По ту сторону добра - Владимир Кашин

Ружена подняла молоток и пошла следом за ними, готовая в любую секунду обрушить этот молоток на голову мерзавцу, если тот вырвется из рук мужа.

Возле кинотеатра Ружена сбегала к автомату и позвонила в милицию.

После того как преступника отвезли в горотдел, составили протокол, допросили, Дмитрий Иванович поехал с женой домой. Только теперь он заметил, как бледна Ружена, какой у нее измученный вид.

— У меня очень болит голова, — сказала она.

— А спортивный разряд? — улыбнулся Коваль. Насильник и убийца пойман, с плеч подполковника свалился огромный камень, и у него было хорошее настроение.

— Только по плаванию, — улыбнулась Ружена.

— Теперь ты полностью почувствовала, что значит быть женой милиционера.

— Почему женой, а не самим милиционером? — шуткой на шутку ответила Ружена.

3

На Русановские дачи Коваль отправился рано утром прямо из дому.

Солнце еще только выглянуло из-за горизонта и заливало землю мягким, но таким ярким после ночи светом, что Дмитрию Ивановичу пришлось надеть защитные очки. Недаром этот год называли «годом активного солнца». Тени деревьев, дачных домиков, даже кустов были неправдоподобно длинные.

Несмотря на рань, дачи уже проснулись, люди копались на огородах, упаковывали корзины на рынок. Днепр тоже проснулся: тихие рыбаки, стоявшие ночью на своих лодках под обрывами, над омутами, возвращались к берегу, а первые пассажирские катера уже рокотали над рекой.

С высоких круч правого берега, смешиваясь с гудением моторок, волнами наплывал гул просыпавшегося города.

У Коваля сегодня было много дел, он не мог ждать, пока Таисия выспится, и решительно поднялся почерневшими от времени и непогоды шаткими ступеньками на второй этаж дачного домика.

Осторожно постучал в дверь. Она не была заперта. Придерживая за скобу, чтобы сама не распахнулась, постучал еще раз и в ответ услышал голос хозяйки.

Таисия Григорьевна не спала. Застеснялась, попросила извинить за наряд — была в брюках и кофточке, пошитых из очень тонкой, словно крашеной марли, материи. Коваль заметил, что колени на брюках у женщины запылены, в тонкой ткани застряли пылинки, мелкие щепочки, покрывавшие неподметенный пол.

«Молилась», — догадался подполковник, увидев небольшую иконку над диваном, которой раньше там не было.

В последнее время Таисия Григорьевна очень изменилась.

Правда, к ее обескровленному и какому-то пожухлому, словно осенний лист, лицу уже начал возвращаться естественный цвет. В глазах снова появилось осмысленное выражение, и только необычная одутловатость и мешки под глазами напоминали о слезах и бессонных ночах. Женщина покорилась горькой судьбе, отреклась от своей мечты. И вот на стене над диваном появилась иконка.

От кофе Коваль отказался. Пока Таисия Григорьевна выпила стакан черной и густой, как смола, жидкости, подполковник огляделся в домике. С разрешения хозяйки осмотрел узенький коридорчик на втором этаже и спустился вниз, где находилась кухня. Постоял во дворе, понаблюдал, как хлопочут на своем участке Крапивцев с женой и зятем. Старик осторожно ступал резиновыми сапогами между рядами помидорных кустов и щедро поливал их из длинного шланга с разбрызгивателем на конце.

Возвратившись наверх, Коваль увидел в руках Таисии Григорьевны, успевшей набросить на плечи черную шаль, сигарету. Вдова, значит, стала не только набожной, но и начала курить.

«Вот и пойми женщин», — иронически подумал он и вспомнил своих Ружену и Наташку. Их он тоже временами не мог понять: прежде доброжелательные друг к другу, после его женитьбы они очень изменились, терзали его своей враждой, которая вспыхивала каждый раз неожиданно и, казалось, беспричинно. Как исследователь жизни с богатым опытом, Дмитрий Иванович допускал возможность алогичных поступков человека под влиянием тех или иных причин и обстоятельств. Но как муж и отец удивлялся такому повороту событий в своей семье. Это было для него неожиданным, он оказался к этому неподготовленным, и все попытки сблизить дорогих ему людей давали обратный эффект.

Солнце заглянуло в распахнутое окно, луч упал на иконку, и темный лик богоматери засветился. Таисия Григорьевна украдкой перекрестилась.

Коваль сделал вид, что не заметил этого, опустился на стул у окна, с наслаждением вдыхая еще прохладный воздух, наплывавший от Днепра.

— Как прекрасно здесь… Всю жизнь мечтал о даче… Да чтобы у воды, — вздохнул он. — Но… — и тут же оборвал себя. Вдруг женщина увидит в его лице еще одного покупателя дачи. — Я, Таисия Григорьевна, конечно, не воздухом дышать приехал… Разрешите, и я закурю, — он вынул свой «Беломор», и седой дым уже двумя струйками поплыл к окну. — Крапивцев приходил к вам в эти дни?

— Приходил. И жена его приходила. — Таисия Григорьевна плотнее закуталась в шаль, словно хотела спрятаться в ней от неприятных соседей. — Он тут, рассказывают, крокодильи слезы проливал, когда хоронили Бореньку. Потом приплелся с женой… сочувствовать… Почему вы его до сих пор не посадили?.. Мало было ему Бориса, так он и Бонифация нашего отравил. Он все живое травит. Ни кошки, ни собаки в округе не осталось. Всех уничтожил этот палач.

— Его вина в гибели Бориса Сергеевича не доказана, — мягко объяснил Коваль.

Сигарета мелко дрожала в руке Таисии Григорьевны, осыпаясь пеплом на шаль и колени, и Коваль боялся, что женщина вот-вот расплачется.

— Прошли огородами, — продолжала она, — стали на пороге. «Я хочу, соседка, — сказал, — помочь вам». Меня душили слезы, только и смогла произнести: «Вон, убийца!..» Он молча перекрестился и, повернувшись, ушел вместе с женой.

— Когда отравили вашего кота?

— Нашла утром… Точно не помню, кажется, на третий день после смерти Бориса Сергеевича.

— А не на следующий день?

— Что вы — на следующий день я света божьего не видела!

— Вы его разыскивали?

— Нет… Думала, загулял. Кот есть кот. Я случайно наткнулась…

— Где?

— Во дворе, за железной бочкой…

— Пройдемте, покажете.

Коваль помог женщине сойти вниз по ступенькам. В десяти метрах от домика находился небольшой деревянный сарайчик, почерневший от времени и непогоды. Одичавший виноград заполз на его невысокую крышу и зелеными космами свисал с боков.

В сарайчике были только пустая полочка для инструмента и старенький насос, которым Залищук после долгой возни мог накачать воду в ржавую железную бочку, стоявшую во дворе. К ней через вырезанную в стене сарайчика дыру тянулся резиновый шланг. Сейчас на дне бочки Коваль увидел лишь немного заплесневевшей рыжей воды.

— Где лежал кот?

— Вот здесь, где мокро.

— У вас всегда здесь лужа?

— Когда Боря качал, наливалось вокруг бочки, шланг старый, растрескавшийся. Да и сама она с дырочками, вода вытекает и стоит в ямке.

— Вы уверены, что Бонифаций сдох от яда?

— Ах, Дмитрий Иванович, не сдох, а умер… Он имел душу и был словно ребенок.

— Может быть, просто заболел? — не стал спорить Коваль о формулировке.

— Не знаю… В тот последний вечер игрался, прыгал мне на колени, даже на стол пытался влезть. Когда возвратились из сада, я прогнала его, потому что он все же забрался на стол и перевернул стакан.

— Не помните, чей?

— Нет, слава богу, пустой… Я сначала подумала: возможно, какой-то зверь его задушил. У нас бегают ласки, и лисицу видели… Глядите, как истоптана трава под яблонькой. Не дрались ли они здесь?

— А может, катался ваш Бонифаций от боли… На нем были раны?

— Не смотрела… Он уже начал пахнуть, когда нашла. Жара-то какая. Попросила похоронить его.

— И где закопали?

— На огороде.

Они прошли по заросшему сорняками огороду, и женщина показала на расчищенный под забором пятачок, на котором возвышался свежий холмик песчаной земли.

— А что решили с дачей?

— Не знаю. Возможно, продам.

— Покупатели есть?

— Найдутся… Но еще должна судиться с Олесем.

Коваль прокашлялся, закрывая рот ладонью. Проклятый «Беломор» все чаще напоминает — пора избавиться от плохой привычки. Но при мысли, что когда-нибудь все-таки придется отказаться от курева, почему-то еще сильнее хочется вдохнуть дым, и Коваль торопливо полез в карман.

Кто знает, видел ли в эту минуту подполковник Таисию Григорьевну, сад, гладиолусы — весь окружающий мир. Какая-то новая, еще не очерченная достаточно мысль осветила его напряженное лицо. Механически вынул из пачки папиросу и сунул ее в рот не мундштуком, а табаком. Выплюнул табак.

— Что? — переспросил.

— Еще придется судиться с Олесем, — вздохнув, повторила Таисия Григорьевна.

— Претендует?

— Приходил, ругался. Сказал: через полгода, когда войдет в законные права, выдворит меня отсюда.