Сними обувь твою - Этель Войнич

Когда он ушел к мальчикам, Беатриса повернулась к брату.

— Уолтер, мы с Генри пойдем к Пенвирну сразу же, как только уйдет доктор. Как мне с ним говорить? И в чем больше всего нуждается его семья?

— Во всем! Во всем, начиная от башмаков и кончая крышей над головой.

Когда имеешь дело с такой бедностью, трудно решить, с чего начать. Будь даже Билл более рассудительным человеком, он и тогда вряд ли мог бы ответить иначе. Пожалуй, им нужнее всего хороший дом и мебель. И новая лодка, разумеется. Но я думаю, что за советом тебе лучше всего обратиться вот к кому. — И он глазами указал на вошедшего Повиса, который начал убирать со стола.

— Повис, миссис Телфорд спрашивает меня, что, по моему мнению, нужнее всего Пенвирнам. Я думаю — приличный дом. Их конура непригодна для жилья.

Повис, собиравший посуду, со странным выражением искоса посмотрел на хозяина.

— Бесспорно, сэр. Но приличные дома стоят дорого. Может, мистер Телфорд смотрит на это дело иначе — ведь, кроме всего прочего, придется покупать новую лодку. Говорят, старую починить невозможно. Так, может, он сочтет, что хватит и этого?

— Я думал, что вы знаете нас лучше, Повис, — спокойно сказал Уолтер. — Мистер и миссис Телфорд думают о деньгах не больше, чем думали бы на их месте вы сами.

— Мне кажется, мы не понимаем друг друга, — вставила Беатриса. — Мой муж уже говорил мне, что собирается продать кое-какую землю, чтобы можно было построить хороший дом и купить лодку, а у меня есть немного своих денег, которых хватит на мебель и теплую одежду для всей семьи. Меня заботят не расходы, — я не знаю, что предложить и как предложить, не обидев Пенвирнов. Мне нужен деловой совет.

Повис поставил стопку тарелок на стол и задумался.

— Понимаю. Ну что ж, сударыня, лодку купить нетрудно, Да и дом построить тоже, коли на то пошло. В Камелфорде есть дельный подрядчик, а в Трепанее — каменоломни. В здешних местах камень — самый дешевый материал и самый пригодный для такого климата: не боится ни ветра, ни сырости.

Перевозка обойдется недешево, но когда картофель будет убран и лошади освободятся, я думаю, Мартин не запросит за них дорого, а когда улов сардин будет продан, многие в поселке будут рады подработать.

Он повернулся к Уолтеру.

— Вы, наверно, выделите участок для застройки, сэр?

— Разумеется.

— Это может подействовать на Билла. Есть что-то такое в словах «свободное владение»… — Он снова поднял тарелки. — Не так пахнет милостыней.

Беатриса удивленно посмотрела на него.

— Милостыней? Этот человек спас наших детей. Должен же он понимать, что мы до самой смерти его неоплатные должники.

— Это вы так считаете, сударыня, и мистер Риверс, да Билл-то этого не знает. Не так легко простым людям вроде него или меня разобрать, что думают благородные господа. Мы ведь народ необразованный.

Злоба в его голосе заставила Беатрису снова взглянуть на него. Он стоял спиной к ней.

— Это может относиться к Пенвирну, — мягко сказала она, — но не к вам.

Вам дали хорошее образование, или по крайней мере вы каким-то образом сами сумели его приобрести. Я каждый день обнаруживаю, как много вы знаете.

Складывая скатерть, он оглянулся на Беатрису с обычной иронической усмешкой.

— Что правда, то правда, сударыня; можно сказать, мне повезло. Я прошел три хорошие школы, пока еще пел дискантом. Моя мать научила меня читать священное писание и молиться; мой отец научил меня обращаться с лошадьми и собаками, а господа научили меня прислуживать за столом и помалкивать. Это оказалось для меня полезнее всего. — Он поднял поднос. — А потом началось мое образование. Как вы сказали, сударыня, оно было хорошее. Да только не для дамских ушей… Вода для бритья готова, сэр; и я достал коричневый костюм.

Когда он вышел. Беатриса проводила его взглядом.

— За этим скрываются тяжелые воспоминания, Уолтер.

— И очень много. У Повиса бывали самые разнообразные приключения, и, пожалуй, не обо всех можно рассказывать. Индийская кампания принесла ему две раны и медаль; он спускался по Хугли, плавал вверх по Нилу и огибал мыс Горн на торговом бриге; он был слугой офицера в Гибралтаре, коридорным в Париже, поваром в Каире и сменил еще несколько профессий.

— Но что заставило его вести такую жизнь?

— Трагедия, которую ему пришлось пережить.

— Я так и думала. Вчера вечером он сказал мне, что потерял ребенка.

— Он сказал тебе об этом? Значит, он о тебе высокого мнения, Би. За все эти годы он только два раза говорил со мной о своем ребенке.

— По его голосу чувствовалось, какое это было горе для него.

— И не удивительно. Раз он сам упомянул об этом, я думаю, ему не будет неприятно, если я расскажу тебе о его жизни.

— Я буду рада, — сказала она, — если ты расскажешь мне о нем все, что возможно. Вчера вечером кое-что в его словах произвело на меня странное впечатление… как будто через него мы можем понять Пенвирна.

— Из того, что он говорил тебе о себе?

— Н— Нет. То есть не прямо… Да, пожалуй, он имел в виду себя.

Уолтер на минуту задумался.

— Я могу рассказать только в общих чертах. Он сын бедного уэльского батрака; детство у него было тяжелое и безрадостное: он пас овец в горах.

Когда ему исполнилось четырнадцать лет, его взяли в местный «господский дом»

— поместье какого-то баронета — учиться обязанностям лакея под присмотром дворецкого. Как я однажды от него слышал, он прослужил там шесть лет и ни разу ни в чем не провинился, если не считать того, что распевал псалмы рано по утрам. Еще и теперь, когда рядом нет посторонних, он иногда поет старинные уэльские песни, и у него удивительно приятный голос.

— Неужели? Вот никогда бы не подумала!

— По его словам, большинство горцев Уэльса страстно любят музыку. Так вот, он женился очень молодым. Она служила в том же доме и была на таком же хорошем счету, как и он. Она тоже любила петь, и, кажется, он в ней души не чаял. Они поселились в домике на землях баронета. Когда Повису исполнилось двадцать лет, его обвинили в краже меченной полукроны — ее нашли у него в кармане. Он сразу догадался, кто ее туда положил, и мог бы очистить себя от подозрений, если бы ему позволили объяснить, но баронет тут же послал за констеблем, и Повиса отправили к мировому судье, который однажды уже судил его, когда он был еще мальчиком.

— За браконьерство?

— Он убил зайца. Не браконьерство, а простая ребяческая шалость. Но этого оказалось достаточно.

— Опять законы об охоте! Как ты думаешь, станем мы когда-нибудь цивилизованной страной?

— На нашем веку — нет. Но ведь так дела обстоят не в одной Англии.

Вспомни Францию!.. Так что, разумеется, Повиса осудили, не выслушав. Когда ошибка выяснилась, он уже отбыл первый год наказания. К этому времени его дом продали, а жена и ребенок умерли в богадельне от какой-то болезни, которую подхватили в царившей там грязи и тесноте. Их похоронили в могиле для бедняков. Это озлобило его больше всех других несчастий, которые ему довелось пережить, — словно над его близкими было совершено гнусное надругательство. Когда он вышел из тюрьмы, ему предложили множество благочестивых советов и — «во утешение» — пять гиней.

— И что он сделал?

— Швырнул деньги на пол и пошел в солдаты. В армии ему жилось неплохо.

Он воевал под командой Клайва, не растрачивал зря своей доли добычи и наград и был уволен после Плесси.

— И снова стал слугой?

— Ну нет! Как он сам мне объяснил, «господами он был сыт по горло».

Кроме того, он пристрастился к бродячей жизни. Поэтому, вооружившись хорошим тесаком, а также кулинарным искусством, позаимствованным у спившегося повара француза, он отправился посмотреть мир. Насколько мне известно, ему довелось увидеть немало. Через девять лет его высадили на берег в Лиссабоне с острым ревматизмом и без гроша в кармане; он бредил и, видимо, был при смерти.

Какие-то монахи приютили его и послали за доктором, моим знакомым, который никак не мог его понять и попросил меня определить, что это за наречие.

Когда он начал поправляться, я стал брать у него уроки валлийского языка, так что мы виделись довольно часто. Он пробыл в монастыре четыре месяца и вышел оттуда с больным сердцем. Мы с доктором снабдили его одеждой и кое-какими деньгами. Он уехал очень обиженный, чуть ли не отказавшись пожать мне на прощанье руку. Он рассердился потому, что средства не позволяли мне держать лакея. Я ничего не слышал о нем, пока он не явился в Вену, чтобы предложить мне свои сбережения, если они мне нужны, и свои услуги — нужны они мне или нет. Судя по всему, денег у него было гораздо больше, чем у меня.

— Откуда он их взял?

— Именно это я его и спросил. Он засмеялся и сказал, что можно набраться всяких дурацких знаний и все-таки голодать, но хорошо одетому человеку, который умеет готовить соус из трюфелей, нечего опасаться бедности.