Скандинавский детектив. Сборник - Мария Ланг

Вскоре у нас развязались языки. Пятый претендент казался моложе нас всех. Впрочем, мы с Эриком Бергреном были почти ровесники. Но он выглядел моложе своих лет, во-первых, из-за стройной спортивной фигуры, а во-вторых, из-за манеры одеваться, как студент. На нем была замшевая куртка с вечно расстегнутой молнией, светлая клетчатая рубашка и серый галстук. Он тоже был блондин, как и Петерсен, только немного потемнее. У него были резкие черты лица и водянисто-голубые глаза. Он знал об этом и никогда не смотрел в глаза собеседнику. Может быть, поэтому взгляд его постоянно блуждал и никак не мог остановиться на одной точке. И вид у него всегда был несколько удрученный.

Прошло не меньше получаса» пока явился Хилдинг Улин с перепечатанными под копирку мнениями членов ученого совета о наших работах. Каждый получил свой экземпляр. Мы тотчас же набросились на них и стали читать: Герман — страстно, Манфред — внимательно, Йоста — добродушно, Эрик — нерешительно, а я — холодея от волнения. Я даже не заметил, как Хилдинг уселся за наш стол. Мне не терпелось узнать, что за сюрприз имел в виду мой шеф. И вдруг я понял.

Оказывается, он поставил меня первым в списке кандидатов на профессорскую должность. Это было просто непостижимо. Впрочем, ведь я был его учеником и в своей работе как-никак использовал его методику. Два других члена ученого совета, Нурдин и Булиндер, поставили первым Манфреда, а вторым — Йосту. У Рамселиуса вторым был Манфред, а Йоста — третьим. Я шел третьим у Нурдина и четвертым у Булиндера, тогда как Эрик был третьим у Булиндера и четвертым у Нурдина. Германа все члены совета поставили на последнее место. Но, во всяком случае он был признан вполне компетентным в своей области права.

Потом я пробежал отзывы членов ученого совета на конкурсные работы. Два моих труда о разделе недвижимого имущества и праве наследования получили в общем благосклонную оценку, если не считать замечаний Булиндера. Трактат Манфреда о комиссионном вознаграждении был назван «подлинно научным исследованием». Подавляющее большинство выводов, которые он сделал, были признаны вполне обоснованными. Книгу о компенсации за понесенные убытки, написанную Йостой, Нурдин и Булиндер назвали «чрезвычайно интересной», тогда как Рамселиус охарактеризовал ее как «весьма примечательную в связи с давно устаревшим методом анализа, примененным херром Петерсеном». Об Эрике было сказано, что в своей работе, посвященной проблеме тождества в гражданском праве, он нашел новый и важный подход, который может иметь немалое практическое значение. Следовательно, Эрика считали многообещающим молодым ученым. Что же касается Германа, который писал лишь о трудовом праве, то его можно было сбросить со счетов. Он был мне не опасен.

Читая этот своеобразный документ, Йоста Петерсен только чертыхался, явно в адрес Рамселиуса. Потом повернулся к Манфреду, чтобы пожаловаться на несправедливость. Но тот был занят разговором с Эриком, они даже пересели на другой конец стола. Пришлось Йосте довольствоваться Германом. Поскольку его выпады против Рамселиуса косвенно задевали и меня, мне пришлось встать на защиту шефа. Герман сидел, словно в рот воды набрал. Марта явно отчаянно скучала, от нечего делать рассматривая непрерывный поток входивших и выходивших людей. Хилдинг задумчиво попыхтел сигарой и вскоре исчез.

Неожиданно Марта засмеялась и толкнула меня локтем. Я обернулся. За спиной Манфреда и Эрика появился Юхан Рамселиус и, прищурившись, наблюдал за нами.

— Ну как? — спросил он. — Мыслители довольны?

— Довольны? — возмутился Йоста. — Если вы не дадите место мне, я буду жаловаться!

— Это не поможет, — спокойно парировал Юхан.

— Почему? — удивился Йоста.

— Потому что в любом случае Манфред получит кафедру раньше вас. Вы хороший специалист, но в работе много недостатков. Нужна новая и современная методика. Прочтите мои «Основные подходы…».

— Прочел, — перебил Йоста. — И ничего революционного в них не нашел. — Он нервно пытался раскурить сигару.

— Внешность обманчива, — рассмеялся Юхан. — Вы не настолько проницательны, как я думал. И я был явно прав, когда поставил Манфреда вперед.

— Не уверен, что вы правильно оценили мою работу, — сухо буркнул Манфред, косясь на Рамселиуса.

— А мне кажется, я был весьма великодушен, — ухмыльнулся Юхан. — Разве я не отметил у вас дотошного внимания к деталям? А за решение кардинальных проблем вы просто не беретесь.

Манфред Лундберг машинально поправил очки в золотой оправе.

— Второстепенные проблемы тоже нужно решать.

— Разумеется, — кивнул Рамселиус. — Но утешьтесь: профессорская кафедра ваша! Уж я-то знаю наш милый факультет!

Как только Йоста понял, что кафедры мне не видать, настроение у него сразу поднялось. Мы перестали препираться и заключили мир. Юхан и чета Хофштедтер уже поднялись. Йоста забрал свой экземпляр решения ученого совета и ушел.

Прошло всего несколько минут, и я вспомнил, что пора ехать к декану нашего факультета Авроре фон Левензан. Я хотел обсудить с ней содержание лекции, которую мне предстояло прочитать. Она жила неподалеку от виллы на Норландсгатан, которую Йоста снимал у вдовы священника. Если Йоста еще не уехал, он подвезет меня на своей машине. Я быстро свернул бумаги и вскочил.

— До свидания, — сказал я Манфреду и Эрику.

— Всего доброго, — ответил Манфред.

Эрик кивнул, и взгляд его неуверенно скользнул из стороны в сторону. Я бросился в вестибюль, надел галоши, схватил шляпу и выбежал на улицу. Мне повезло: Йоста как раз заводил машину и охотно согласился меня подвезти.

Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не больше двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего через двадцать минут тебе предстоит шагнуть в вечность? Впрочем, это зависит от обстоятельств. Немалую роль здесь играют темперамент и целеустремленность. Но самое главное — знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг не знал, мы — тоже. Поэтому последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.

На юридическом факультете семинары проходили в большой светлой аудитории на втором этаже. Три высоких окна выходили на запад, на Эфре-Слотсгатан. Вдоль стен тянулись книжные полки, на них — старые парламентские акты и ежегодники «Нового юридического архива» в черных переплетах.

Столы стояли в три ряда по всей длине аудитории. Средний ряд был самый длинный, а два других — покороче. При необходимости там могли разместиться 70 — 80 студентов. Спинки стульев украшали резные дубовые и лавровые листья. Меж окон стояла черная доска. Руководитель семинара обычно сидел за длинным столом спиной к окну. Ему предназначался специальный стул, чуть побольше и поизящнее остальных. Однако Манфред Лундберг сел почему-то за стол у стены. Он вошел в аудиторию, когда часы показывали четверть второго. Лундберг был воплощением пунктуальности.

Случилось это во вторник, в середине января. Мы собрались на первый семинар по гражданскому праву. Над крышами домов на противоположной стороне Эфре-Слотсгатан висело бледное зимнее солнце. Я сидел спиной к окну и болтал со своим старым знакомым. Вернее, болтал он. У этого парня были огненно-рыжие волосы и свежий загар, Рождество он встречал на Мальорке, и теперь его просто распирало желание поделиться впечатлениями. Не умолкая ни на миг, он живописал средиземноморское солнце, пальмы и полуголых островитянок. Скоро я был сыт по горло. Хотелось достать носовой платок и заткнуть ему рот. Около полусотни студентов сгрудились вокруг столов и тоже болтали. Монотонный гул голосов временами прерывали взрывы смеха.

Все было как обычно. Сначала расселись, потом в дверях появился Манфред Лундберг. Мы поднялись и стали ждать, когда он подойдет к своему стулу и поздоровается с нами, лишь после этого нам снова можно будет сесть.

Есть целый ряд шаблонных представлений о занудах. Даже если они абсолютно не соответствуют истине, они все-таки существуют и будут существовать, потому что в нас живет великая страсть к шаблонам и обобщениям. То, что я говорю сейчас, тоже обобщение. Во всяком случае девять человек из десяти, едва взглянув на Лундберга, тотчас сказали бы, что он зануда. Лундберг обладал всеми признаками подобных людей. Он был длинный, тощий, в очках в золотой оправе. Редкие волосы расчесывал на пробор. На нем был коричневый костюм-тройка в полоску, под мышкой кипа каких-то бумаг. Глядя на Лундберга, никто бы не подумал, что жить ему осталось только двадцать минут.

— Разрешите представиться, — начал он, подойдя к столу. — Меня зовут Манфред Лундберг. Надеюсь, наши занятия доставят удовольствие и вам, и мне.

Растянув губы в бледной улыбке, он сел, мы — тоже. Лундберг положил бумаги на стол и снял очки. Держа их большим и указательным пальцами, он достал из внутреннего кармана пиджака носовой платок и стал протирать стекла. Потом снова водрузил очки на нос, сунул платок обратно в карман и посмотрел на нас.