Заговор против террора - Алекс Маркман

Глава 4

В столовой во время обеденного перерыва к Кириллу подошел один из сотрудников МТБ, с которым у него последнее время начали складываться приятельские отношения. Работал тот в контрразведке и к следовательским делам не имел никакого отношения. Николай, так его звали, был старше Кирилла на четыре года, провел два года на фронте, был ранен, словом, у них было много общего, и им было о чем вспомнить. Улыбка, простодушная, беззаботная, шальная, не сходила с его лица, но опытным взглядом Кирилл видел далеко не простачка. «А кто не себе на уме в наши-то дни, — рассуждал Кирилл, — да еще в такой организации?»

— Не занято? — спросил Николай.

— Разумеется, нет. Присаживайся. Как жизнь?

Николай выдал одну из своих солнечных улыбок.

— Как в сказке. Чем дальше в лес, тем больше дров. А у тебя?

— У меня? Хотелось бы всегда радоваться, как ты. Ты что, проходил тренировку или от рождения такой?

— И то, и другое. Где-то я читал: лови момент и плюй на остальное. Такое мог придумать только тот, кто работает в нашем министерстве. Слышал я, с Абакумовым крепко обращаются. Да?

— Сегодня Абакумов, завтра — другой, — уклончиво ответил Кирилл.

— Вот, вот. Скоро вам работы подвалит. Между нами: ты в курсе дела, что происходит в Грузии? С мегрелами?

— Знаю кое-что, но никакого задания по этим делам не получал. А что?

— Мы невольно оказались вовлечены с другого конца. Занимаемся грузинской эмиграцией во Франции.

— Что там?

— Понимаешь. Начальство интересуется связями семейства Берии с эмигрантами. Если Берия будет замешан с двух концов, как мегрел и как имеющий косвенные связи с заграницей, здесь такое начнется. Гоглидзе — его человек. Я вот чешу репу; не возвращаются ли веселые времена?

— И сколько же лет ты чешешь репу? — с ехидцей спросил Кирилл. В ответ Николай искренне рассмеялся.

На этом разговор о текущих делах свернулся. Возвратившись к себе в кабинет, Кирилл впал в хмурое раздумье. Знает ли кто-нибудь или, может, догадывается о его связи с Берией? Почему подбираются к Берии? Кто может осмелиться на это, кроме Сталина? Тот факт, что Берия под подозрением, окончательно убедил Кирилла в том, что Берия стоит на стороне законности и потому окружен врагами, которые хотят его свалить. Что бы ни случилось, Кирилл решил остаться верным Берии. С ним справедливость в конце концов восторжествует. Возможно, прав Панин: придет новый царь, и грянут перемены.

Размышления его прервал начальник следственной части. Он с шумом распахнул дверь и лаконично приказал:

— Оставайтесь на месте. Не вызывайте никого на допрос. Ждите моих указаний.

Волна ужаса захлестнула сознание Кирилла, потом отступила, уступив место горестной обреченности. Хоть разумом он и понимал неизбежность этого, но все же надеялся, что конец не наступит так быстро.

Ждать долго не пришлось, в кабинет зашли трое. Один объявил ему приказ об аресте, двое быстро обыскали, сняли ремень и шнурки с ботинок, изъяли содержимое карманов и повели по коридорам. Потом запустили в камеру, воздух в которой был пропитан вонью параши, махорки и протухшей кислой капусты, и с лязгом захлопнули дверь.

Камера была пуста. На двухъярусной койке лежали тонкие матрацы, поверх них грубые, колючие одеяла. Кирилл лег на нижнюю койку и закрыл глаза, прислушиваясь к шорохам и звукам, нарушавшим тюремную тишину.

Только через неделю его повели на допрос. Кирилл ожидал встретить по другую сторону стола кого-нибудь из знакомых, однако, ему показалось, что этого следователя он раньше не встречал. Очевидно, из новых, которых отбирали специалисты вроде Рюмина. Следователь, лет тридцати пяти, весь налитый злобой и ненавистью, встретил Кирилла с выражением садистской радости на лице. На лбу обозначились две вертикальные морщины, в глазах промелькнула искра, а челюсть отвисла, как будто он хотел сказать: «Вот это сюрприз! Не ожидал я тебя увидеть дружок». Но на подобные разговоры отвлекаться не стал, а сразу приступил к делу.

— Ну, рассказывай, дорогой Кирилл, как тебя Абакумов затянул в свою преступную шайку. С кем ты сотрудничал из бывшего начальства МТБ. Какие были связи с евреями. А? Чего молчишь?

— Не паясничай, — угрюмо ответил Кирилл. — Сам знаешь, что несешь чушь.

— Чушь? — переспросил следователь, и брови его поползли вверх в фальшивом изумлении. — Это ты мне говоришь?

Он подошел к двери и, открыв ее, пропустил в кабинет двух охранников. Кирилл знал, что его ждет, но продолжал молчать. Охранники замкнули на его запястьях наручники, на случай, если он окажет сопротивление. Почти сразу спину Кирилла ожег сильный удар. Нанесен он был чем-то гибким и тонким. Кожа, казалось, в этом месте лопнула, а мышцы свела судорога. Еще несколько ударов, и он потерял сознание.

Очнулся уже в камере. Спина была мокрой от крови и ныла изнуряющей, нестерпимой болью. Не ожидал он, что так быстро потеряет сознание. Впрочем, это, быть может, и к лучшему.

После этого короткого допроса наступило долгое, непонятное затишье. На допросы его не вызывали. Большую часть времени он находился в камере один. Иногда на пару дней подселяли к нему очередного арестанта, но разговора, как правило, не получалось. И сосед по койке, и Кирилл опасались провокатора.

Начал давать о себе знать осколок, застрявший в спине с тех времен, когда его товарищ подорвался на мине. Боль пронизывала все тело, не давала спать, порой было даже тяжело дышать.

Медленно катились дни. Было ощущение, что о нем просто забыли, но однажды дверь с решительным грохотом распахнулась, и охранник грубо скомандовал: «Выходи!» Кирилл пытался подняться, но боль в пояснице опоясала и не давала выпрямиться. Охранник остервенело матерился, грозился затоптать, но Кирилл, несмотря на отчаянные усилия, подняться не мог.

— Не видишь, что ли, что боль меня скрутила? — огрызнулся он.

— Ятя попинаю, и боль пройдет, — рычал тюремщик.

— У меня осколок в спине двигается, — зло бросил Кирилл.

Охранник отступил и захлопнул дверь. Через минуту в коридоре послышался топот, дверь снова распахнулась, и в камеру ворвались трое. Они стащили Кирилла с койки на пол и стали пинать ногами.

— Скоты, — рычал Кирилл. — Вы тут, в войну заключенных били, а я под пулями вас защищал. Фронтовика бьете, суки.

Охранники схватили его подмышки, проволокли по коридору и затащили в кабинет следователя. Там сидел уже знакомый ему весельчак, но на сей раз, как ни удивительно, вел он себя не так агрессивно. Опять задавал дурацкие вопросы, но ни на чем не настаивал.

Кирилл пожаловался на осколок. Следователь кивнул и что-то записал.

Потом Кирилла отвели обратно в камеру, а через два дня появился на пороге охранник.

— Собирайся к врачу, — последовала команда. — Дойдешь сам или на носилках тебя нести?

— Постараюсь сам, — сказал Кирилл, пытаясь сообразить, какая против него затеяна провокация. Кряхтя и хватаясь за поясницу, он поднялся. К удивлению своему, его привели в коридор тюремной больницы.

«Что-то, значит, произошло в МГБ», — решил он.

Пришли санитары, усадили Кирилла на скрипучую табуретку и удалились, оставив его одного. Кирилл огляделся. Как и в любом тюремном помещении, не было здесь ничего, что могло бы привлечь внимание. На то и тюрьма: она разрушает психику скукой, бездельем и бессмысленностью тошнотворного существования так же сильно, как побои и изнурительные допросы.

В темном, едва освещенном коридоре больничного блока стояла глубокая тишина, как в подземелье. По обе стороны располагались двери врачебных кабинетов. Туда никто не заходил, и оттуда никто не выходил. Через какое-то время — может, минут через десять, а может, и через час, в конце коридора раздался топот ног. При тусклом свете лампочки

Кирилл разглядел четырех санитаров. Они несли носилки, на которых лежал человек в тюремной одежде. Глаза его были закрыты, и голова безвольно дергалась при резких движениях санитаров. Они остановились в нескольких шагах от Кирилла, подозрительно и враждебно взглянули на него, обменялись короткими, непонятными репликами и положили носилки на пол.

— Смотри, не мудри тут, здесь не шутят, — обратился один из санитаров к лежащему на носилках. — Понял?

Не дожидаясь ответа, санитары ушли. После того как с лязгом закрылась дверь в коридоре, человек на носилках поднял голову.

— Савва? — испуганно спросил Кирилл, с трудом узнав своего друга. Панин угрюмым, усталым взглядом внимательно посмотрел на Кирилла и полушепотом спросил: — За что?

— Сам не знаю. Давно не допрашивали и обвинений не предъявляли. Боюсь, что надвигается 37_й. Что с тобой?

Голова Панина безжизненно упала на носилки, он снова закрыл глаза, и его губы слегка растянулись в гримасе, напоминающей сардоническую улыбку.