Мила Рудик и Чаша Лунного Света - Алека Вольских

Преподавателем тайнописи оказался худенький старичок с короткой седой бородкой и гладкой лысой макушкой. По краям лысины торчали редкие пряди кудрявых белых волос. Маленькие очки висели у него на самом кончике напоминающего картофелину толстого носа, грозя вот-вот свалиться.

— Добгое утго! — поздоровался учитель, отчаянно картавя. — Меня зовут пгофессог Чёгк.

— Как его зовут!? — тихо прошептала Белка, склонившись к Миле.

— Кажется, Чёрк, — не очень уверенно ответила Мила.

— Мы с вами будем изучать очень-очень важный пгедмет, — профессор Чёрк поправил очки указательным пальцем. — Называется он тайнопись. И, если вы отнесетесь к этому пгедмету с должным вниманием, я буду исключительно гад.

Раздался едкий смешок, которому, как эхо, вторили сразу два голоса, и, поворачивая голову, Мила даже не сомневалась, что это Алюмина начинает веселиться над тем, что у профессора вместо «рад» получился какой-то «исключительный гад». И, конечно, Анжела и Кристина идут у нее на поводу. Сегодня они сели рядом, поскольку позволял стол. А вот Ромка, который, входя в класс, о чем-то увлеченно говорил с Мишкой Мокроносом, завернул в другой ряд и теперь его от Милы с Белкой отделял проход.

— Что я вам должен сказать… — продолжал профессор. — Тайнопись — это, понимаете ли, такое дело, без котогого в нашем волшебном миге никак не обойтись. Необходимость скгывать свою деятельность от пгостых людей вынуждает волшебников соблюдать мегы конспигации.

Подружки снова захихикали, на что профессор отреагировал в мгновение ока.

— И не думайте, что это абы что! Чагодеи уже многие поколения пользуются тайным письмом, и очень ского вы поймете, что это не какая-то там гедкая надобность.

Несколько солонок на столе профессора поднялись в воздух, протанцевав хороводом над длинным, до пола, листом пергамента, перевернулись вверх дном, и из отверстий в три ручья посыпались на лист какие-то порошки. Добрая порция порошков по непонятной причине сыпалась на стол, образуя зубчатые горки вдоль полотна.

— На каждом шагу! — громогласно выкрикнул профессор Чёрк, сотрясая в воздухе указательным пальцем. — Буквально на каждом шагу пгиходится пользоваться газличными способами скгывать начегтанное на бумаге.

Длинное полотно пергамента, все еще посыпаемое порошками, заскользило по столу и начало подниматься в воздух. Описав дугу и приняв горизонтальное положение, оно зависло над головой профессора Чёрка прямо в воздухе. Солонки опять перевернулись и, крутанувшись в хороводе, плавно приземлились на стол.

— С чего начинается любое тайное письмо? — спросил профессор и, не дожидаясь ответа, потому что его все равно никто не знал, сказал: — Пгавило гласит, что заклинания на пгеобгазование письма следуют только после того как на лист будут наложены чагы. То есть для начала нам нужно зачаговать сам лист, а только после этого габотать с текстом.

Профессор поднял волшебную палочку и провел в воздухе волнистую линию, параллельную зависшему над ним полотну, на котором тут же возникла надпись, сделанная очень красивыми узорными буквами.

— Кгиптос папигус! — сказал профессор и предупредительно добавил: — Читайте с полотна.

Ученики уставились на слова над головой профессора, и единодушное молчание говорило о том, что все мысленно сверяли увиденное с услышанным. По себе Мила судила, что концы с концами не сходятся.

— Э-э-э… — растерянно промычал профессор. — Давайте-ка все дгужненько пгоизнесем вслух. Читаем. Газ, два, тги…

— Криптос папирус! — проскандировал класс.

— Пгавильно! — от радости профессор даже подскочил.

Мила не совсем поняла, что его так обрадовало: то, что все в классе умеют читать, или то, что никому не пришло в голову произнести «г» вместо «р». Но, живо потерев руки, так что чуть не выпала волшебная палочка, профессор ринулся к полотну. Он взмахнул палочкой, и надпись по частям начала исчезать, как будто кто-то стирал ее невидимым ластиком. Профессор снова провел волнистую линию, и появились новые слова.

— Тепегь заклинание «Лгущего гецепта» — сказал профессор.

— Лгущего рецепта, — шепотом поправила Белка с очень сосредоточенным видом.

— Читаем вслух. Газ, два, тги…

— Альфабетос ребус! — снова хором прогудел класс.

— Пгавильно, пгавильно! — захлопал в ладоши профессор Чёрк. — Пгосто молодцы!

Он был так доволен, как будто ему впервые в жизни дали класс не совсем абсолютных идиотов.

— Ну, а газгадка — это самое пгостое, — весело сообщил профессор Чёрк, и в одно мгновение плакат снова стал чистым. Но уже в следующий миг появились новые слова. — Увегенным и непгинужденным движением гисуем над Лгущим письмом латинскую букву «Z», пегечегкиваем пгямой линией наискосок и, — он указал на плакат, — читаем! Вот вы, юноша.

Указательным пальцем опустив очки пониже глаз, профессор Чёрк протянул свою палочку в сторону Ромки. Ромка — на то он был и Ромка — ничуть не растерялся и, поднявшись из-за парты, профессионально нарисовал в воздухе вышеуказанную букву «Z», перечеркнул ее так, как будто всю жизнь только этим и занимался, и громко прочитал с полотна:

— Ижица и ять — ребус разгадать!

— Великолепно! — воскликнул профессор Чёрк и просиял, как будто еще больше обрадовался тому, что в слове «великолепно» нет буквы «р».

— Возьмем все бумагу, пегья и палочки. Запишем и начинаем тгениговаться.

Из всех учителей, на уроках которых Миле с друзьями уже пришлось побывать, профессор Чёрк больше остальных располагал к суматохе и недисциплинированному поведению в классе. Трудно было определить, отчего это происходило. Может, по той причине, что профессора Чёрка нелегко было воспринимать всерьез. Его картавость служила поводом для насмешек, и к тому же, каждый раз произнося «г» вместо «р», профессор смешно дергал бородкой, как-то очень по-козлиному.

На истории магии профессор Мнемозина, наверное, рассказывала что-то очень скучное, потому что Мила никак не могла сосредоточиться: что-то про необходимость хранить память о подвигах предыдущих поколений и об их заслугах. Но в какой-то момент Мила услышала слова, которые заставили ее обратить на них внимание. А именно:

— Все, кто учился в Думгроте прежде, — оставили здесь свой след, — говорила профессор Мнемозина. — И это не просто фигура речи — этот замок хранит каждого из них. Если мы с вами заглянем в Архив Думгрота, мы там увидим всех, кто здесь однажды побывал, такими, какими запомнили их друзья, одноклассники, учителя. Как будто мы проникнем в чью-то память. Часто это память тех людей, которых уже давно нет…

Вот чего бы Миле очень хотелось: увидеть Асидору такой, какой она была много лет назад в Думгроте, — молодой, веселой, тринадцатилетней, как Мила.

Эта мысль преследовала ее до конца урока, окончательно заглушив все, что после этого говорила на лекции профессор Мнемозина. Занятая этой мыслью, Мила даже не заметила, когда пришло время обеда, и она оказалась в Дубовом зале.

В этот раз на ее тарелке лежала картофельная запеканка, а в кубке, как обычно, любимый томатный сок. Никаких пирожных и прочих десертов — кто-то очень хорошо угадал ее настроение. Сладкого ей и правда не хотелось.

К концу обеда Мила почти совсем отвлеклась от своей навязчивой мысли. За разговорами — Яшкиными обсуждениями истории магии и Мишкиными сказками про инопланетян, которых выдумывал его отец, — как-то все это отошло на второй план. Особенно после появления Берти.

Белка увидела своего братца вместе с Тимуром. Они как раз покидали свой столик, покончив с обедом, когда Белка замахала руками так усиленно, как будто хотела получить медаль за лучшее выполнение упражнения «ветряная мельница». К счастью Белки, Берти ее заметил, и к несчастью Берти — Белка заметила, что Берти ее заметил, и ему ничего не оставалось делать, как подойти.

— Привет Рудик, привет Лапшин! — жизнерадостно поздоровался Берти и недовольно покосился на сестру: — Чего надо?

— Берти, Фреди просил передать, если я тебя увижу, что он тебя ждет после уроков в библиотеке, здесь, в Думгроте.

Берти, презрительно качая головой, одарил Белку недобрым взглядом.

— Что, нажаловалась?

— Я не нажаловалась, — нахмурилась Белка. — Я просто рассказала ему о твоем странном поведении, чтобы ты не наделал глупостей. Но он хочет тебя видеть не поэтому.

— Зачем же тогда? — вопросительно поднял брови Берти.

— Конечно же, потому, — не переставала хмуриться Белка, — что тебе нужно готовиться к экзаменам.

— О нет! — простонал Берти. — Скажи ему, что я умер.

Тимур сбоку от Берти тихо прыснул от смеха.

— Ничего подобного я ему говорить не буду, — твердо заявила Белка, — потому что ты живой, и все это видят.