Заговор против маршалов - Еремей Парнов

—      Почему ты уверен, что именно сплавлялись?

—      А как иначе можно вывезти лес? По железной до­роге, что ли?

—      По льду, например, зимой.

—      Ты это читал или нарочно так говоришь, чтобы сбить?

—      Извини, Коля. Просто реплика по ходу. Пожалуй­ста, продолжай.

Жиляев умел рассказывать, фантазируя на лету. Взволнованно, ярко, с увлекательными подробностями. В университете города Падуя преподавал Галилей, морская вода излечивает дерево от грибка — не отли­чишь правду от вымысла. Скользя по извилистым кон­турам рек, он мотал головой, показывая, как вертятся в пенном потоке смолистые стволы и летят в вихре брызг в штормящее море.

—      Черт знает сколько месяцев их будет болтать на гребнях Венецианской лагуны! — Коля поднимал заво­роженные глаза к потолочной лепнине и продолжал плести словесную ткань.— Рано или поздно отяжелев­шие, пропитанные морской солью бревна выволакивают баграми на берег; рано или поздно они попадут в Падую. Ах, какой это город! Капелла дель Арена, фрески Джот­то... Там их разделают, распилят на доски и благопо­лучно отправят на баржах в Кремону.

—      Против течения?

—      Разве?.. Пожалуй, ты прав! Значит, дождутся зи­мы, когда на реке По установится санный путь. Подроб­ности не имеют значения. Венецианская лагуна — все дело в ней! Когда пустоты между волокнами заполняют­ся рассолом, сосна приобретает чудесную особенность. Вот где разгадка тайны!

Он никогда не был в Италии и вообще за границей. Но с каким упоением произносил магические названия: «Венецианская лагуна», «Падуя», «река По»! Словно воочию видел торжественный ход груженых парусников мимо дивных аркад и переплеск зеленых волн на мра­морных плитах. Покачиваются черно-золотые гондолы, красавицы в масках перебегают по горбатому мостику через сонный канал. И все это не во времена оны — те­перь.

Слушать было легко и грустно.

В прихожей затренькал звонок: Ваня Кудрявцев, шофер.

—      Спасибо, Коля, необыкновенно интересно! Твою

гипотезу обязательно нужно проверить,— Михаил Ни­колаевич незаметно взглянул на часы: Ваня прибыл ми­нута в минуту.

—      Опять опыты? Скучно и долго.

— А как же иначе?.. Впрочем, знаешь что? Отправлю-ка я тебя, братец, в Щелково, на наш химический по­лигон! Они там собаку съели на всем, что касается де­рева. Поговори, посоветуйся...

—      Думаешь, получится? — Жиляев машинально записал адрес полигона на обратной стороне карты.

—      Должно получиться. Я им позвоню,— хлопнув се­бя по коленям, маршал встал, поправил портупейную пряжку.— Тебе куда?

—      В филармонию.

—      Тогда по коням. Я подвезу.

—     Что там в Японии? — спросил Николай, громых­нув железной дверью лифта.— Это очень опасно для нас?

—      Ты же читаешь газеты: военно-фашистский заго­вор. Вот и делай выводы. Конечно, опасно.

—      Но мы начеку?

—      Мы всегда начеку.

Сквозь стальную сетку шахты мелькали лестничные пролеты и окна: сумрак и свет.

21

Крупномасштабную карту демилитаризованной зо­ны первым вывесил у себя в ателье личный фотограф фюрера Гофман. На другой день она появилась в витри­нах дорогих магазинов Лейпцигерштрассе и Курфюрстендама. С часа на час ожидали официального заяв­ления.

В клубе для иностранных журналистов было не про­толкнуться. Особенно в баре, где вперемешку с корреспондентами толпились разговорчивые чиновники из ми­нистерства пропаганды и примелькавшиеся девицы. Прямо за столиками, уставленными пивными кружка­ми, набрасывались строки корреспонденций. Слухи схо­дились на том, что в Рейнскую область будет направлено не менее тридцати тысяч солдат, и каждому хотелось передать новости первым, благо телефоны и телетайпы работали до глубокой ночи. Рейхсминистр Геббельс, в чьем ведении находился клуб, позаботился, кажется, обо

всем: рабочие комнаты с машинистками, газеты и жур­налы со всего мира, уютный ресторан с более чем уме­ренными ценами. Дежурные блюда: картофельный са­лат, свиные ножки, татарский бифштекс с желтком и мелко нарезанным луком — готовили ничуть не хуже, чем в «Адлоне».

Но сегодня ресторанная кухня не пользовалась осо­бым спросом. Свирепо прокуренный бар притягивал истомившихся ловцов новостей, словно оазис в пустыне. Голод забивали галетами и подсоленной редькой, по-баварски. Ожидание невольно сближало людей. Позабыв про разумную осторожность, случайные соседи дели­лись самыми смелыми предположениями. Сенсацион­ные догадки рождались на пустом месте и тут же лопа­лись, подобно пузырькам оседающей пены. Как всегда, кто-то не выдерживал и, торопливо исчеркав фирмен­ную картонку, пропадал в дыму. Его провожали насто­роженные взгляды: «Неужели что-то пронюхал?» Сла­бонервные бросались к телефонам. Полностью подгото­вить корреспонденцию хватило выдержки у одного Ширера. Ему осталось только вписать в пустые места общее количество и названия вводимых частей и еще две-три официальных цитаты. Американец предлагал пари — пять против одного,— что уже завтра немецкие бронема­шины пересекут демаркационную линию.

— Остановить Адольфа сможет лишь хороший щел­чок по носу. Однако пока подобного храбреца не наш­лось,— сказал он Брайну Остину из лондонского «Обсервер».— Поэтому все будет, как у него в «Mein Каmpf», точно по писанию. Странная ситуация: гангстер честно предупреждает, чей банк и когда он собирается брать, но публика почему-то принимает его за шутника. Нет, лично я верю этому парню. Для шуток у него есть мистер Геббельс. Впрочем, и он рубит правду, когда за­хочет.

Остин согласился поставить десять марок, когда ста­ло ясно, что сегодня уже ничего не произойдет.

Первый секретарь полпредства Евгений Гнедин про­торчал в клубе почти до четырех часов. В сущности, без­результатно хотя и не вовсе зазря. Осведомленный сот­рудник МИДа проговорился (трудно судить — случайно или намеренно), что в верхах всю неделю шли напря­женные совещания, но сейчас как будто достигнуто полное единогласие — фюрер завтра выступает в рейх­стаге.

Гнедин исполнял обязанности пресс-атташе. Сведе­ния, почерпнутые за кружкой, порой оказывались весь­ма кстати, а газеты «Правда», «Известия» и «Красная звезда» поступали в местный киоск прежде полпредства. Так что жаловаться не приходилось.

Докладывая полпреду, Гнедин подытожил свои ощу­щения:

—      Нет дыма без огня, Яков Захарович, нервозность жуткая, определенно что-то готовится.

—      Что именно, мы примерно догадываемся,— Су­риц согласно кивнул.— Но насчет выступления Гитле­ра — любопытно. Это не блеф? По моим сведениям, рейхстаг соберется только на следующей неделе.

—      Все возможно... Я специально проехал мимо, но не обнаружил особой активности. Здание не оцеплено.

—       На сегодня, видимо, все,— полпред взглянул на часы.— Но будем готовы. По части сюрпризов они ма­стаки.

—      Оповестят, надо думать, заблаговременно.

—      Едва ли нацисты пойдут на попятную. Речь ко­нечно же будет выдержана в резко антисоветских тонах. Как же иначе? Мне, полагаю, присутствовать не обяза­тельно, а вы поезжайте. Личные впечатления тоже важ­ны, Евгений Александрович.

—       Но если он обрушится на нас с очередной порцией клеветнических обвинений, то...

—      Действуйте по обстоятельствам,— на полуслове прервал полпред и сразу же заговорил о другом.— На днях ожидается прибытие делегации во главе с товари­щем Бухариным проездом в Париж. Если понадобится ваше участие, я дам знать.

Сообщение в тот день так и не поступило. Заседание кабинета в рейхсканцелярии продолжалось до позднего вечера. Мнения насчет денонсации Локарнских согла­шений разделились.

—       Со всей ответственностью должен предупредить, что армия не готова оказать серьезное сопротивление французам,— Бломберг повторил прежние доводы:— Мы окажемся перед лицом превосходящих сил против­ника, что будет иметь самые пагубные последствия.

—      Франция не выступит! — с уверенностью провид­ца заявил Гитлер.— Франсуа Понсе подтвердил это еще раз.

—      Международная ситуация переменчива,— дели­катно, но недвусмысленно Нейрат поддержал военного министра.— Вступление в Рейнскую зону вызовет не­предвидимые осложнения дипломатического характера.