Lavondyss_Rus - РОБЕРТ ХОЛДСТОК

Десять гигантских деревьев глядели на него, их лица не столько представляли предков создателей тотемов, сколько являлись символами бессознательного. Похожие на собаку, луну, рыбу, сову или призрака, они были проявлениями более глубоко образа, и вместе давали силы творить видения.

Как бы он хотел попасть в мир, в котором родился — только для того, чтобы обсудить эти идеи с другими учеными. Он так много видел. Он нашел потерянные легенды. Он понял механизм наследования из прошлого. И не было никого, ни одной души, кому он мог бы рассказать об этом. Он все записал на листах пергамента, добытых у странствующих мифаго из будущих времен, или сделанных им самим из глины и обрывков одежды, найденной в лесу: материальные остатки растаявших мифаго, поглощенных лесом.

— Уин!

Через колючий кустарник пробралась девочка и забралась на земляной вал. Она изумленно посмотрела на изменения и видимо встревожилась. В руке она держала маленькую черную куклу, а на ее груди висело грубое костяное ожерелье, которое задребезжало, когда она проскольнула внутрь загородки.

— Почему ты пришла? — спросил Уин у дочери.

Она стояла перед ним, круглолицый ребенок, завернутый в серые и коричневые меха, в сапогах и брюках [20] из оленьей кожи. Светлое лицо, темно-коричневые, почти миндалевидные глаза. На верхней губе бусинки пота. Несколько дней назад ее черные волосы заплели в косички и смазали жиром, для блеска. Сейчас они расплелись и в них застряли кусочки листьев.

— Это мой первый райятук, — сказала Мортен, протягивая куклу отцу. — Я сделала ее сегодня утром.

Уин взял куклу и повертел в пальцах. Мортен обожгла ее на огне. Узнаваемого лица не было, но она выцарапала круги, достаточно характерные. Чутье, рожденное годами опыта, подсказало ему, что она использовала терновник.

— Как она может быть райятуком, — много значительно спросил он. Мортен озадаченно посмотрела на отца. — Из какой части дерева ты ее сделала?

Внезапно она поняла и усмехнулась.

— Из ветки...

— Значит это ?..

— Инъятук! — крикнула она. — Голос ветра!

— Верно! Ствол переносит голос костей, которые живут среди камней земли; ветви распространяют голос семян, насекомых и крыльев птиц. Совершенно разные функции.

Мортен посмотрена на десять огромных идолов, райятуков.

— Скоген изменился, — нахмурившись сказала она. — Он другой.

— Опять ты права... — Уин был доволен собой. Он предсказал, что Мортен — наполовину человек, наполовину создание леса, как и ее пропавший брат, бедный Скатах — будет замечать изменения, как человек. Тутханахи, мифаго, их не ощущали.

— Скоген изменился. Что это говорит тебе?

Она пробежала пальцами по костяному ожерелью; прикосновение к холодным гладким бусинам вселяло в нее уверенность. Чудесные сияющие глаза девочки завораживали его; ее мать тоже была прекрасна. Теперь от красоты остались только холодные кости, ставшие коричневыми в затхлом воздухе домика мертвых.

— У земли новый голос, — ответила Мортен.

— Да. Голос снаружи, из мира призраков, о котором я часто рассказывал тебе.

— Англия, — сказала она, верно произнеся имя.

— Да. Кто-то из Англии. Он идет сюда. И он вызвал изменение.

Уин протянул дочери руку. Она с радостью взяла ее одной рукой, держа куклу в другой. Они медленно обошли полукруг статуй. Что-то мелькнуло в открытом входе в дом костей.

— Шакал! — прошептала встревоженная Мортен.

— Птицы, — возразил отец. — Птицам разрешено летать между мертвых. Но только им.

Девочка расслабилась. Они продолжали медленно идти. Над лесом собралось темное облако. В воздухе пахло снегом.

— Десять масок, чтобы видеть деревья, — продекламировала Мортен слова отцовской магии, — и десять деревьев, чтобы переносить голоса...

— Когда они говорят? И о чем?

Она забыла ответ. Уин взъерошил ее волосы и улыбнулся.

— Тогда расскажи, что они видят!

— Да! Деревья отбрасывают более длинные и старые тени, чем тутханахи. Они видят дальше, чем могут видеть люди.

— Отлично! В конце концов мы сделаем из тебя Мортен-райятук!

Опять что-то зашевелилось в домике мертвых. Уин нахмурился и толкнул Мортен назад. Она была еще маленькой и ей не разрешалось заходить за охранный круг деревьев.

— Это не птица, — сказала Мортен, широко открыв темные глаза. Она прижала куклу к груди, как если бы защищала ее.

— Кажется, ты права.

Уин-райятук осторожно прошел между идолами, задевая их массивные тела плечами. Ему показалось, что земля слегка вздрогнула, когда он вошел в запрещенное место. Узкий вход в домик мертвых был темным и пустым. На человека обрушился сильный запах разложения, пепла и гниющих тел. Трава, росшая на покрытой дерном крыше, стала слишком длинной; верхушки камней, образовывавших вход, спрятались под дерном. Самые естественные изменения. Но то, что произошло в течении ночи, было работой скогена. Вдоль входа стояли шесты с унылыми тряпками, одеждой мертвых, хлопавшими на ветру; тишина дома костей поглотила плоть, которую они когда-то согревали.

Уин-райятук вошел в темноту, его владения, и пошел по длинному внутреннему проходу. Крышу поддерживали два ряда дубовых колонн. Между стволами стояли урны с прахом тех, кого сожгли, и выдолбленные камни, в которые помещали серое вещество из их черепов — угощение для птиц. В других местах находились кости тех, кто умер бездетными. В дальнем конце дома лежали сморщенные воняющие тела двух утонувших тутханахов. Их нельзя было сжигать, пока дух воды не выйдет из их тел.

Безусловно здесь побывали шакалы. На каменном полу валялось несколько мясистых костей со следами зубов. Свою долю получили и падальщики: для них было оставлено несколько дыр в крыше. Через эти травянистые окна в дом проникал слабый свет. В тенях летали две птицы.

А вон там...

В полумраке зашевелилась испуганная тень мальчика, прилипшего к полу. Он держал длинную кость ребенка.

— Положи ее обратно, — мягко сказал Уин-райятук.

— Мне она нужна, — возразил Тиг.

— Положи ее обратно. Ты должен был сначала спросить меня.

Мальчик метнулся за одну из деревянных колонн. Уин вышел на свет и встал перед входом, ожидая. Через несколько минут появился Тиг, прижимая к груди бедренную кость ребенка. Он остановился перед Уином и оскалил зубы, как зверь, готовый к схватке. Дикое зрелище.

— Верни кость в краиг-морн, Тиг.

— Мне она нужна. Ты не должен забирать ее у меня.

— И для чего она тебе? Что ты будешь делать с ней?

Тиг съежился и посмотрел направо, на охранный круг тотемов; они отвернули от него лица. Он был напуган, но вел себя вызывающе, и Уин уже какое-то время ожидал этого момента. Не так давно Тиг изменился. Он остался восьмилетним мальчишкой с острым эльфийским лицом, кошачьими глазами и черными волосами, завязанными лентой из шкуры выдры, но детского в нем стало меньше и он начал выглядеть как труп: вытянувшийся, изможденный и смертельно бледный. Уин достаточно хорошо знал, чем мальчик занимается: он «путешествует», «летает...», выходит из своего тела; часть обычной практики шамана. Самое нормальное изменение, скоген тут ни при чем. Но напряжение и физическое истощение уже брали с него дань. На нем были такие же штаны из волчьей шкуры, как и на Мортен, но он воткнул в них сотни острых костей птиц; некоторые из них вошли в его тело, черная кровь запятнала серый мех. И он исполосовал себе все лицо (хотя и не очень глубоко). Он хотел стать шаманом, стражем памяти. Но еще не стал даже райятуком.

— Что ты будешь делать с ней? — опять спросил Уин.

— Я изрежу ее и высосу призрак, оставшийся в ней.

Уин покачал головой.

— Призрак этого ребенка уже вернулся к людям. Когда они съели его тело. В кости нет никакого призрака.

— В кости всегда есть призрак. Я высосу его и как следует наемся. И стану белой памятью жизни, могильным приведением, самой костью. А кости всегда переживают перья. Моя костяная магия станет сильнее твоей птичьей.

— Ты Тиг, еще мальчик. У тебе нет магии. И ты — мой сын.

— Я не твой сын... — зло прошипел Тиг, тряхнув головой.

От жестоких злых слов мальчика Уин вздрогнул и замолчал. Он посмотрел на Тига. В раскосых глазах не было слез, но, все-таки, мальчик заколебался.

Итак он догадался. Удивительное дело, для мифаго. Уин всегда знал, что рано или поздно Тиг узнает правду о своем рождении. Так рассказывал миф — Тиг должен был догадаться. Он уже давно понял, что у него нет матери. И тутханахи, кормившие и одевавшие его, всегда относились к Тигу настороженно. Вместе с Уином и Мортен он жил в маленькой квадратной хижине, за деревней, но большую часть времени проводил на лесных полянах, редко заглядывая домой.

Тутханахи были олицетворением легенды. Как и Тиг. Два мифа — тутханахи и Тиг — наложились друг на друга. Такое странное сращение двух историй создало новую, одну из самых ранних из цикла об «чужаках»: мальчик со странным талантом живет среди народа, которому предназначено стать великим под его руководством. Через несколько тысяч лет этот миф повторится в более запоминающемся виде! Но суть не изменится, останется той же, что и четыре тысячи лет назад. Много столетий этот неолитический клан жил странной жизнью, поклоняясь не одному, а десяти тотемическим существам. Тиг должен что-то сделать с ним, возможно преобразовать своей магией, подействовать на сознание людей. В любом случае ко времени рождения Уина эта история давно стерлась из живой памяти людей всего мира; тем не менее она обладала огромной силой и, конечно, сохранилась в тенях...