Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

– О Сопротивлении? Да практически всё.

По-прежнему не замечая Оскара, журналист откинулся на спинку стула, промокнул губы платком, от которого поплыл по комнате удушливый парфюмерный запах, и заговорил:

– Да, так вот. Сопротивление. Лет эдак сто назад пришла в головы нашим триумвирам блажь вернуть Городу самоуправление. До этого как-то спокойно обходились тиранией, а тут, значит, стукнуло. Поручили это дело Господину W. А Господин W у нас, как вы знаете, затейник редкостный. Веселая душа. Зачем, говорит, устраивать выборы, тратить время и деньги на такую чушь? Мы всё проще сделаем, экономичней и гуманней. Семейство и подельники одного из кандидатов в бургомистры проживали в Ледяных садах, второго – за Стрельным каналом. До ратуши расстояние и оттуда, и оттуда примерно одинаковое. Вот, решает веселый Господин W, мы и устроим забег. Пускай оба кандидата с чадами и домочадцами бегут к ратуше, и голышом, и по морозцу – зима тогда была. Кто первый добежит, тот и мэр, а второму – хер. А что, правильно. Зачем нам бургомистр-хиляк? И он сам, и семейство здоровенькими должны быть, чтобы о городском благе радеть неустанно.

Глаза инспектора Петерсена вновь стали безжизненными. Судя по тишине, воцарившейся за спиной Расмуссена, голос журналиста оказывал гипнотическое действие не только на несчастного детектива.

– Предок нынешнего бургомистра, – продолжал Маяк, – оказался слегка умнее своего соперника. Он заранее, ночью, через окошко залез в ратушу и там притаился. А бежать пустил своего братца, с которым у них было удивительное фамильное сходство. И натурально, куманьки второго кандидата, запыхавшиеся и все в грязи, до дверей добрались, а тут сюрприз: ворота на замке. Они в дверь колотятся, а сзади уже родственнички ратушного затворника напирают. Вышла там отличная потасовка: тому в рыло, тому под дых, этого вообще ненароком придавили. А Господин W на площади стоит, руки в боки, и со смеху покатывается. Наконец команда того, что поумнее, взяла ступеньки с боем, а тут им уже и дверь открывают. Соперники: как же так, нечестно! А Господин W им: а вам и не обещали, что будет честно. Кликнул Стальных Стражей, и проигравших всех-то в городскую канализацию и смели. И на поверхности запретили показываться. Они там две дюжины лет жили и плодились, ну и побунтовывали иногда, наружу лезли, что те крысы. Вот так и возникло наше городское Сопротивление. На том, ребятушки, стоим! – патетически возопил журналист и оглянулся, чтобы проверить эффект своей речи.

Расмуссен поднял руки и несколько раз громко и отчетливо хлопнул в ладоши. Маяк смутился лишь на секунду, после чего вновь вцепился в блокнот и заорал:

– О! Кого я вижу! Новоиспеченный полицмейстер! Мой юный друг, вам непременно надо дать мне эксклюзивное интервью. Первая полоса светской хроники: «Свежая кровь вливается в старые жилы». Вы знаете, что некий монарх, или не монарх, или отец церкви, не важно, однажды решил омолодиться и перелил себе кровь двенадцати прекрасных юношей? Скончались и монарх, и юноши, хе-хе… какая жалость. Так интервью будете давать или к вам уже подкатились эти акулы и спруты из «Времечка»?

– Отчего же, – сказал Расмуссен, – непременно буду. Берите карандашик и пишите: «Известный светский хроникер был задержан по подозрению в участии в нелегальной игре “Ваша буква” и на время следствия помещен в камеру…» Куда бы вас поместить? – Он обернулся и поинтересовался у столпившихся в коридоре детективов: – Кто там у нас есть с Ржавого рынка?

– Отвертка и Лис…

– Лис? Отлично. У него как раз братишка пропал в катакомбах недели три назад. – Вновь повернувшись к репортеру, Расмуссен сказал: – Ребята с Ржавого рынка очень интересуются этой популярной игрой. Думаю, вам будет о чем потолковать. Констебль, выведите заключенного…

– Какого черта?! – заорал Маяк. – Это и было один раз, восемь лет назад… Я уже искупил!

– Так искупите еще раз. Покажите на городском плане, где находятся входы в мастерские и штаб подполья, – и проведете ночь в объятиях госпожи Забески, Котельная набережная, дом пять, а не в обществе Отвертки и Лиса.

Журналист улыбнулся. Улыбка эта Оскару не понравилась – было в ней что-то такое, некий нехороший намек или предвкушение, но толком разобраться молодому полицмейстеру не удалось. Сквозь толпу пробился посыльный в форме и протянул Расмуссену конверт:

– Срочно, ваше высокоблагородие.

И хотя обращение приятно щекотнуло Лягушонка, содержимое конверта быстро заставило его забыть и о собственном, незнамо откуда свалившемся благородстве, и о гримасах подлюки-журналиста.

В особняке Кея, куда Расмуссена вызвали срочной депешей, было не менее оживленно, чем в префектуре, хотя и на свой, макабрический лад. Расмуссен добрался сюда на пролетке, которая была быстрее и маневреннее, чем ведомственные паромобили. Проезжая через Центральную площадь, где строители и ассенизаторы все еще разгребали обломки фонтана, Оскар недовольно поморщился. Из-под колес пролетки фонтанами летела жидкая грязь. Пешеходы шарахались. Возничий осадил заклекотавших страусов перед крыльцом особняка, и полицмейстер, скинув шинель на руки швейцару, взбежал по широкой лестнице. Наверху его приветствовал слуга Кея, белый и важный Фрост. Едва склонив голову, Фрост проводил гостя в столовую.

Столовая, некогда пышная и богато декорированная, сейчас наводила на мысли о потопе, лавке мясника и вернисаже в анатомическом театре. Весь пол был залит водой. По стенам и потолку расползлись потеки. На столе, предназначенном на сто персон, были разложены куски темной ткани, а на них в живописном, но зловещем порядке лежали человеческие останки. На первом расположился аккуратно разделанный окорок. От бедра тянулся штыковой шрам, а чуть ниже виднелся след от пули. На втором лежала кровянистая печень, на третьем – сердце и член, отчего-то в синеватых чернильных пятнах, и венчала композицию седовласая, коротко остриженная голова. По лицу молодой полицмейстер не мог не признать своего предшественника, графа Рогана фон Вольфенштауэра, больше, впрочем, известного в управлении под кличкой Старый Пердун. Куски ткани пропитались кровью, что доказывало свежесть останков. Значит, Старого Пердуна расчленили совсем недавно. Рядом к спинке стула было привязано четыре черных воздушных шара.

Вокруг стола собрались тройка Господ и хозяин особняка. Находившиеся в комнате беседовали так оживленно, что Расмуссен счел за благо не афишировать свое появление. Скромно оставшись в тени и прислонившись к колонне, он прислушался.

– Следует признать, что меня наш потрошитель уважает больше всего, – говорил Кей. – Мне досталась голова.

– Это как посмотреть, – заметил P, склонивший над столом закрытое клювоносой маской лицо. – Сердце и, гм, вторая часть тела, отправленные моему коллеге W, в некоторых культурах ценятся выше… Кстати, что это за синие пятна? Полковник страдал венерическим заболеванием?

– Вообще-то это татуировка. Морские змеи, обвившие нефритовый жезл. Становится четко видно, когда…

– Увольте нас, W, – пропыхтел жирный Господин F.

W, прятавшийся на сей раз под маской стервятника, прервал рассказ и стервозно хихикнул. Кей поморщился.

– Наш друг склонен к театральным эффектам, – процедил он. – Это о чем-то говорит собравшимся?

F и P как по команде повернулись к стервятнику W.

– А чего сразу я?! – немедленно возопил W. – Я вон театр городской спалил. Ненавижу искусство. Особенно судаков под сметанным соусом.

– При чем здесь судаки? Нежная и питательная рыба… – Это, конечно, был F, уже очнувшийся от утреннего недомогания. – Зато расписать шары дурацкими птичьими головами – очень в вашем стиле…

– Да, вы бы, конечно, изобразили там свиную голову с печеным яблоком. Впрочем, вы бы и не стали делиться требухой с нами, F, а лично бы ее потребили в сметанном соусе.

F злобно засопел. Атмосфера в зале ощутимо накалялась – Расмуссен почти увидел, как от углов ползут к центру комнаты струйки пламени. Он отделился от колонны и, громко кашлянув, шагнул вперед.

Четверо обернулись к нему.

– А это еще что? – пробулькал F.

– Забыл представить. – W подошел к Оскару и дружески приобнял его за талию – горловое перо стервятника немедленно угодило Расмуссену в глаз. – Новый глава наших доблестных блюстителей порядка, полковник Оскар Расмуссен. Я его назначил вчера… или сегодня… В общем, когда-то да назначил.

– Еще один полковник? – раздраженно спросил владелец особняка. – Этого, – он ткнул пальцем в останки, – нам недостаточно?

W хмыкнул:

– Этот, к сожалению, не поможет нам выяснить, кто же его укокошил.

– Вы ошибаетесь, сэр, – негромко сказал Расмуссен.

Он уже избавился от дружеской руки на талии и сейчас внимательно изучал шары. Шары весьма напоминали те, что на рассвете парили над фонтаном, с одной лишь разницей – вместо медвежьей головы, давней эмблемы Сопротивления, на резине белой краской была изображена голова петуха.