Чочара - Альберто Моравиа

- Разрешите спросить у вас, синьор адвокат, где вам удалось достать этот хлеб?

Адвокат, нахохлившийся, как будто у него была высокая температура, ответил неуверенным и шутливым голосом:

- Мы получили его в подарок... один солдат подарил нам этот хлеб, а мы подарили ему кое-что другое... известно, во время войны...

- Значит, обменом занимаетесь,- безжалостно сказал немец.- Это запрещено... А кто был этот солдат?

- Ну уж нет, лейтенант, можно признаться в грехе, но нельзя называть согрешившего... Попробуйте лучше этой ветчины, она не немецкая, а собственного производства.

Лейтенант ничего не прибавил и принялся молча есть ветчину.

Оставив в покое адвоката, лейтенант перенес свое внимание на Микеле, спросив его без всяких предисловий, какая у него профессия; Микеле, не колеблясь, ответил, что он школьный учитель.

- Что Преподаете?

- Итальянскую литературу.

К удивлению адвоката, лейтенант спокойно заявил:

- Я знаком с вашей литературой... я даже перевел на немецкий язык один итальянский роман.

- Какой?

Лейтенант назвал имя автора и заглавие книги; я не запомнила ни того, ни другого. Я заметила, что Микеле, не обращавший до того внимания на лейтенанта, казался теперь заинтересованным, а адвокат, видя, что лейтенант разговаривает с Микеле уважительно, как с равным, тоже изменил свое поведение и был как будто даже доволен, что Микеле сидел с ним за одним столом. Он сказал лейтенанту:

- Наш Феста - ученый человек, известный ученый,- при этом он хлопнул Микеле по плечу.

Но лейтенант, считавший делом чести не обращать никакого внимания на адвоката, хотя тот был здесь хозяином и пригласил его на обед, продолжал, обращаясь к Микеле:

- Я жил два года в Риме, где и учился вашему языку... я занимаюсь философией.

Адвокат, пытаясь принять участие в разговоре, сказал шутливо:

- Тогда вы поймете, почему мы, итальянцы, воспринимаем философски все то, что происходит с нами в эти времена... да, именно по-философски...

Но лейтенант даже не посмотрел на него, а продолжал оживленный разговор с Микеле, сыпал именами писателей и названиями книг; было видно, что он хорошо знаком с литературой, от меня не ускользнуло, что постепенно, неохотно и скупо, но все же Микеле поддается чувству если не уважения, то по крайней мере любопытства. Некоторое время разговор шел о литературе, потом, не знаю как, перешел на войну: чем является война для литератора и философа; лейтенант, заметив, что война дает ценный, совершенно необходимый опыт, вдруг произнес следующую фразу:

- Но самое новое для меня эстетическое чувство (он именно так и сказал «эстетическое», я тогда даже не поняла этого слова, но вся фраза запечатлелась у меня в памяти, как будто мне выжгли ее раскаленным железом) я испытал во время войны на Балканах, и знаете каким образом, синьор профессор? Очищая пещеру, полную неприятельских солдат, огнеметом.

Услышав эту фразу, мы все четверо: Розетта, я, адвокат и его мать - остолбенели. Позже я подумала, что лейтенант просто хвастался, что он никогда не делал этого, что это была неправда: он выпил несколько стаканов вина, лицо у него раскраснелось, глаза стали масляными, но тогда сердце у меня оторвалось, и я вся похолодела Я взглянула на присутствующих. Розетта сидела, опустив глаза; мать адвоката нервно поправляла складку на скатерти; адвокат, как черепаха, втянул голову в поднятый воротник. Только Микеле смотрел широко открытыми глазами на лейтенанта. Он сказал:

- Интересно, нечего сказать, интересно... но еще более новым и интересным, думаю, бывает ощущение летчика, сбрасывающего бомбы на деревню и видящего, пролетая, что на месте домиков остались лишь кучи пыли и щебня.

Лейтенант был не так глуп, чтобы не заметить иронии в словах Микеле. Помолчав немного, он сказал:

- Война дает человеку ничем не заменимый опыт, без которого человек не является человеком... Кстати, синьор профессор, каким образом вы находитесь здесь, а не на фронте?

Микеле спросил:

- На каком фронте?

Как ни странно, лейтенант промолчал, посмотрел враждебно на Микеле и уткнулся в свою тарелку.

Но лейтенант не успокоился, было совершенно очевидно, что он чувствовал если не прямую враждебность, то, во всяком случае, недружелюбие окружающих. Он оставил в покое Микеле, показавшегося ему недостаточно запуганным, и опять переключился на адвоката.

- Дорогой синьор адвокат,- сказал он вдруг, указывая на стол,- вы здесь утопаете в изобилии, в то время как все вокруг умирают с голоду... Откуда вы достали столько вкусных вещей?

Адвокат обменялся значительным взглядом с матерью, при этом во взгляде матери был страх, а во взгляде адвоката - спокойствие. Адвокат ответил:

- Я вас уверяю, что в другие дни мы не едим таких вещей... Мы приготовили этот обед специально для вас.

Лейтенант помолчал несколько минут, потом опять спросил:

- Вы  владеете  землей  в этой долине, не так ли?

- Некоторым образом так.

- То есть как, некоторым образом? Мне говорили, что вам принадлежит половина этой долины.

- О нет, дорогой лейтенант, тот, кто сказал такую вещь, лгун или завистник, а может быть, и то, и другое... У меня здесь есть несколько садов... мы называем садами эти красивые апельсиновые рощи.

- Я слыхал, что эти так называемые сады дают большой доход... Вы богатый человек, адвокат.

- Ну уж, синьор лейтенант, не так, чтобы очень... но на жизнь хватает.

- А вы знаете, как живут ваши крестьяне здесь, в окрестностях?

Адвокат уже понял, куда клонит лейтенант, и ответил с достоинством:

- Хорошо живут... в этой долине крестьяне живут лучше, чем где бы то ни было.

Лейтенант как раз отрезал себе кусок курицы; уставив острие ножа на адвоката, он сказал:

- Если эти крестьяне живут хорошо, то как же живут те, кто живет плохо? Я видел, как живут ваши крестьяне. Живут, как скотина: дома их похожи на хлев; питаются тоже, как скотина, и одеваются в лохмотья. Немецкие крестьяне живут иначе. Нам, немцам, было бы  стыдно, если  бы наши крестьяне жили, как ваши.

Адвокат, уступая умоляющим взглядам матери, которые, казалось, говорили ему: «Не поддавайся на провокацию, молчи!»--пожал плечами и ничего не ответил Но лейтенант продолжал настаивать:

- Что вы скажете на это, дорогой адвокат, что вы ответите мне?

Адвокату пришлось ответить на этот раз:

- Они сами хотят так жить, я вас уверяю, лейтенант вы их не знаете.

Но лейтенант возразил резко:

- Нет, это вы, землевладельцы, хотите, чтобы крестьяне жили таким образом. Все зависит от этого,- он дотронулся до своей головы,- от головы. Вы - голова Италии, и вы виноваты в том, что крестьяне живут, как скотина.

Адвокат, казалось, был страшно напуган, но принуждал себя есть и глотал куски, делая при этом такие движения шеей, как делает петух, торопящийся проглотить что-нибудь. Лицо матери приняло отчаянное выражение,  и  я увидела, что она потихоньку сложила под столом руки для молитвы и молилась, прося защиты у бога. Лейтенант продолжал:

- Раньше я знал только несколько итальянских городов, самых красивых, а в этих городах знал одни лишь памятники. Но теперь благодаря войне я хорошо изучил вашу страну, пройдя ее всю вдоль и поперек. И вот что я вам скажу, уважаемый адвокат: в вашей стране классовые различия просто скандальны.

Адвокат промолчал, только пожал плечами, как бы желая этим сказать: «А я-то тут при чем?» Лейтенант заметил это и возмутился:

- Нет, дорогой синьор, это касается вас, как и всех прочих интеллигентов - адвокатов, инженеров, врачей, профессоров. Мы, например, немцы, были возмущены разницей, существующей между итальянскими солдатами и офицерами: офицеры покрыты галунами, одеты в мундиры из специальной материи, едят особую пищу, все для них готовится отдельно, во всем у них привилегии Солдаты же одеты в лохмотья и питаются, как животные, и обращаются с ними, как со скотом. Что вы скажете на это, синьор адвокат?

На этот раз адвокат ответил:

- Я скажу, что это, может быть, и так. Я сам первый сожалею об этом. Но что я могу один сделать?

А тот придирчиво:

- Нет, дорогой синьор, вы не должны говорить так. Это касается вас лично. Если бы вы и вам подобные действительно захотели, чтобы положение изменилось, то оно изменилось бы. Вы знаете, почему Италия проиграла войну и почему мы, немцы, должны жертвовать своими драгоценными солдатами, посылая их на итальянский фронт? Это случилось именно из-за разницы между солдатами и офицерами, между народом и вами, синьорами из господствующего класса. Итальянские солдаты не хотят воевать, потому что считают, что это ваша, а не их война, и, отказываясь воевать, они показывают свою враждебность к вам. Что вы скажете на это, уважаемый адвокат?

Теперь уже лейтенант так раздразнил адвоката, что тот забыл о всякой осторожности и сказал: