Трава поет - Дорис Лессинг

Как раз пастбища и нужны были Чарли больше всего. Он не считал нужным баловать скотину, заготовляя корма на зиму. Он предпочитал, чтобы стада паслись сами, что было вполне нормально при наличии подходящих лугов, однако скотины у Слэттера было слишком много, а трава на пастбищах вырастала хилой и редкой. Земли Дика являлись единственным выходом из положения. Долгие годы Чарли ждал, когда наконец Дик обанкротится. Однако Дик с завидным упрямством продолжал оставаться на плаву. «Как у него так получается?» — дивились люди, знавшие, что Тёрнеру никак не удается заработать, плохой год сменяется плохим годом, а сам он вечно ходит в долгах. «Все потому, что они живут как свиньи и никогда ничего не покупают», — саркастическим тоном поясняла миссис Слэттер, которой теперь было совершенно наплевать на Мэри — пусть хоть пойдет и утопится.

Если бы Дик отдавал себе отчет в своих неудачах, быть может, Слэттеры вели бы себя менее раздраженно и возмущенно. Если бы он пришел к Чарли и попросил совета, признав свою несостоятельность, все было бы иначе. Однако он не пришел. Он сидел на ферме по уши в долгах и не обращал на Чарли внимания.

Однажды Слэттеру подумалось, что он не видел Дика уже около года. «Как быстро летит время!» — промолвила миссис Слэттер, когда он ей об этом сказал. Посовещавшись и подумав, супруги пришли к выводу, что на самом деле с момента последней встречи уже минуло два года, — время на ферме течет незаметно.

В тот же самый день Чарли сел в машину и отправился к Тёрнерам, испытывая чувство легкой вины. Он всегда воображал себя наставником Дика, присматривавшим за ним с того самого момента, как Тёрнер решил заняться фермерством. По дороге Чарли тщательно высматривал следы запустения. У него создалось впечатление, что дела у соседа шли не лучше и не хуже. Противопожарные полосы на границе между владениями были по-прежнему на месте, однако они смогли бы защитить ферму лишь от небольшого огня и вряд ли бы уберегли от могучего пламени, раздуваемого ветром. Коровники пока не развалились — их подпирали жерди, — а соломенные крыши напоминали штопаную одежду: трава была самых разных цветов и степеней свежести и неаккуратно свисала до самой земли. Дороги требовалось осушить, поскольку они пребывали в самом прискорбном состоянии. Край крупной посадки деревьев вдоль дороги повредил бушевавший в вельде пожар; они стояли призрачным частоколом в ярком сиянии солнца — листья опущены вниз, стволы обуглены.

Все было как обычно — запущенно, однако не совсем безнадежно.

Слэттер обнаружил Дика сидящим на большом камне возле бывших табачных сараев, которые теперь использовались как хранилища. Надвинув на лицо большую фермерскую шляпу, Дик наблюдал, как его работники сваливают годовой запас кукурузы на листы жести, разложенные на кирпичах, чтобы до зерен не добрались муравьи. Подняв глаза, он кивнул Чарли, который, прищурившись, наблюдал за снующими туземцами. Ткань мешков настолько сильно истлела, что вряд ли бы протянула еще один год.

— Чем могу быть полезен? — спросил Дик с обычной вежливостью. Сейчас в его голосе чувствовалась неуверенность, словно он давно уже ни с кем не разговаривал. Тёрнер поглядывал на Чарли со страданием, а глаза, на которые шляпа отбрасывала тень, беспокойно поблескивали.

— Ничем, — коротко ответил Чарли, смерив Дика долгим раздраженным взглядом. — Просто заехал проведать, поглядеть, как у тебя дела. Сколько месяцев уже не виделись!

На это ответа не последовало. Туземцы закончили работу. Солнце село, оставив над холмами жаркий красный рубец, а с края буша на поля стала наползать ночь. Над поселением, видневшимся на расстоянии полумили среди деревьев коническими крышами, поднимались дымки. Мелькали огоньки костров. Кто-то монотонно бил в барабан, подавая знак к окончанию рабочего дня. Работники набрасывали на плечи одежду, давно уже превратившуюся в лохмотья, и уходили прочь, ступая по краю поля.

— Ну что ж, — сказал Дик и медленно встал. Ему было больно, поскольку все тело затекло. Вот и еще один день подошел к концу.

Он сильно трясся. Чарли внимательно его оглядел: большие, страшно отощавшие, ходившие ходуном руки, исхудавшие ссутулившиеся плечи, содрогавшиеся в мерной дрожи. При этом было очень жарко. От земли исходили волны тепла, небо полыхало яростным огнем заката.

— Лихорадит? — спросил Чарли.

— Нет, не думаю. Какой год уже живу — кровь становится жиже.

— Дело не только в этом. Причины куда серьезнее, — резко возразил Чарли, который, казалось, счел личной победой то, что у Дика лихорадка. И все же он смотрел на Тёрнера ласково, а его заросшее щетиной широкое лицо с мелкими, словно сплюснутыми чертами, оставалось спокойным и решительным. — Часто тебя в последнее время лихорадит? После того как я привозил к тебе докторишку, такое случалось?

— Случалось, и довольно часто, — ответил Дик. — У меня теперь такое постоянно. В прошлом году, например, было два раза.

— Жена за тобой ухаживает?

— Да, — ответил Дик. На его лице появилось обеспокоенное выражение.

— И как она?

— Да все как раньше.

— Она болела?

— Да нет, не болела. Но ей как-то не очень. Кажется, нервы. Измоталась. Слишком долго жила на ферме. — И тут же поспешно, словно более не в состоянии себя сдерживать, выпалил: — Я страшно за нее переживаю.

— Да что с ней такое? — Чарли старался говорить безучастно, но при этом он не сводил глаз с лица Дика.

Мужчины все стояли в пламени заката, а на них ниспадала длинная тень, которую отбрасывал сарай. Из-за открытой двери тянуло влагой и сладковатым запахом, запахом только что собранной кукурузы. Дик закрыл дверь, которая наполовину слетела с петель. Для этого ему пришлось подналечь плечом. Затем он запер замок. Треугольный засов держался на одном шурупе — сильному человеку не составило бы труда его сорвать.

— Зайдешь? — спросил Дик Чарли.

Слэттер кивнул и недоуменно посмотрел по сторонам:

— А где твоя машина?

— Я в последнее время пешком хожу.

— Что, продал?

— Да. Решил, что она дорого обходится. Теперь, если мне что-нибудь нужно, я посылаю на станцию фургон.

Они залезли в огромную, громоздкую машину Чарли. Изрытая колеями дорога была для нее слишком мала и теперь, поскольку Дик продал автомобиль, зарастала травой.

Между пологим, покрытым деревьями склоном, где стоял дом, и местом, где посреди буша громоздились амбары, протянулись невозделанные поля, выглядевшие так, словно их оставили под паром. Чарли, присмотревшись, разглядел в надвигающихся сумерках пробивающиеся среди травы и низкорослого кустарника чахлые ростки кукурузы. Сперва он подумал, что это дички, однако потом понял, что ошибается и кукурузу здесь действительно сажали.

— Что это? — спросил он. — В чем суть?

— Я испытывал новый американский метод.

— Что за метод?

— Короче, один парень утверждал, что пахать и обрабатывать почву не нужно. Суть в том, что надо посеять кукурузу среди дикой растительности, и пусть она сама поднимается.

— И ничего не получилось. Угадал?

— Да, — уныло отозвался Дик. — Я даже не стал ее собирать. Я решил, что лучше ее так оставить — почве пойдет на пользу… — Он говорил все тише, пока не умолк.

— Эксперимент, — только и сказал Чарли. Сейчас ему было важно, чтобы в его голосе не прозвучало ни раздражения, ни злобы. Казалось, он оставался спокойно-беспристрастным, но все же то и дело с любопытством и оттенком беспокойства поглядывал на Дика. На окаменевшем лице Тернера застыло несчастное выражение.

— Так что ты там говорил о жене?

— Ей нездоровится.

— Это я понял, так что с ней такое?

Некоторое время Дик молчал. Они уже оставили позади поля, где вечер все еще золотил листья, и сейчас ехали через буш, в котором уже успела сгуститься тьма. Большая машина быстро взбиралась вверх по пологому склону холма, чья вершина, казалось, доставала до самого неба.

— Не знаю, — наконец произнес Дик. — Мэри за последнее время сильно изменилась. Иногда мне кажется, что ей гораздо лучше. С женщинами всегда сложно разобраться. Не поймешь, как они себя на самом деле чувствуют. Она изменилась.

— В каком смысле? — не отступал Чарли.

— Ну вот, например, раньше, когда Мэри переехала ко мне на ферму, она была куда как живее. А теперь ей словно на все наплевать. Совершенно на все. Она сидит сложа руки и ничего не делает. Она даже не считает нужным ухаживать за курами. Ты же знаешь, она раньше каждый месяц срывала на них куш. Ей плевать на работу по дому, которую делает слуга. Раньше Мэри меня пилила. Просто с ума сводила. То не так, это не эдак — и так весь день. Сам знаешь, как начинают вести себя женщины, когда слишком долго засиживаются на ферме. Вообще перестают владеть собой.

— Чтобы хоть одна женщина знала, как обращаться с ниггерами. Нет, таких не бывает, — сказал Чарли.