Человек за шкафом - Олег Рой

Когда завтрак был готов, они усаживались друг напротив друга, с аппетитом ели, пили чай с чем-нибудь вкусненьким и разговаривали. Антон говорил немного, да и о чем, собственно, кроме своей семьи и музыки, которую все равно бессмысленно обсуждать словами, он мог поведать? Так что солировала больше Оля, она рассказывала обо всем на свете – о городах, в которых сумела побывать, о спектаклях и концертах, которые видела, об интересных людях, с которыми встречалась… Да просто о жизни, которая текла, бурлила, кипела за стенами квартиры, где был заключен, точно узник, Антон. Видя, как жадно он впитывает, точно губка, все, что она ему говорит, Оля рассказывала самые разные истории, но при этом всегда старалась выбирать такие, которые вселили бы в сердце ее друга надежду, заставили бы его задуматься, поверить в себя и попытаться что-то изменить.

За музыкой и разговорами время пролетало незаметно. Во все будние дни, кроме четвергов, ровно в десять звонил будильник, безжалостно прерывая их занятия и сообщая, что вот-вот придет Цербер, как теперь называла Зою Оля. Расставаться с девушкой Антону очень не хотелось, но иначе было нельзя. Молодые люди говорили друг другу что-то хорошее на прощание и расходились по разным комнатам: Оля шла к себе собираться в консерваторию, а Антон запирал фортепиано и, точно охотничья собака, приходил в состояние боевой готовности, чтобы сразу услышать шаги за входной дверью и звук поворачиваемого в замке ключа. Но пока Зои еще не было, он старался использовать каждую минуту ее отсутствия. Ведь нужно было столько успеть, постараться как можно скорее наверстать все то, что он упустил. Антон запоем, взахлеб, читал журналы, газеты и книги, которые постоянно приносила ему Оля. Читал обычно, сидя прямо на полу, опершись спиной о стенку шкафа, и с карандашом в руке, которым отмечал в тексте все важное. Вот этого он не понял, надо будет попросить Олю объяснить. С этой фразой он категорически не согласен. А эта мысль кажется ему столь глубокой и интересной, что обязательно нужно обсудить ее с Олей. Но это будет только завтра, а сейчас необходимо срочно скрыться за шкафом, поскольку в прихожей уж послышался шум. И замереть в своем укрытии, впасть в прострацию в ожидании следующей встречи с Олей, вспоминая все подробности сегодняшнего разговора с ней, перебирая и бережно сохраняя в памяти, как драгоценные жемчужины, каждую минуту, проведенную в ее обществе.

Будь на месте Антона любой другой, обычный парень, безусловно, он бы понял, что влюблен в Олю. Но у Антона практически полностью отсутствовало либидо, столь естественное для молодых людей его возраста. Интимная сторона жизни – как, впрочем, и многие другие ее стороны – Антона никогда не интересовала, физической сексуальной привлекательности людей он просто не замечал, оценивал их по другим критериям. Что же касается эмоций, на которые столь щедра любовь во всех ее проявлениях, то эмоциями его заряжала музыка. Так что влюблен в Олю – в истинном смысле этого слова – Антон не был. Хотя и восхищался ею, необычайно ею дорожил и считал самым близким человеком из всех людей, которые когда-либо были в его судьбе. Даже ближе бабушки и брата, поскольку их уже не было рядом с ним, а Оля была.

Что же касается Оли, то в ее отношении к Антону также присутствовал некий налет романтизма, но тут любовь была уж тем более ни при чем. Будучи особой восторженной, впечатлительной и тонко чувствующей, она влюблялась легко, пылко и, как правило, безответно, поскольку, как многие барышни ее возраста и склада, подсознательно выбирала только те объекты, которые дали бы ей возможность вдоволь насладиться страданиями, сомнениями и прочими душевными терзаниями, которые, по их мнению, неразрывно связаны с настоящим чувством. Последняя из таких неразделенных любовей и стала для Оли истинным поводом для поездки в Москву – а вовсе не стремление к самостоятельности, как заявляла сама Оля, пытаясь убедить в этом не только других, но и саму себя. Несчастный гениальный Антон дал Оле прекрасную возможность отвлечься от сердечных переживаний и переключиться на что-то другое, важное и полезное. Как гласит древняя мудрость, когда тебе плохо, найди того, кому еще хуже, и помоги ему. И Оля принялась помогать Антону с теми же чувствами и с тем же энтузиазмом, с какими в свое время ее прабабушки-курсистки помогали бедным, лечили и просвещали невежественный и обездоленный народ. В глубине души Оля даже немножко гордилась собой, тем, что посвящает свое свободное время не отдыху и развлечениям, а благородному делу – помощи тому, кто действительно в этом нуждается. И плюс ко всему общение с Антоном ей действительно нравилось, было интересно и почти не тяготило. Она видела изменения, постепенно происходящие в нем, и искренне верила в то, что со временем сумеет адаптировать этого странного и весьма своеобразного, но такого одаренного человека к нормальной жизни.

– А давай сходим погуляем? – предложила как-то Оля в один из четвергов. – У меня сегодня целый день свободен, и погода такая чудесная, настоящая золотая осень.

– Я… Я не знаю… – замялся Антон.

– Давай-давай, – весело подначивала его Оля. – Сколько ж можно, как сыч, дома сидеть? Признавайся, когда ты последний раз на улице был?

– Не знаю. Но я думаю, что давно, – серьезно ответил Антон.

Он вспоминал, что из своего укрытия видел, как шел снег, потом видел, как начали зеленеть деревья, потом видел желтые листья, потом снова снег и детвору, играющую в снежки…

– Она тебя вообще не выпускает, что ли? – запоздало сообразила Оля. Улыбку точно сдуло с ее лица порывом ветра.

– Ну, не то чтобы… – Антон не знал, как это объяснить. – Раньше я сам нечасто выходил. Не любил быть на улице, там слишком шумно, слишком много людей…

– А сейчас? – Оля с любопытством взглянула на него.

– Сейчас, наверное, вышел бы, – признал он, немного поразмыслив. – Но у меня нет ключей.

– Зато у меня есть ключи.

– Это да, но… – он растерянно оглядел себя, указав на то тряпье, которое все время носил.

– Неужели у тебя больше ничего нет? – не сдавалась Оля. – Ведь раньше, пока твоя тетка не жила здесь, у тебя была нормальная одежда? Должны же были остаться какие-то вещи? И твои, и твоих родственников.

– Не уверен, – с сомнением отвечал Антон. – Кажется, она это все продала, а что не сумела продать, то выбросила.

– Так давай посмотрим!

Оля быстро поднялась с кухонного табурета, а Антон в который уже раз поразился ее… Он не знал, как назвать эту черту своей новой подруги, так милостиво подаренной ему судьбой. Находчивостью? Смелостью? Сообразительностью? Предприимчивостью? Словом, как это ни назови, но у нее как-то удивительно легко решались те задачи, которые он считал не просто сложными, а невозможными и непреодолимыми.

– А вдруг она, когда вернется, увидит, что мы что-то искали? – спрашивал Антон, суетливо мотаясь по квартире следом за деловитой Олей.

– Не увидит, – отвечала та, распахивая шкаф. – Наша Эльза Кох сама неряха, каких мало, я это давно поняла. Так, тут ничего, полезли-ка на антресоли… К тому же она выпивает…

– Что ты говоришь? – искренне удивился Антон. – А я и не замечал…

– Пьет-пьет, от нее частенько несет перегаром… Ага, вот тут, кажется, что-то есть!

Все шкафы в доме были забиты женской одеждой, часто новой, ни разу не надеванной, в нераспечатанных пакетах или с болтающимися ценниками – в лучшие времена Зоя напокупала себе в «Березке», комиссионках, у спекулянтов, кооператоров и в недавно открывшихся бутиках такую кучу шмоток, что не успевала их все носить. А вот мужской одежды нигде не было видно. Ни дедовского мундира, ни Андрюшкиных фирменных вещей (братишка был большим модником), ни того, что когда-то принадлежало Антону. Но Оля не сдавалась, и в итоге ее поиски увенчались успехом. На антресолях, в самом дальнем углу, обнаружилось кое-что из одежды отца, видимо, оставленное Зоей на память, – его любимые джинсы, несколько свитеров и рубашек, костюм, поношенная теплая куртка и даже ботинки.

Нельзя сказать, что одежда Ильи пришлась впору очень худому Антону – все болталось на нем, как на вешалке. Даже ботинки – и те были велики минимум на размер. Но Оля и тут не растерялась, проделала новую дырку на дедовском ремне, продела его в джинсы, затянула им пояс Антона – и получилось более или менее приемлемо. «Во всяком случае, в милицию не заберут!» – заключила она.

И они вместе вышли из квартиры. В глубине души обоим было страшно, оба подсознательно ожидали, что сейчас вдруг как из-под земли появится Зоя, и тогда им обоим несдобровать. Но вслух ни он, ни она о своих опасениях не говорили.

Сколько же времени Антон не ездил в лифте, сколько не был в подъезде! Они поздоровались с незнакомой ему консьержкой, после чего Оля открыла входную дверь, и он чуть не потерял сознание. Этот свежий воздух, этот умопомрачительный аромат осеннего города, где запах готовящейся ко сну природы – прелой земли и горящих листьев – смешивается с запахом бензина и выхлопных газов и еще десятками, сотнями, тысячами запахов мегаполиса… А шум, какой вокруг стоял шум! Подобный слуховой шок, только во много раз слабее, испытывает взрослый человек, впервые через много лет попавший в школу во время перемены, – он почти хватается за уши и не может понять, как мог когда-то провести десять лет посреди такого ора?