Бурные страсти тихой Виктории - Лариса Кондрашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мысли Вики смешались, и ей вдруг так жалко стало себя, что только присутствие больного Блэка удержало ее от слез.
Она еще ничего не знала, просто Санька задерживался, и было поздно, — он никогда так поздно не возвращался. Или возвращался? От Лизаветы. Но, начни она плакать, как вытирать слезы, если одной рукой Вика держала голову Блэка, а другой вливала ему в рот суп из ложки?
А потом она сидела возле Блэка, осторожно гладила его и рассказывала, как он выздоровеет, и они пойдут гулять в парк, и на этот раз Вика будет очень крепко держать его за поводок…
— Вот скажи мне, куда ты бежал?
Но Блэк только лизнул ее руку. Уходя, Вика на всякий случай укрыла пса своим детским одеяльцем — ночи пока довольно холодные.
А Санька так и не пришел. И утром тоже. Можно было бы позвонить ему на работу, но Вика не стала этого делать. Пусть она все бьет и ломает, однако не собирается наступать дважды на одни и те же грабли.
Допустим, она позвонит. И его начальник скажет, что Александр Петровский ушел с работы вместе со всеми в шесть часов вечера… То-то стыда натерпится.
Почему она рисует себе такие картины? Муж не пришел домой, потому что у него опять появилась другая женщина. Каких-нибудь полтора месяца назад такая мысль не появилась бы в его голове. Как говаривал Козьма Прутков: раз солгавши, кто тебе поверит! Или это из классики другого рода? Тот, кто предал один раз, предаст и второй.
Однако цитируй не цитируй, а в новом отношении Вики к мужу имелось некое преимущество: ожидая предательства и дождавшись его, она почти не почувствовала боли. Точнее, боль была совсем не такая, как в тот, первый раз, не столь острая и нестерпимая, а тупая и ноющая. Как зубная боль.
Права ее мама: Вике все равно придется принимать решение. Одно-единственное. Например, она махнет рукой и станет делать вид, что верит Саньке, и тогда сохранится семья, а он время от времени будет хороводиться с очередной Лизой, не умея ей отказать, чтобы всегда возвращаться к Виктории. Ему будет с ней удобно.
И так всю жизнь они построят на лжи, но, кроме них двоих, об этом никто знать не будет. А будут считать, что у них такая дружная семья и, может, даже завидовать станут.
Потом родится ребенок, и Вика будет сидеть в декрете, а Санька и вовсе задерет нос. Какой он особенный, порядочный, содержит семью, и куда семья без него, и как ему все можно. И Вика вообще должна помалкивать, потому что иначе кормилец разозлится…
А можно взять и собрать его вещи. И выставить за порог. Если хочет, пусть подает на раздел имущества, но дом принадлежит Вике, его завещала ей бабушка.
И станет Виктория жить одна. Вернет себе девичью фамилию и будет ночами рыдать в подушку, жалея, что не простила Саньку…
Это называется вариант! Хорошего же она о себе мнения, что ей только и остается, что мочить слезами подушку!
Во-первых, она восстановится в институте — ведь пообещала папе. Потом подучится на курсах английского языка. Стэнли Гальтон — тот, постарше, кого она вчера переводила, — сказал, что у нее хорошее произношение, но Вика переводила далеко не так бойко, как хотелось бы, и пару раз споткнулась… Нет, учиться!
По утрам Вика будет бегать в парке вместе с Блэком — он непременно поправится, а по вечерам станет медленно гулять с ним по набережной, для чего надо проехать всего три остановки на троллейбусе, но она наденет псу намордник и возьмет на него билет, и кондуктор не станет ворчать, что она везет собаку…
Вика подумала, для чего она так подробно все себе рассказывает. Чтобы не думать о предстоящем объяснении с Санькой. С Александром Петровским.
И хорошо, что у них нет детей. Не станет она рожать от него сына, который потом тоже станет ведомым. Она подберет ему совсем другого отца. Такого, которого нет в Сониной классификации. По-настоящему любящего мужа и отца.
А чтобы начать новую жизнь, Вика сейчас выйдет во двор, наберет из-под крана ведро воды и выльет на себя. Она с полгода, наверное, все собиралась начать обливание, да то лень было, то пораньше вставать не хотелось.
Вика вышла на крыльцо, и Блэк навстречу ей глухо тявкнул, как застонал. Мол, прости, хозяйка. Она даже не сразу поняла, что он вынужден был опорожниться прямо на крыльце.
Глупый, стесняется, ему пришлось делать то, чего он не делал с младенческих лет.
— Да если хочешь знать, Блэк, — сказала она, — то я буду убирать за тобой столько, сколько нужно, лишь бы ты побыстрее поправился. А сегодня вечером принесу тебе кусок сырого мяса. Мне кажется, что от него ты куда быстрее поправишься, чем от какого-то сухого корма. Или даже от куриного супа.
Она сняла лифчик и осталась только в трусиках — что-что, а забор вокруг участка Санька сделал то, что надо, ни щелочки не оставил.
И, зажмурившись, она вылила на себя ведро холодной воды. Потом по-мужски вытянула вверх руку, как делали обычно в американских боевиках, и громко выдохнула:
— Ха!
И почти тут же снаружи кто-то постучал.
Она быстренько накинула халатик на мокрое тело и открыла калитку. Перед ней с пакетом в руках стоял Леонид.
— Доброе утро, Виктория! А я вот тут жду, когда мне откроют, и сочиняю речь-отмазку на случай, если выйдет ваш муж, а не вы.
— Значит, вы знаете, что я замужем, — строго сказала Вика. — Тогда зачем пришли?
— Вообще-то я пришел к Блэку, — серьезно пояснил он и отвел в сторону взгляд, наверное, чтобы она не заметила в нем смешинку.
— Я могла бы сказать, что у него сегодня неприемный день, но ладно уж, проходите… Что это у вас в пакете?
— Сырое мясо. Я сегодня пораньше смотался на базар и взял мясных косточек. Как говорится, в возмещение… А что это вы такая мокрая? Плавали в бассейне?
Вика засмеялась:
— Шутите! На наших четырех сотках не поместится бассейн.
— Еще как поместится. Если небольшой.
Он разговаривал с ней и потихоньку двигался к крыльцу, все же
