Новый Мир ( № 10 2009) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В то время как философы провели символическую связь между самоубийством и идеей бессмертия души, психологи отмечали (в наши дни), что ощущение бессмертности нередко выступает как компонент переживания самоубийства. <...> Переживание бессмертия как психического аффекта связано в этом случае с двойственностью ощущения себя — одновременно и как субъекта, и как объекта смерти» [27] . Переживание бессмертия как психического аффекта малбо для земного бессмертия философии; несмотря на то что оно «нередко» является компонентом самоубийства, далеко не все из тех нередких граждан вступают в сферу философского конструирования смыслов. Рядовые самоубийцы довольствуются обычными аффектами, чего никак не может себе позволить земной философ. Философия никогда и не проводила символической связи между самоубийством и идеей бессмертия, она и жила этой связью с момента рождения.
Фразой «Я мыслю, следовательно, существую» Рене Декарт очертил маршруты на многие столетия, в то время как обычные люди существуют только лишь потому, что работают, заводят семьи, рожают детей, стареют и умирают. Дуализм Декарта только продолжил дуализм Платона и христианской теологии. Теперь дуализм Нового времени — вот парадигма философской культуры. Смерть касается только тела, но разум онтологически бессмертен, именно поэтому возможно познание добра и зла, коль последнее приравнивается, по сути, к божественному акту — «вы будете, как боги, знающие добро и зло».
Обычный человек смертен, как родовое существо. Человек может положить естественный конец своему существованию как родовое существо именно в системе родовых отношений, в мире полилога поколений и многих судеб. Для него самоубийство — естественно, так же как естественная смерть. И неприметно так же, как неприметна, неказиста человеческая смерть.
Что ищет человек, чем спасается в самоубийстве и что утверждает перед своим собственным миром — бессмысленный вопрос в мире одинокого «Я», затравленного бесконечной борьбой за пустое признание в мире рассудка, разума, сознания, духа. Одиночество спасается бессмертием, и только смерти избегает одинокий человек, избегая самого себя. И тогда самоубийство становится призрачным отрицанием смерти.
Философия безнадежно одинока. «Кто не умеет умирать, никогда не сможет и родиться» [28] — такие пассажи не для философской культуры. Потому академической философии, как и старой графине Вронской, не нравится «вертеровская страсть» не столько к осмыслению, сколько к реализации своих намерений с помощью петли или огнестрельного оружия — именно такими способами большинство людей сводят счеты с жизнью. Безусая и безбородая «вертеровская страсть» недолго задерживает свое внимание на многостраничных и многословных размышлениях о смерти.
Сова Минервы вылетает в сумерки жизни, а значит, страсти молодости не место в холодном анализе чужих самоубийств.
Никто не страдает комплексом неполноценности из-за того, что в младенчестве окропил собственной мочой не одну сотню пеленок. То же касается и культуры: зачем вспоминать в полете бессмертной мысли о языческих самоубийствах, естественных и совершенно приземленных, — мало ли как чудит детство человечества? Для философии просто не существуют, а если и существуют, то в примечаниях, массовые глупости обычных смертных.
Другое дело — христианство. Не в его привычках пренебрегать хотя бы одной заблудшей душой. Но религия тоже предпочитает не вспоминать о собственной борьбе с правом-на-смерть, которую первые христиане затребовали без промедления. Самосожжения неофитов только укрепляли дух новой религии в умирающем Риме: «...принимая, а часто и провоцируя смерть, по образцу Христа, раннехристианские мученики находили таким образом „кратчайший путь к бессмертию”. В свою очередь, мученичество — добровольная смерть как акт imitatio Christi — подкрепило представления о смерти Христа как о самоубийстве. В этом контексте Ориген прочел Гефсиманскую молитву как призывание смерти» [29] .
Но то, что под силу первым христианам, очень скоро становится главной мишенью в борьбе церкви за земное господство — было потрачено не одно столетие и не один миллион доводов, слов и междометий, — вертикаль христианской власти на земле не терпит индивидуального своеволия. Еще на Аральском соборе 452 года суицид впервые был объявлен преступлением, а те, кто его совершают, — «объятыми дьявольским безумством» («diabolico persecutus furore»).
В 533 году Орлеанский собор отказал в христианском погребении самоубийцам из числа осужденных преступников, ибо, совершив самосуд, они обманывают закон, уходят от положенного наказания.
На Пражском соборе 563 года ввели карательные санкции против всех самоубийц: им отказали в церковном отпевании и погребении.
Толедский собор 693 года отлучил от церкви не только самоубийц, но и тех, кто, попытавшись покончить с собой, остался жив.
Блаженный Августин успел-таки увидеть в шестой заповеди «Не убий!» запрет на самоубийство, но в 1568 году очередной Тридентский собор вновь возвращается к толкованию раннехристианского мыслителя и проклятию «черного феномена» — самоубийцы не успокаиваются, эпоха Возрождения, а значит, гуманизма и свободы берет свои права. Эпоха Возрождения уже требует свободного человека земного, солнечного дня, и решение Тридентского собора только подтверждает нехитрую историческую правду: дни христианства сочтены.
Христианское мироощущение растаяло и хранит свою былую гордость только в институте церкви. Ему нечего делать на площадях, проспектах, автострадах современных мегаполисов и курортных городов. Чтобы понять это, совсем не обязательно вновь и вновь смотреть на картину Михаила Нестерова «Видение отроку Варфоломею», проникаться трогательными красками веры невинного ребенка на холсте и тосковать по утраченному раю веры. Постхристианский мир давно вышел из детского возраста. Компания отрока не для него, до нового человекобога трансгуманизма ему явно далековато. Видения отрока пропахли музейной пылью и среди новых технологий, биомедицинского прогресса: стволовых клеток, генной инженерии, клонирования — выглядят так же, как старый детский журнал «Мурзилка» рядом с комиксами «Звездных войн».
Тем не менее всякий раз, когда общества спотыкаются о неразрешимые вопросы, а философия запутывается в паутинах деконструкции и постструктурализма, сердобольная культура тут же подкладывает «свободному сознанию» старое снадобье с просроченным сроком годности — религию — как спасение человека от суицида… Когда-то У. Джемс пытался свести все к простой
и лаконичной формуле: религиозные вопросы требуют религиозных ответов, то есть ответов веры, которые не укладываются в каноны свободного интеллекта, а потому религиозная болезнь интеллекта только и… успокаивается самоубийством. С тех пор много было выписано рецептов веры для страждущих покинуть этот мир, но религия мало чем может похвастаться.
Церковь может держать в мифической узде идиотизма сознание, но никогда не сможет излечить от человеческого самого человека — это оказалось не под силу даже Богу. В этом смысле зализанная до смерти ностальгия по смерти превращается в «отсроченное самоубийство». Человек живет отсроченным самоубийством, наслаждаясь несвободой, которую он сам дарит себе.
Дар смерти ничто перед даром рабства.
«Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. „Где Бог? — воскликнул он.— Я хочу сказать вам это! Мы его убили — вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц?”» [30] Если в XIXвеке вопль Фридриха Ницше потрясал современников и подрастающие поколения, то такая надрывная патетика осталась не только в позапрошлом веке, но и в прошлом тысячелетии.
Зато аккурат в начале третьего тысячелетия и нового, XXIвека Вальтер Скотт, 24-летний житель Новой Зеландии, спокойно «выставил свою душу на аукцион на сайте TradeMe с намерением продать ее хоть кому-нибудь, даже самому дьяволу, если он существует», — какие, действительно, проблемы?
«На сайт обратились около 32 000 желающих приобрести у Скотта нетленное. Однако, незадолго до завершения аукциона, руководство TradeMe неожиданно закрыло торги. Это было вызвано огромным количеством жалоб религиозных посетителей сайта, посчитавших продажу необычного „товара” оскорбительной шуткой.
Тем не менее душа Скотта все-таки нашла своего покупателя. К нему обратилась глава отдела маркетинга сети закусочных „Адская Пицца” Рэйчел Эллисон, предложив 3800 долларов.
— Его душа уже принадлежит аду, поэтому для нее просто нет лучшего места, чем наша пиццерия, — радостно заявила Эллисон. — Мы поместили договор о сделке на своем веб-сайте и повесили на стене офиса» [31] . Таких предложений более чем достаточно. И желающих купить необычный товар хватает.