подобную тварь.

— Я завтра ухожу, — сообщил я. — Девять недель буду в учебном лагере в Олдершоте. А потом меня отправят туда. Я подумал — может, тебе захочется об этом узнать.

— Я думал, ты уже там, — ответил он, взял с прилавка окровавленную тряпку и начал вытирать руки. — Или ты увиливал?

— Меня долго не брали по возрасту, — объяснил я, понимая, что это была попытка меня оскорбить.

— А сколько тебе?

— Семнадцать. Я соврал. Сказал, что мне уже восемнадцать, и меня взяли.

Он кивнул:

— Не возьму в толк, почему ты решил, что мне это будет интересно, но, наверное, такое следует знать. А теперь до свидания, если только ты не желаешь купить фунт фарша или…

— Почему вы мне не сообщили? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Сообщили? — Он нахмурился. — Про что?

— Про мою сестру!

У него хватило совести отвернуться, уставиться на разложенные перед ним куски мяса и не отвечать мне какое-то время. Я смотрел, как он снова сглатывает слюну, обдумывает ответ, поворачивается ко мне с тенью сожаления на лице, а потом проводит грязной рукой по глазам, словно сгоняя недопустимую слабость, и качает головой.

— Ты тут ни при чем. Это касалось только семьи.

— Она моя сестра! — повторил я, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы.

— Это касалось только семьи.

Мы помолчали. К витрине подошла женщина, посмотрела на выставленное мясо, потом — через стекло — в лавку, явно передумала и продолжила путь.

— А ты-то откуда узнал?

— Я встретил Сильвию. Только сегодня. Когда сошел с автобуса. Она мне сказала. Мы совершенно случайно столкнулись на улице.

— Сильвия, — он фыркнул с отвращением, — вот же наглая девица. Как была прошмандовкой, так и осталась.

— Ты мог бы мне написать. — Я не желал говорить ни о ком, кроме Лоры. — Мог бы найти меня и сообщить. Сколько времени она болела?

— Несколько месяцев.

— И мучилась?

— Да, сильно мучилась.

— Господи Иисусе!

Я чуть наклонился вперед — в желудке зародилась грызущая боль.

— Не суетись. — Он вышел из-за прилавка и встал передо мной; я изо всех сил сдерживался, чтобы не отпрянуть в отвращении. — Ты бы ничем ей не помог. Такое бывает. Оно расползлось по всему телу, как лесной пожар.

— Я бы хоть повидал ее в последний раз. Я же ее брат.

— Да нет. Когда-то, может, и был братом, не буду спорить. Но то было давно. Скорее всего, под конец она тебя уже совсем забыла.

К моему удивлению, он обхватил меня за плечи. Я решил, что он собирается меня обнять, но он развернул меня и медленно повел к двери.

— Вот что я тебе скажу, Тристан, — произнес он, выталкивая меня на улицу, — ты ей не был больше никаким братом, точно так же, как мне ты больше никакой не сын. Здесь вообще нет никакой твоей родни. Тебе больше нечего тут делать. Для всех для нас будет лучше, если немцы пристрелят тебя на месте.

Он захлопнул дверь у меня перед носом и пошел в глубь лавки. Я смотрел, как он на секунду остановился перед витриной, разглядывая куски мяса, а потом скрылся из виду — и навсегда исчез из моей жизни.

— Возможно, я была не права, — сказала Мэриан, пока мы шли по городу в обратную сторону, к вокзалу. — Я как будто прыгнула на вас из засады, да? И притащила к родителям.

— Ничего, — ответил я, зажигая вожделенную сигарету и наполняя легкие дымом, успокаивающим нервы. С этим могла сравниться только пинта холодного пива. — Они хорошие люди.

— Да, наверное. Мы ежедневно сводим друг друга с ума, но, наверное, по-другому не бывает. Если бы у меня был выбор, я бы предпочла жить в собственном доме. Они бы ходили ко мне в гости, и мы бы не цапались каждый день.

— Я уверен, что вы когда-нибудь выйдете замуж.

— Я сказала «в собственном доме». Не в чьем-то еще, а в своем. Как вы.

— У меня только маленькая квартирка. Удобная, но ее не сравнить с домом ваших родителей.

— Но все же она только ваша, верно? Вы ни перед кем не отчитываетесь.

— Знаете что, вам не обязательно провожать меня всю дорогу до вокзала. Я не хочу показаться неблагодарным, но я и сам не заблужусь.

— Мне не трудно, — она помотала головой, — мы все равно уже далеко прошли.

Я кивнул. Вечерело, небо темнело, и на улице заметно похолодало. Я застегнул плащ и снова затянулся сигаретой.

— Что вы теперь будете делать? — спросила она через несколько минут, и я нахмурился.

— Вернусь в Лондон, конечно.

— Я не об этом. Я имею в виду — завтра, послезавтра и потом. Какие у вас планы теперь, когда война кончилась?

Я помедлил с ответом.

— Завтра утром я снова сяду за свой стол в «Уисби-пресс». Нужно будет читать рукописи, посылать авторам письма с отказами, редактировать книги. Мы собираемся на следующей неделе представить книготорговцам некоторые новые издания, и мне надо сделать кое-какие заметки по каждой книге.

— Вам нравится там работать, да?

— Да, — с жаром подтвердил я. — Я люблю быть среди книг.

— И вы думаете дальше там работать? Расти по службе? Самому стать издателем?

Я поколебался.

— Я бы сам попробовал писать книги. — Впервые в жизни я говорил об этом с другим человеком. — Я уже несколько лет что-то кропаю. Может быть, пора отнестись к этому серьезней.

— Что, в мире не хватает романов? — поддразнила она, и я засмеялся.

— Еще несколько штук никому не повредит. Может, у меня ничего и не выйдет.

— Но вы попробуете?

— Обязательно.

— Уилл очень любил книги.

— Да, я время от времени видел его с книгой. Иногда в полк попадали книжки — кто-нибудь с собой прихватывал, и они ходили по рукам.

— Он читал с трех лет. И тоже пытался писать. В пятнадцать лет написал очень хитроумную концовку «Тайны Эдвина Друда».

— И чем же она кончалась?

— Тем, чем и следовало. Эдвин возвращается домой к семье, живой и здоровый. И с тех пор они жили долго и счастливо.

— Думаете, Диккенс именно так собирался закончить?

— Я думаю, что Уилл считал такой финал наиболее удовлетворительным. Почему мы остановились?

— Это пансион миссис Кантуэлл. — Я взглянул на парадную дверь, к которой вели ступеньки. — Мне нужно забрать саквояж. Расстанемся здесь?