Долго и счастливо? (СИ) - Delicious

теперь свой вензель, в связи с чем я подумал, что может, тебе стоит сменить имя? Не пойми меня превратно, но выглядело бы лучше, если бы тебя звали Вильгельминой или Моникой… Элли? Элли, ты слышишь меня? — он щелкает пальцами перед моим лицом. — Неудачное время для медитации!

Я поднимаю на него полные слез глаза.

— Тебе настолько не понравилось?! — ужасается Вонка.

— Да при чем тут… Просто я узнала скверную новость, даже не знаю, как сказать…

— Ох, Элли, плохие новости не должны так выбивать тебя из колеи, — он сочувственно гладит мою коленку, не подозревая, каким ударом эта новость должна обернуться для него самого.

— Фабрика в опасности. Саймон все рассказал. Франческа разорила Роберто Моретти. Была реструктуризация. Она хочет сделать то же самое с тобой, — бессвязно выдавливаю я и к концу третьего предложения уже начинаю всхлипывать.

— Я ничего не понял, — честно говорит Вонка и достает из нагрудного кармана карминный платок. — На вот, возьми, успокойся. В последнее время ты стала такой плаксой.

— Прости.

Я подаюсь вперед и, неумело обняв его, утыкаюсь лицом ему в грудь. Запах вишневой пастилы скрывает нотки дорогого парфюма, и я думаю, как хорошо, когда жизнь наполнена теплотой и любовью. И как мало мне на самом деле нужно, чтобы чувствовать себя счастливой. Вонка сперва делает попытки отстраниться — я чувствую, как он морщится — но потом сдается и заключает меня в объятия.

— Ну-ну, Элли, что ты раскисла? — слышу я над ухом его шепот, укоризненный, но вместе с тем неуловимо нежный. — Так что там с Франческой?

— Она не та, за кого себя выдает, но в двух словах не расскажешь.

— Если ты намекаешь на ее роль в судьбе этой мануфактурки с громким названием, то мне все известно.

— Известно? — я приподнимаю голову и встречаюсь с ним удивленным взглядом.

— Ха! — самодовольно фыркает он. — Разумеется, я навел справки! Ты же не думаешь, что я совсем ку-ку?

— Да, но ведь… Тебе не показалось, что фабрике может грозить судьба «Империи»?

— Не показалось, — категорично отрицает он.

— И ты не думаешь, что Франческа тебя обманывает?

— Не думаю. Я думаю, нам пора ехать. Твой холодный нос я чувствую даже через жилетку.

— Но, но ведь… Разве не подозрительно, что она бывает на фабрике так часто?

— Какая чушь, — манерно мурлычет Вонка, трогаясь с места. — Она бывает здесь только в будние дни. Когда у меня выходные, ее не видно не слышно.

— Но у тебя же нет выходных!

— Нонсенс! У всех есть выходные… Ты пристегнулась? Авто — это не стеклянный лифт, — назидательно говорит он. — Помни, что в целях безопасности пристегиваться необходимо сразу же, как займешь сидение. И когда будешь за рулем, веди машину осторожно, не превышай скоростной лимит, сбавляй скорость на перекрестках…

— Подожди-подожди, я что-то не помню, чтобы у тебя были выходные. На моей памяти ты все время работал.

— Вот и нет! Тебе должно быть стыдно, что ты забыла. А как же день нашей свадьбы? Это же самый лучший день в твоей жизни!

— А в твоей? — переключаюсь я, понимая, что именно этого он и добивался, но не в силах противостоять искушению задать этот вопрос.

— А в моей бывали и лучше, разумеется, — отрезает он, наградив меня ослепительной улыбкой. — Я же живу дольше.

— Но все равно Франческа…

— Так, Элизабет, хватит. Тебе стоит довериться мне и понять, что фабрике ничего не угрожает. Про Франческу же я слышать больше не хочу.

Чувствуя неудовлетворенность тем, что меня не захотели выслушать, и глубокую убежденность в собственной правоте, я отворачиваюсь к окну. Похоже Франческа — умелый манипулятор, раз заслужила особое доверие Вонки. Что ж, это следовало понять еще из истории Саймона: сколько девушек встречал на своем пути неуемный Моретти, и лишь ей удалось женить его на себе. А потом что? Убить? Подделать завещание? Я раз за разом вспоминаю непосредственный смех Франчески, ее трогательную легкость, ее добродушный нрав и понимаю, что мне все сложнее верить тому, что рассказал Саймон. Я тоже попала в сети обаяния этой женщины, я тоже не хочу, не могу верить, что она способна на что-то дурное, а потому прекрасно понимаю Вонку: ему так тяжело сходиться с людьми, что если он подпускает к себе кого-то, он не позволяет проникнуть в свои мысли и тени сомнения. Между тем, мне нужно держать ухо востро и не позволять чарам Франчески туманить мой разум. Будет лучше всего, если я спрошу ее о произошедшем с «Империей» прямо. Посмотрим, как она представит эту историю.

========== Часть 25 ==========

Никогда не понимала всеобщих оваций вокруг Дня всех влюбленных. Почему именно дата, число в календаре, — это повод открыть свои чувства для тех, кто втайне мечтает о взаимности, и бешеный триумф любви для тех, кто уже встретил свою половинку? Весь мир, словно обезумев, кричит тебе «Я есть! Я люблю! Мы любим!» — и единственный способ спастись — это просидеть весь день в четырех стенах. Пусть я говорю как ханжа, но по-мне, когда любовь напоказ, она перестает быть таинством и чудом и неизбежно становится предметом обсуждения и нередко осуждения, чем-то бытовым и банальным — чем-то, на чем легко заработать, если ты продаешь цветы и открытки.

Возможно, мое предвзятое отношение сформировала старшая школа. День святого Валентина в школе больше всего напоминал объявление результатов конкурса на привлекательность и популярность. Тебе отдавали свои голоса в виде картонных сердечек — и тем самым фактически цепляли на тебя ценник. Чем больше сердечек соберешь, тем выше твои шансы «вписаться». Понятное дело, что мне ежегодно напоминали, какой я аутсайдер. Я не переживала по этому поводу лишь потому, что заранее знала, чего ожидать.

Наверное, поэтому, став педагогом, я взяла себе за правило следить, чтобы в этот день все девочки из моего класса получили хотя бы по одной открытке. Для этого за неделю до праздника мальчики по очереди тянут из шляпы бумажки с именами одноклассниц, чтобы дело решил случай. Потом, конечно, начинается обмен и торг за то, кто кому будет делать подарок, но моя роль выполнена — ни одна девочка в итоге не остается без внимания.

Шарлотта, которую по моей большой просьбе (и благодаря пламенному обещанию помочь с поиском средств на новые стулья для актового зала) зачислили в мой класс, досталась Руперту Даури — апатичному сыну местного банкира, чьи родители хвастают принадлежностью к древнему аристократическому роду, хотя, ни для кого не секрет, оба начинали с работы в закусочной. Но сердце Руперта Даури,