Раскол - Ариф Караев

— И давно вас так, бедненьких?

— Порядочно. Ну хорошо, не будем тянуть время. Что-нам надо сделать?

— Для начала попытаться разобраться в случившемся.

— Ты что, шутишь, нам двоим разобраться в этом вселенском бардаке, который гордо именуется кое-кем «национальными проблемами»?

— А почему бы и нет? И почему двоим? Что, в «конторе» больше не осталось смелых, не боящихся ответственности офицеров?

— Остались, конечно, остались. Да, для хорошего дела не грех и постараться, только вот как этих честных офицеров вытащить из здания комитета, а?

— С этого мы как раз и начнем.

На деле все оказалось куда проще. Рауф с Вагифом доехали до нового здания КГБ к часу дня. Остановив машину на узкой улочке у здания кинотеатра, они расстались. Рауф направился на работу, а Вагиф пешком спустился вниз, где в одном из двухэтажных особняков начала века проживала Зара. О своем приходе он ее предупредил заранее, позвонив из квартиры, где остановился.

Поздоровавшись, Вагиф сразу перешел к делу, попросив немедленно связать его с Алексеем Васильевичем. На квартире Зары наряду с обычным телефоном был установлен так называемый «прямой провод», то есть телефон, выходящий на секретные военные линии и позволяющий сразу связаться с нужным абонентом практически в любой точке Советского Союза при полной гарантии конфиденциальности разговора. Буквально через несколько секунд Вагиф услышал в трубке знакомый голос мэтра.

— Что случилось? — пророкотал он глуховато.

Вагиф вкратце объяснил ситуацию, выразил свое недоумение по поводу того, что в Москве нет достоверной информации о происходящем, и попросил разрешения провести независимую от местных органов оперативную работу по выяснению истинных причин и инициаторов происшедших событий. В связи с чем настойчиво просил разрешения привлечь к работе некоторых сотрудников местного комитета.

— Хорошо, а мой приказ? — нерешительно произнес Алексей Васильевич.

— Его я тоже выполню, — твердо ответил Вагиф.

— Уговорил, — произнес наконец мэтр. — Но имей в виду: во-первых, желательно по возможности не афишировать, что для этой операции привлечены местные сотрудники, и, во-вторых, мне кажется, что у тебя на проведение необходимой работы очень мало времени, скажем, до ночи. Не забывай об этом.

Вагиф опустил трубку и, медленно вытащив сигарету из пачки, закурил.

— Ну, а ты что обо все этом думаешь? — тихо спросил он Зару.

— Что я думаю? — переспросила она, также закуривая.

Вагиф никогда не видел ее курящей и потому с удивлением взглянул на нее.

— На площадке по соседству до позавчерашнего дня жила женщина, с которой я не была особенно близка, — ты сам знаешь, порой и на обыкновенные соседские отношения нет времени, — но тем не менее испытывала к ней некоторое расположение. Она армянка, преподавала русский язык и литературу в средней школе. Жила с двумя дочками, без мужа, который погиб в автокатастрофе. Более чем за десять лет жизни по соседству между нами никогда не возникало разногласий. И вот как-то вечером, именно тогда, когда только-только начинались все эти митинги в Карабахе, она позвонила мне по телефону, поинтересовалась, не занята ли я и попросила разрешения зайти на минутку. Я, как сейчас помню, была очень уставшая, но от встречи не отказалась, и через полчаса мы уже сидели у меня на кухне. Я приготовила крепкий кофе, и мы не спеша обсуждали обычные бытовые проблемы, а потом она как-то неожиданно спросила меня, что я думаю о происходящем. И я сразу почувствовала, что именно этот вопрос привел ее ко мне. Я начала ее успокаивать, говорить, что все образуется. Подобные проблемы и раньше возникали, но всегда, как правило, решались. Так будет и на этот раз. Хочу обратить твое внимание, что разговор этот произошел еще в самом начале конфликта. Тогда, когда к этому все, в том числе и большинство бакинских армян, относились как к досадному недоразумению, которое в самый кратчайший срок разрешится. Она еще, хорошо помню, искренне возмущалась требованиями, которые выдвинули карабахские армяне, поскольку считала, что время не такое легкое и выход надо искать сообща, вместе, а не порознь, поставив во главу угла экономические проблемы.

Вагиф внимательно слушал Зару, и ему постепенно стало передаваться ее с трудом сдерживаемое волнение.

— В заключение, — продолжала Зара, — моя соседка рассказала, что военрук в их школе, тоже армянин, предложил всем преподавателям-армянам написать открытое письмо карабахцам и пристыдить их, напомнив, что все мы живем в одном великом государстве и это самое главное. После той встречи мы как-то больше не разговаривали, только «здравствуй» — «до свидания», все некогда, все куда-то спешили. Я не раз хотела сама к ней зайти, особенно после трагедии в Сумгаите, да все не получалось. Хотя нет, один раз все-таки зашла, но ее не было. Дома оказались две ее дочки, красивые такие девчушки, одной лет семнадцать, а другой двенадцать. В последний раз я видела ее пятнадцатого. Я тогда весь день была на ногах. Ужасный был день, наверное, три эти дня, с тринадцатого по пятнадцатое, я буду помнить всю жизнь. Так вот, часа в два я забежала домой. К слову сказать, последнюю неделю я не видела своих соседей и почему-то была уверена, что они успели выехать из города. Вбегаю в квартиру, чтобы захватить кое-какие бумаги, и вдруг вижу, как в прихожей (дверь я оставила открытой) появилась моя соседка. На нее было страшно смотреть — осунулась, взгляд безумный. Встала в дверях и тихо так шепчет скороговоркой: «Девочки моей старшенькой уже два дня как нету дома». Я спрашиваю: как это нету? «Не вернулась от подружки», — отвечает. «А подружка?» — кричу я. «А там никого нет, — отвечает, — я уже была там ночью, совсем никого нет», — и медленно так сползает с кресла, на которое я ее посадила.

Вагиф, побледнев, стал лихорадочно шарить по карманам в поисках сигарет.

— Я побежала к ней домой. На кухне нашла вторую ее дочку. Привела к себе. Мы вместе уложили ее мать на диван. Приготовила им кофе, собрала поесть и, закрыв их, наказала никому не открывать, а сама побежала искать ее старшую дочь. Позвонила Рауфу, объяснила ситуацию. Он сразу же сказал, что через полчаса будет у моего дома. Это потом я узнала, что в то время все сотрудники комитета были уже на казарменном положении. Не буду вдаваться в подробности, но девочку мы нашли, вернее, ее труп. Как потом выяснилось, на нее напала группа подростков под предводительством какого-то психа значительно старше их.

— Психа? — резко спросил Вагиф.

— Психом его называли те самые подростки, которые бесчинствовали вместе с ним, — уже позже, когда мы с Рауфом их нашли.

— Так вы нашли их?

— Конечно. Мы поехали туда, где жила ее подруга со своей семьей, и выяснили, что все это произошло прямо в их подъезде. Потом нашли и одного подростка, принимавшего в этом участие.

— Ну и что он сказал? — Вагиф невольно перешел на крик.

— Что сказал? Практически ничего. Прибился к какой-то группе незнакомых подростков. Они дали ему что-то покурить. Что потом делал — ничего не помнит. Только помнит, что было очень весело. Явился домой весь в крови, всю ночь проревел, никак его не могли успокоить. А на следующий день после того, как его показали врачу, неожиданно замкнулся, слова не вытянешь. Врач сказал, что его надо лечить. Вот так.

— А твоя соседка со второй дочерью?

— В тот же вечер мы с Рауфом доставили их в аэропорт и отправили в Москву.

— А власти?

— Их как будто не было, испарились.

— Понятно. А какая сейчас в городе обстановка?

— Более чем странная. Та сила, которая все это спровоцировала, словно бы исчезла, продемонстрировав бессилие власти и как бы подталкивая кого-то к проведению уже каких-то политических акций, создавая иллюзию, будто власть лежит прямо под ногами. И кто быстрее ее схватит, тот и на коне. Но мне кажется, что все это смахивает на провокацию.

— То есть тот, кто сейчас проявит активность, автоматически будет обвинен в погромах и на этом основании и к ним, и к оппозиции в целом будут применены силовые меры?

— Скорее всего, да.

— Ну а эти, жаждущие власти, что они?

— Они действуют согласно разработанному кем-то плану. Пытаются взять власть в свои руки, используя большевистские методы. Как там у них было: захватить банк, телеграф, что-то еще в этом духе.

— Но они хоть осознают, что ими манипулируют, что на них и на весь азербайджанский народ хотят навесить ярлык варваров?

— По-моему, не очень. Точнее говоря, интеллигенты, которые создавали оппозицию, все прекрасно поняли. Но более молодые и соответственно более амбициозные не желают этого понимать. Их манит кажущаяся простота получения этой вожделенной власти. И они готовы сыграть уготованную им кем-то незавидную роль и пойти на определенную конфронтацию со своими более умудренными и теперь уже, наверное, бывшими товарищами по оппозиции.