(Брак)ованные (СИ) - Энни Дайвер

А он будет по стройкам шататься, чтобы денег заработать? Спортивной стипендии теперь не видать, денег ему отец не даст, и что? Будет приживалкой твоей?

— Ну, во-первых, мы все же не чужие друг другу люди, — отвратительный разговор, — так что приживалкой Тему точно не назовешь. А во-вторых, если у Артема возникнут трудности, то мы справимся с жизнью и на мою зарплату, если ты помнишь, она у меня не копеечная.

В подтверждение моим словам мама осматривает кухню и тяжело вздыхает. Да, знаю, что обо мне мы тоже поговорим, и там меня защищать будет некому. Но хотя бы брата отстою — вдруг на меня сил не останется.

— На все-то у тебя есть ответ, — сокрушенно качает головой. — Но ты Артему не мать, а сестра, и ответственность за него тоже не тебе нести.

— Мам, мне уже двадцать один. Хватит со мной носиться, как с ребенком.

— Пока я с тобой носилась, тебя не выгоняли из команды.

— Боже! Да сколько можно опять эту пластинку заводить? Выгнали, и фиг с ним. Новую команду найду, если надо будет!

Горячий спор прерывает звонок в дверь. Мы переглядываемся, не понимая, кто решил разбавить наши семейные посиделки, но мама с Артемом быстро возвращаются на исходные, а я, пользуясь случаем, ускользаю в прихожую. Надеюсь, это не Ира решила меня добить внеплановым визитом. А может, соседи пришли жаловаться на шум? Такими темпами меня отсюда быстро выселят. «Здесь приличный дом и вести себя нужно соответствующе, — сказала мне пятидесятилетняя женщина, поправляя идеально начищенные очки: — Своевременная оплата, порядок, никаких вечеринок и шума». И я свято соблюдала все правила два с половиной года. Когда-то мне должно зачесться?

— Мирослав? — спрашиваю тихо, открывая дверь. Только его для полной картины не хватает. — Что ты здесь делаешь?

— Приехал оказать моральную поддержку, — в доказательство своих слов он выставляет вперед бумажный пакет: — Здесь вино, фрукты, конфеты и сыр. Впустишь? — улыбается обезоруживающе, а я забываю, что в нескольких метрах от меня разгорается скандал, и киваю, отступая в сторону.

— Да, но только если ты привез сухое белое, — посмеиваюсь, потому что впустила бы его даже с мерзко-сладким красным, — и если ты готов к семейным разборкам.

Пояснять не приходится: мама переходит на крик, а Артем не уступает ей в рвении отстоять свою правоту. Долго оставаться слушателями нам не приходится: брат вылетает в прихожую, запихивает ноги в кроссовки, сминая задники, хватает куртку и, поздоровавшись с Мирославом, уходит, игнорируя требование мамы вернуться и закончить разговор нормально.

— Весело у вас, — констатирует Евсеев и снимает пальто. Неужели останется? Хмурюсь недоверчиво, и он щелкает меня по носу, вмиг развеивая напряжение и взвинчивая до предела неловкость. — Ну, веди знакомиться. Успела что-то рассказать?

— Нет, прикрывалась Темой. Мы не самые лучшие дети, — виновато улыбаюсь, но Мирослав только кивает, пропуская большую часть слов мимо ушей. Меня охватывает волнение, даже почти паника — не имею ни малейшего представления, что собирается говорить моей маме Евсеев, а сказать что-то точно придется, она с него живого не слезет. Иду первой на кухню, босс шагает следом, едва не наступая на пятки. — Мам, знакомься, это Мирослав. Мир, — непривычно сокращаю его имя и ненадолго подвисаю, закрепляя информацию, — это моя мама, Наталья Дмитриевна.

— Рад знакомству, — Мирослав пожимает мамину руку, пока та изумленно разглядывает Евсеева. Да, он одинаково действует на всех женщин, сражая каждую наповал. Весь мамин воинственный настрой разбивается об обаяние Мира. Этот невозможный мужчина из любой ситуации способен выйти победителем.

— Мирослав, ну хоть теперь я вас увидела, — опасно улыбается мама, усыпляя бдительность Евсеева. — А то на дочери женились, а познакомиться с родителями не удосужились, — стреляет на поражение, но Мирослав, кажется, пришел ко мне в бронежилете, потому что только согласно кивает, признавая вину.

— Мам, прекрати. Это уже случилось, к чему теперь вообще все вопросы?

— Все в порядке, Ксюш, — его ладонь опускается мне на спину. Выпрямляюсь по струнке и ошеломленно смотрю на Евсеева. Он подмигивает и снова возвращает все внимание маме: — Да, поступил неправильно, согласен. Но суть в том, что женились мы для дела. Я попросил, а Ксюша не смогла отказать. Пока что это чистая формальность, но, когда будет настоящая свадьба, я обязательно сделаю все по правилам.

Он что, только что признался во всем? Пока я пыталась придумать ложь, Мирослав решил выдать ограниченную правду. И о какой настоящей свадьбе речь?

— Это что же за дела такие, что нужно жениться?

— Важные, Наталья Дмитриевна, — заявляет тоном, не терпящим возражений, и мама на удивление слушается. — Но не переживайте, вашу дочь в обиду не дам. Я слишком сильно ценю Ксению, — вроде говорит это маме, а смотрит на меня так, что своими карими дыру скоро проделает.

— Чего ж тогда замуж без любви позвали? Или думаете, по расчету не обидно?

— Мам! — возмущенно пыхчу, но снова меня останавливает Мирослав. Свободной рукой он перехватывает мою и ведет большим пальцем по запястью, призывая мурашки показаться на коже.

— Мы ведь уже взрослые люди и можем оценить все выгоды от подобного сотрудничества. И не давите на Ксюшу, это была моя просьба никому ничего не рассказывать, — мягко произносит Мирослав, какими-то невербальными практиками убеждая маму и одновременно успокаивая меня. И говорит ведь так, чтобы никого дураком не выставить, но и в личное пространство не пускает. — А над любовью мы как раз работаем.

Если бы Евсеев меня крепко не держал, грохнулась бы, больно стукнувшись костями об пол. Но он и не думает отпускать, даже когда я откровенно пялюсь, не веря в услышанное. Конечно, расценить все его гляделки и ненавязчивые объятия как банальную вежливость сложно, он и правда оказывает знаки внимания, а я не слишком сильно сопротивляюсь. Скорее, пускаю