Символ любви - Джеки Д`Алессандро

— Спасибо, мистер Барретсон, — проговорила Келли высоким голосом мисс Джозефины. — Я вас люблю.

К горлу Стивена подкатил комок. Комок этот стал почти невыносим, когда Келли бросилась к нему, обхватила ручками его за шею и пылко обняла. Поколебавшись, он притянул ребенка к себе; при виде ее благодарного личика душа его воспарила ввысь. Какое это необыкновенное чувство — когда тебя обнимает дитя! Необыкновенное, невероятное, такое замечательное, что сердце замирает.

— Я люблю вас, мистер Барретсон, — прошептала Келли ему в шею.

Сжатыми губками она запечатлела на его щеке влажный поцелуй, потом откинулась и улыбнулась, глядя на него сияющими глазами.

Этот ребенок лишит его остатков храбрости. Стивен откашлялся; ему удалось улыбнуться Келли.

— Я полагаю, тебе и мисс Джозефине пора в постель, — сказал он голосом, хриплым от охвативших его чувств.

Келли взобралась на кровать, и Стивен подоткнул одеяло вокруг нее и мисс Джозефины. Он не был уверен, что сделал это нужным образом, но Келли тут же зевнула и закрыла глаза. Спустя несколько мгновений дыхание ее стало глубоким и размеренным — она спала. Стивен немного постоял у кроватки, глядя на девочку. Маленькое личико обрамляли блестящие темные волосы, образуя ореол из локонов. На пухлые щечки ложились полукружия от ресниц, а ротик, казалось, был похищен у херувима. «Я люблю вас, мистер Барретсон…» Помоги им, Боже! Стивен вышел и тихо притворил за собой дверь. Войдя в свою спальню, Стивен направился прямиком к графину с бренди. Обитатели этого дома лишат его рассудка! Он не понимал, как это получилось, но каждый из них каким-то образом сумел забраться, точно ловкий вор, в его пресыщенное сердце и лишить его покоя. Лучше всех это удалось сделать Хейли. Господи, он ведь даже не понимал, что у него есть душа, пока эта женщина не прикоснулась к ней своей теплой, ласковой, храброй добротой. Это был ангел, искушавший его бессознательно и заставивший почувствовать то, чего он никогда раньше не чувствовал, то, чего не мог бы даже описать, отчего в груди рождалось странное и новое ощущение. Чувствуя себя решительно выбитым из колеи, он выпил бренди и тотчас же снова налил стакан. Хорошо, что он уезжает из Олбрайт-Коттеджа. Слишком уж он сжился с этими людьми — с их заботами, их трудностями. Он не может позволить себе полюбить их. Он уронил голову на руки. Слишком поздно. Но черт побери! Он уже полюбил их. Почти всех. Стивен попытался отвлечься от мысли о Келли — и не смог. Он совершенно ничего не знал о маленьких девочках, об их огорчениях. Но когда увидел ее плачущей над любимой куклой, ему показалось, что сердце у него разорвется от жалости. Он готов был сражаться с демонами, с драконами, с кем угодно — лишь бы она снова начала улыбаться. Он посмотрел на свои исколотые пальцы и почувствовал себя счастливым. Хорошо еще, что у него нет на пальцах татуировки. Боже мой, какое это прекрасное дитя! Открытое, честное и невинное. «Я люблю вас, мистер Барретсон». Никто никогда не говорил ему этих слив. Ни мать, ни отец, ни сестра, никто из его многочисленных любовниц. Никто. По правде говоря, он никогда не задумывался над смыслом этих трех коротеньких слов, пока не услышал их от шестилетнего ребенка, смотревшего на него сияющими, полными обожания глазами — глазами, очень похожими на глаза старшей сестры. «Как это странно — дитя уже знает, что такое любовь, а я, человек, у которого, кажется, есть все, не знаю этого». Стивен пил и пил, и жгучий напиток прожег огненную дорожку в его внутренностях. Мысли его перебросились от Келли на Хейли, и он тяжело вздохнул. Нет, нужно не думать больше о Хейли. Он вспоминал об их ночи — как нежна и трепетна была в его объятиях Хейли, впервые в жизни охваченная страстью. Вспоминал ее шелковистую, пахнущую розами кожу, бархатистую теплоту ее сокровенных мест, сжавшихся вокруг его пальцев, ее удивленные вздохи, ее ласковые губы. Через сорок восемь часов он вернется в Лондон — и уйдет из ее жизни. Все внутри у него мучительно сжалось от боли, которой он не смел дать название. Эта женщина вошла в его кровь и плоть, и он не знал, как ее изгнать оттуда. А изгнать он обязан — ради них обоих. Пробормотав нечто невразумительное, он схватил графин, снова налил себе бренди и с тяжким вздохом опустился в кресло, стоящее у огня. Было уже почти четыре часа утра. Осушив стакан, он вновь наполнил его. Да кончится ли когда-нибудь эта ночь? Хейли лежала в своей постели. Лежала, широко раскрыв глаза и глядя на платье, висевшее в раскрытом гардеробе. Она думала о том, кто сделал ей этот подарок. Стивен… Глубоко вздохнув, она закрыла глаза, мысленно представив себе его прекрасное лицо. Она почти обоняла исходящий от Стивена чистый лесной запах, чувствовала его руки на своем теле, ощущала ласку его губ. Никогда не думала, что в таком возрасте она полюбит так безрассудно, так отчаянно. И единственный вопрос, возникающий при этом: что ей делать, если вообще что-то делать? Стивен и живет, и служит далеко от Холстеда. А для нее самое важное — ее семья. Возможно, он подумает о том, чтобы найти службу в Холстеде? Осмелится ли она спросить его об этом? Если она не спросит, не придется ли ей прожить всю оставшуюся жизнь, сожалея об этом и размышляя, а каков был бы его ответ? А что, если она спросит, а он ответит отрицательно? «Сердце мое разобьется». А если он останется? Хейли крепко зажмурилась и замотала головой, боясь даже мечтать о том, чтобы он остался, охваченная ужасом при мысли, что он тоже ее полюбит. Что у них может быть общее будущее. А захочет ли, сможет ли он принять всю ее семью? Кто не рискует, тот не выигрывает. И ничего не обретает. Хейли снова и снова перебирала разные варианты решений, но ничего определенного так и не пришло ей в голову, пока не занялся день. Когда солнце показалось над горизонтом, осветив все небо бледным оранжевым светом, она наконец погрузилась в сон, приняв твердое решение. Она скажет Стивену о своих чувствах и попросит его обосноваться в Холстеде. И будет уповать на то, что он согласится.

Глава 19

Стивен проснулся на следующее утро — точнее, на следующий день — с ощущением такого тяжелого похмелья, которого у него не бывало уже много лет. В голове мучительно ухали колокола, и невыносимо болели виски. Встав с постели, он заставил себя подойти к окну и осторожно раздвинул тяжелые занавеси.

И это была большая ошибка. Яркое солнце ударило ему в глаза, и он со стоном отшатнулся, зажмурившись от резкого света. Неумеренность обернулась скверным состоянием. От тяжести в желудке он снова застонал.

Зарекаясь до конца жизни ничего не пить, кроме чая, он с трудом оделся, причем от каждого движения в голову словно вонзалась стрела. Видит Бог, ему сейчас необходимо выпить одно из тех отвратительных снадобий, которые Зигфрид готовил ему в тех редких случаях, когда он перебирал. Справившись наконец со своей одеждой, Стивен спустился вниз в надежде получить кофе. Заглянув в столовую и увидев, что она пуста, он направился в кухню, где и нашел Пьера, занятого чисткой рыбы. От резкого запаха у него едва не подогнулись колени.