Пепел на ветру - Катерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, товарищ, это очень важно!
– Отвинтить ламповый шар, насыпать туда дробь и…
– Позовите их, они на крыше с серной кислотой сидят…
По длинному коридору второго этажа, не обращая ни на кого внимания, медленно и безмолвно движется Иван Севастьянович. В руке, подцепив пальцами за крюки, держит несколько висячих керосиновых ламп. Подойдя к очередному тусклому электрическому светильнику, он останавливается, некоторое время мрачно озирает творящееся безобразие, потом нажимает на выключатель и аккуратно вешает и зажигает свою лампу.
Ближе к ночи все оставшееся электричество разом погасло. Погасло не только в университете – во всем городе наступила тьма египетская. Зато лампы, развешанные Иваном Севастьяновичем, исправно озаряли коридор красновато-желтым, мигающим, как в больничном бараке, светом.
Александр Кантакузин уложил на конторку три тяжеленных тома.
– Вот… не убирайте далеко, с утра приду, – потер глаза, поморгал, глядя будто внутрь себя. – Удастся ли извозчика найти? Вы едете?..
– Какой извозчик, батенька! – Библиотекарь, поставив лампу, одну за другой ловко разместил книги на ближней полке. – Все извозчики нынче по домам, боятся нос высунуть. На улицах только господа революционеры… да рабочие, которых они, как это говорится, распропагандировали… Не ровен час, и сюда притопают. Уж я побуду здесь, как говорится, на страже.
Будто в ответ на его слова, кто-то дернул снаружи закрытые на щеколду двери.
– Есть кто?
– Бог подаст! – отвечал, слегка возвысив голос, библиотекарь. – Ступайте, батенька, мимо! Тут книги, тут собираться не велено!
– Погодите. – Александр, все еще морщась, шагнул к дверям, в темноте почти наугад, едва не запнувшись о криво поставленный стул. – Это кто сюда ломится? Макс, ты?
Не слушая протестов библиотекаря, Кантакузин отпер двери и убедился, что за ними действительно кузен. Возбужденный и едва ли не подпрыгивающий по-мальчишески на месте.
– Ты что, так и просидел здесь?! Мне сказали, я не поверил!
– А что следовало? – Александр пожал плечами. – Строить укрепления из фолиантов? Может быть, жечь библиотеку, чтоб не досталась врагам?
– Ну знаешь! Я…
– Уволь, мне сейчас ей-богу неинтересно. Спать хочу. После расскажешь, как впервые в жизни не изучал историю, а принимал в ней участие. Я выслушаю. Выйти-то отсюда можно?
Дождь не перестал и к утру – низкие тучи лишь немного посветлели да еще тяжелее навалились на крыши и купола. По Воздвиженке, разбрызгивая грязную воду из-под копыт, проскакали казаки.
Перед воротами и везде, где можно было пройти, грудами лежали ящики и мешки. В одном месте обнаружилась крытая телега деревенского вида, в другом – массивный, без одной дверцы, шкаф. Людей было все еще много – и студентов, и разных других, попадались и девицы. Вели себя по-разному.
Всем, кроме, пожалуй, Александра Кантакузина и Ивана Севастьяновича, уже было известно: после переговоров осаждавшие университет черносотенцы разошлись, а осажденные отпущены с оружием, вышли прямо из университетских ворот и прошли мимо войск. Жертв не было.
Профессор Муранов и оба кузена идут по улице.
– Я чувствую приближение, – вещает Максимилиан. – Это – только начало! Это – предрассветное веяние на леднике. Надо обратить лицо свое к встающему солнцу!
Убеждал спутников: больше нельзя жить в городе, в уезде, в губернии, есть по утрам пшенную кашу. Надо жить в мифах вселенских, питаться эфиром светозарным.
– Спать, спать, спать… – говорит Александр, и кузену: – У тебя сознание с подсознанием все время меняется местами. Получается путаница.
– Что источники, Алекс? – спрашивает профессор Муранов.
– Вы были совершенно правы, Михаил Александрович, – отвечает Александр. – А я был небрежен. Нашлось много всего интересного…
– Сейчас?! – Светлые брови Максимилиана летят вверх, как семена травы-пушицы под ветром.
– Невозможно откладывать изучение истории до мирных времен, – спокойно замечает Александр. – Потому как именно историкам ведомо, как мало их было…
– Именно, именно. – Профессор с симпатией смотрит на младшего племянника.
Может быть, он его недооценил? Старший мыслит смелее и свободнее, обещает большого исследователя… Но не только ли обещает? Ведь сколько мусора в голове! Стихи, романы, символисты, декаденты, теперь вот еще революция и свобода… Осада университета! Всего лишь едва заметный штрих на величественном полотне Истории…
– Да, да! Я вспомнил! – воскликнул Максимилиан. – Именно в те дни, в университете, я видел обоих. Камарич выступал на митинге и призывал всех идти к Думе. Там потом оказалась засада, многих убили, я сам едва ноги унес… И он же отправил меня собирать деньги…
– Как, ты сказал, зовут врача? – неожиданно переспросил у Мая Александр. – Аркадий Арабажин? Странно… Тогда, в октябре, его звали товарищ Январев, я точно запомнил…
– Партийная кличка, – с блеском в глазах утвердил Лиховцев. – Наверняка.
Видно было, что он уже очарован новым знакомством.
Глава 12,
в которой Люша рассказывает Ате и Боте легенду о Синеглазке и вспоминает о своих игрушках
– Люшика, расскажи сказку! Расскажи!
Атя и Ботя подползли с двух сторон, тыкались, как щенки, влажными мордашками.
– К деду Корнею идите! Пусть он расскажет! – с досадой отмахнулась от ребятишек Люша.
– Да он пьяненькой лежит! И мы евоные сказки все слыхали!
– Так и мои знаете!
– А ты новую расскажи! Люшика!
– Откуда я вам возьму, отродья босяцкие?.. А не забоитесь?
– Не-е-е! Не забоимся!
– Тогда ладно, расскажу вам. Только учтите, что это не сказка, а быль. И случилась она хоть и в стародавние времена, но прямиком там, где я прежде жила. Слушайте, отродья, только чур – не визжать!
Жила в нашей деревне Черемошне девушка по прозванию Синеглазка. Красавица была писаная. Глаза – синие, глубокие, как омуты, глянет и душу забирает. Все парни из Торбеевки, Песков, Черемошни, все мужики женатые – ее были. Только она никого к себе не подпускала, смеялась над ними. Бывало, бабы да девки зло таят – убить Синеглазку готовы, а она: да забирайте кого хотите, никто мне не нужен. Я князя жду…
Однако время шло, а князя все не было. И вот как-то говорит Синеглазка: ладно уж, пойду замуж. Все парни обрадовались! А она: только не за абы кого. За того, кто завтра не побоится прийти ко мне по льду с того берега Оки.
Тут-то все и примолкли. Весна ведь была, ждали, что как раз в ночь река вскроется!
Нашлись, однако же, трое – самые упорные. Любили ее сильно. Парни – на подбор, силачи, красавцы, хмельного в рот не брали, руки золотые. Ушли по санному пути на тот берег… А к рассвету – точно, затрещал лед, пошел громоздиться дыбом! Ну, они по льдинам и двинулись…
