Скажи это Богу - Елена Черникова

1875 лет со дня рождения - это немало. Он заслужил подарки самые драгоценные. Он был убедителен.

Я, конечно, пристрастна, поскольку мне он многое дал.

И в заключение - его собственные слова: "Слышите ли вы, безрассудные обвинители магии? Это - наука, угодная бессмерт?ным богам, обладающая знанием того, как чтить их и поклоняться им. Она безусловно священна, и божественное ведомо ей..."

Он был маг слова. Об этом и речь.

(Конец Приложения 4)

Приложение 5

Ангел над обрывом

Вечером одиннадцатого марта 1998 года в Свято-Никольском храме в Пыжах, что на Большой Ордынке, Москва, Россия, продолжалась реставрация потолка над правым приделом. В левом углу тихо шла местная деятельность: свечки, записки, на сестричество...

Осторожно шевелилась видимая жизнь, приуготовляясь к общению с невидимой. Служители заботливо оглядывали свое хозяйство: коробки для свечных остатков, чистые полы, свежие розы... В пять часов вышел священник. Прихожане перекрестились и стали молящимися.

Как обычно, все началось без начала. Улетели первые звуки молитвы. Все неторопливо, вечно. Отменяя неистовство громкого ума. Богослужение, православие, православные; все живо, вот оно - все; как будто и не было страшного перерыва. В этом храме только икона Царя-мученика, что в иконостасе правого придела, напоминает взрослым прихожанам о том, как все начиналось восемьдесят лет назад. Для малых детей - это просто икона, глубоко почитаемая. Кто чуть постарше - уже знают чуть больше, с подробностями.

В лавке там есть книга "Богом прославленный Царь (Чудеса Царственных Мучеников)" - письма тех, кто чувствует, что так продолжаться не может. Чудеса есть, икона есть, а канонизация половинчатая, только зарубежная*. Слишком силен разрыв между справедливой исторической духовной потребностью и логическими атаками интеллигентствую?щей части населения (особенно по поводу отречения). А богослужения в храме идут, прихожан несчетно, жизнь продолжается, у каждого своя - и все ж общая.

* Через два года Царственные Мученики были прославлены и Русской Православной Церковью. - Примеч. авт.

У меня - свой странный период: в очевидной и внешней жизни кончился мой опыт и осведомленность, практические навыки и теоретические выдумки. Все, что я знала головой, - получилось, сработало. Но ощущения решенной жизненной задачи не возникло. Горе мне...

И тогда Нечто - сильнейшее - привело меня в этот храм, в котором три изображения св. Елены, что само по себе чудесно. С трех сторон они словно приглядывают за мной, спрашивая: "Чувствуешь, неразумная? Или все еще не получается? Не понимаешь своих испытаний"

Все это происходит в конце двадцатого века от Рождества Христова, в Великий Пост, в центре шумного и шального мегаполиса; все-таки происходит - после всего, что случилось с нами в последние две тысячи лет. Я внимаю чуду сердцем, плача от непонимания, незнания. Мы все, логичные уроды эпохи, не сразу внимаем, какие дары нам, недостойным, вручаются. Нам бы еще что-нибудь для глаз, для зрения. "Ну что ж, - отвечает мне Храм, - если все-таки очень надо для внешнего зрения и раз уж у тебя такой период, когда ты ничего не понимаешь..."

И тогда - вдруг! - я вижу маленькую девочку в белом платочке.

Но по порядку.

...Представьте себе, что вы - ангел с видеокамерой и давно сидите на невидимом миру облачке. Времени под собой, естественно, не чувствуете, любознательно смотрите вниз и не?отрывно снимаете Землю и Россию с той самой космической высоты, с которой видно все насквозь. Скорость вращения вашей ленты - любая, отчего подбежавший к Москве Наполеон и подселяемый в Мавзолей грузин - очень близкие монтажные эпизоды. Разумеется, природа тоже отчитывается за реальные годы между названными событиями: на вашей ленте дружно распускаются первые зеленые листочки - и тут же осыпаются золотыми, мигом прячась под снег; выбегает из-под земли трава и бесконечно исчезает; стремительно вращается Зодиак; солнечные протуберанцы высовываются и всовываются в исходный огонь, как шаловливые бумажные язычки от детской игрушки. Вам, как ангелу, дано узреть вселенскую стено?грамму на камне, соотнести причины со следствиями и даже понять, что уж в чем-чем, а в причинно-следственной интриге вы ничего не понимаете - и не поймете. Вы всего лишь ангел с камерой.

Например, вы ясно видите, что у симбирской многодетной матери в апреле рождается румяное, как с октябрятской звездочки, очередное дитя, с пеленок мечтаю?щее о выступлении на броневичке. И в том же году, но в Воронеже, в октябре, на улице Большой Дворянской, - рождается противоположный по гороскопу мальчик, тоже литератор, тоже умрет бездетным, но первым русским лауреатом Нобелевской премии по литературе; и погребен будет, в отличие от революционного сверстника, свое?временно. Хоть и в Париже, поскольку не возлюбил "окаянные дни", спроворенные нашему народу симбир?ским малышом. Вы обращали внимание на даты жизни Бунина?..

И вот сидите вы на облачке, и бешено крутится под вашим объективом бесстрастная история, а звуки ея сливаются в монотонный вой, в котором тонут одинокие личные вскрики. И грохот взрыва Храма Христа Спасителя, и перестук молотков его возрождения - будто одномоментные.

Вы - ангел с крепкими нервами, но любопытный. Иногда вы уменьшаете скорость прокрутки и даже берете крупные планы, для сугубого отчета. Медленно, чтоб вгляделись, входящая (17 июля 1918 года) в тела Царевен сталь в Ипатьевском подвале вдруг продолжается плавным, как в масло, ходом кумулятивного снаряда сквозь белобетонную стену Дома, похожего на корабль (4 октября 1993 года), и кровь обоих событий стекает в одну реку, бежит к морям, восходит с водой к облакам, и идут потом обжигающие дожди прямо на головы и ладошки вновь и вновь рождающихся младенцев, участь коих на пленке тоже написана, но не всем пока известна.

Когда вам невмоготу трагическое, вы ускоренно снимаете забавное: вот энергичный великан режет боярам бороды и сам лично рвет им здоровые зубы - коллекционер, понимаете ли. А чуть не пять минут спустя он же, изрядно забронзовевший и сверхъестественно вытянувшийся, - торчит из Москва-реки с выпученными глазами, будто наказанный за цирюльно-зубные услуги Отечеству, и символизирует демократию.

Вот бегает дворовый мальчик, в салазки Жучку посадив; а вот сытые столичные дети покушаются на самоубийство, когда на экранчике японского брелока умирает сверхкапризный электронный питомец. (В этом месте моя дочь сказала: "Ой, да нажали бы на кнопку новая жизнь - и все дела!")

Словом, вы поняли, о какой ангельской деятельно?сти я вам тут фантазирую. Список исторических видеокадров можно цитировать вечно, но у меня есть еще два, которых у вас нет, а они нужны обществу для раздумья. Может быть, безрезультатного.

С ноября 1993 года я тружусь в прямом эфире уникальной всероссийской радиостанции, деятельность которой целиком построена на непосредственном живом разговоре со слушателями. Ведущий плюс какой-нибудь умный гость беседуют на какую-нибудь актуальную (с точки зрения ведущего) тему, а народ сидит дома, внимает, и чуть что - звонит в студию. Звукорежиссер выводит звонки в прямой эфир без цензуры. Какой вопрос пришел - такой и прозвучит на всю страну. Гостю что - ответил как сумел и ушел. А ведущий все это впитывает и переваривает по нескольку часов в неделю. Поначалу я была в полном восторге от этой работы. Какая прямая связь! А какая обратная! А какие вдумчивые у нас люди! Какие образованные, добрые, внимательные, как рвутся к правде, и вообще как явно не оскудела земля!..

Тогда, в 1993-м, слово "патриотизм" только-только выходило из очередного подполья. Всеобщая популярность у этого слова была еще впереди, и мне не составляло труда одним только его произнесением в эфире вызывать бурный восторг народа. Мои передачи, например, по родной истории - одним своим появлением вызывали горячую волну слушательского чувства, которое я, грешная, даже принимала за лично ко мне обращенное. По случаю я делала и экономические передачи, и философ?ские, и всякие, даже про религию, и все было очень мило.

Шли годы. У беспортошного патриотизма появились деньги и оракулы. И когда они купили нашу радиостанцию, мне вдруг захотелось переместиться в какую-нибудь новую для меня тематическую нишу. Ведь дело сделано, почему-то решила я: всем разрешено Родину любить. Говорить о патриотизме научились, словосочетание "эта страна" дискредитировано, любую правду неси хоть каждый день, хоть сто порций. Как я радовалась, как любила своих понятливых, умных, добрых, честных, душевных соотечественников! Я была уверена, что народ - хорошее слово. Я словно забыла, после каких обстоятельств судьба закинула меня на радио.

Мне захотелось, ну скажем, романсов. Любви. Сча?стья. Радости.

Открыла передачу "Рассказывают Музы". Песни, пляски, художественные выставки, культур-мультур, живем, ребята. Два-три выпуска прошли: "...спасибо, очень интересная программа, побольше бы таких". Месяц проходит - и тут вдруг начинается!