Каллиграфия - Юлия Власова

Мало-помалу Люси поддалась меланхолии: где-то там звенят струны, тешат свой слух горожане, а она на побережье одна, как перст. Там — радость и уют, а здесь — неизбывный ропот прибоя да завывания аквилона.

Ее взгляд невольно устремлялся к горизонту, где, на расстоянии многих миль от Ираклиона, лежал остров Авго, служивший в прошлом веке прибежищем пиратам и беглым каторжникам. Сейчас он по-прежнему пользовался дурной славой, и лишь отчаянные туристы осмеливались высаживаться на его берегах.

«Знай Актеон, кем я в действительности являюсь, у меня бы уже не было ни секретарской должности, ни крова над головой, — поёживаясь, думала Люси. — А сколько на Крите еще таких, как я! Не удивлюсь, если на службе у Морриса Дезастро состоит полгорода. Его притон разрастается, как гнилостная плесень, и, что ни год, находятся всё новые и новые кандидаты, способные ради выгоды продать собственного отца».

Ход ее размышлений был прерван металлическим лязгом лодочной цепи, выброшенной на берег.

— Что, не сидится девице в господских покоях? — пошутил старик Аргос. — Тоже к морю тянет?

Непреодолимая страсть к просторам завладела Аргосом еще в юношестве, и с тех пор не прошло и дня, чтобы он не забросил в воды свою сеть. «Шторм рыбаку не помеха», — с хитринкой в глазах заявлял он, когда жена, крупная и отнюдь не сговорчивая гречанка, становилась со скалкой в дверях и принималась его отчитывать. Ему случалось ночевать в хлеву, на сеновале, а то и вовсе привалившись спиной к кирпичной кладке дома, однако это ничуть не охлаждало его пыл, и он по-прежнему уходил в море с завидным постоянством.

Соседи нередко отпускали по этому поводу колкости и тонкие намеки, но Аргос оставался верен себе, своему призванию и придавал пересудам не больше значения, чем гордый олень сорочьей трескотне.

— Каждую пятницу, — прошепелявил старик, — я приплываю сюда, чтобы отведать метаксы[24] в городском кабачке, и каждый раз встречаю тебя. Уж не ходишь ли ты на рандеву?

— Только если на рандеву с ветром, — криво улыбнулась Люси. — Кстати, отсюда до Ираклиона путь не близок. Почему бы вам не высаживаться в бухте, что примыкает к городской границе?

— О, всё дело в том, что я, как и ты, люблю пройтись пешочком, по земельке. Земля и море для меня едины, они — две родины для моряка. А я, как знаешь, капитан в отставке. Вот эти кости, — ткнул он себе в грудь, — наполовину состоят из соли. Так слушай, в кругосветном путешествии я грезил о земле, а как домой вернулся — целовал песок. Но стоило житейской тине затянуть меня, я вновь стремился к волнующейся, безграничной дали.

— Вы красиво говорите, — заметила Люси с грустью в голосе. — Я бы тоже хотела всё бросить и пуститься в далекое странствие, подальше от суеты и обыденщины. Мне так опротивела моя нынешняя жизнь! Иногда просто хочется получить хоть весточку из-за моря…

Старик хитро сощурился и обнажил в улыбке щербатый рот.

— Твоя весточка уже на подходе. Он скоро будет здесь.

— Кто «он»? — вздрогнула Люси.

— А то я не знаю, по ком вздыхают молодые, — прокаркал Аргос, и в горле у него забулькал неприятный смех.

Тут Люси вдруг почувствовала отвращение и к старику, и к его словам, но паче всего к себе. Отвернувшись, она тем самым дала ему понять, что разговор окончен. А тот вовсе и не возражал. Закрепив лодку у причала, он зашаркал к дюнам и вскоре скрылся из виду. Что так задело ее? Почему смутил ее этот смех? Неужто она действительно кого-то ждет? Неужто ждет е г о?

Парк Академии расцветился оранжевыми кляксами фонарей, а частые капли, как и прежде, танцевали в лужах да стучали по отливу. Ливень-барабанщик никак не желал угомониться — такого впору брать в оркестр Ла Скала.

Пристроившись в кресле у окна, Кианг мечтательно потягивала какао. Мирей скучала перед включенным телевизором, а Роза училась вышивать крестиком.

— Ой! — пискнула она, в очередной раз уколов палец.

— Я тебе говорила, возьми наперсток! — не выдержала Мирей. — И для кого вообще горит этот экран? — с раздражением добавила она, берясь за пульт.

— Стой, подожди! По программе, в семь часов будет двадцатая серия… ну, того сериала, который нравился Джейн, — смахнув слезу, попросила Роза.

— Ох уж мне эти сантименты! — сердито отозвалась француженка. — Посмотри, на кого ты похожа!

— А что не так? — подала голос Кианг, заворочавшись в своем кресле. — Друзей надо помнить, во что бы то ни стало. Даже если их с нами нет. Я вот жалею, что при крушении погибла такая великая любовь…

— О чем она говорит? — вскинула брови Мирей.

Китаянка с шумом втянула воздух и не менее шумно выдохнула.

— Удивительно, как быстро вы всё забываете! Разве история о Джулии Венто и человеке-в-черном столь незначительна?

— Пустые сплетни, не более того, — высокомерно отозвалась Мирей.

— Какие ж это сплетни, когда я видела собственными глазами! — разгорячилась та.

— В бреду еще и не такое привидеться может.

Кианг нахмурилась и бросила на француженку недобрый взгляд. Роза, которая никому не желала зла, вмиг очутилась меж двух огней.

— Ах, перестаньте, перестаньте ссориться! Я тебе верю, милая, — обратилась она к азиатке с нежнейшей своей улыбкой. — Но коль скоро персонажи уходят со сцены, то и сама сцена перестает что-либо значить… Для некоторых. А некоторым действо западает в душу. Для нас сей трогательный эпизод останется священным.

И это был не первый случай, когда Розе приходилось мирить две враждующие стороны.

«Ветер западный, восемь метров в секунду. Переменная облачность, вероятны малочисленные осадки», — звенело портативное радио в кармане у Кристиана. За полдня путники пересекли несколько быстротечных речушек, миновали осыпную седловину и вышли на травянистый гребень, за которым тропа раздвоилась и повела к перевальному ручью. Там они сложили котомки, разбив небольшой лагерь. Вечерело. Франческо где-то раздобыл сушняка и, когда была изведена чуть ли не половина всех имеющихся в запасе спичек, на поляне заплясало пламя.

— Вот и славненько, — промурлыкала Джейн, приблизив руки к огню. — Хорошо погреться в дружной компании.

— Да уж, — успокоенно протянула Джулия. Лицо ее в отсверках костра казалось еще краше, чем при свете дня. В ее глазах трепетали неуловимо мерцающие искры, а волосы переливались медью. Кристиан поневоле засмотрелся на нее, и на ум ему пришли строки одного итальянского поэта:

  Лесные дебри и громады гор,  Пещеры, недоступные для света,  Пугливая дриада, быстрый зверь…  Лишь там передо мной прекрасный взор,  Которым — пусть в мечтах — не то, так это  Мне наглядеться не дает теперь.

Джулию пронзило этим взглядом, как раскаленной стрелой. Она боялась пошевелиться, боялась сдвинуться с места, и, даже потупившись, ощущала магнетизм человека-в-черном. «Не поддавайся, не поддавайся! — протестовало всё внутри — Провокация, искушение! Не поддавайся!». В какой-то момент ей захотелось просто встать и уйти; но, когда вокруг непроглядная тьма, а в нескольких метрах от стоянки крутой обрыв, далеко не уйдешь. Ее порядком раздражало столь явное внимание, какое обыкновенно туристы проявляют к музейным экспонатам, и потребность разрядить обстановку стала для нее более чем насущной.