Полное собрание сочинений. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая - Лев Толстой

— Матушку по войску несут!

— Заступницу — Иверскую.

— Смоленскую матушку, — поправлял другой, на бегу говорили ополченцы, и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее и теперь, побросав лопаты, бежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим впереди, шли в ризах священники, один в клобуке с причтом и певчими, за ними солдаты и офицеры несли большую с черным ликом в окладе икону, за иконой и кругом нее, впереди ее со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных. В деревне икона остановилась, священники зажгли вновь кадило и начали молебен.

Pierre, слезши с лошади, сняв шляпу, постоял несколько времени и поехал дальше.

На всем протяжении дороги он направо и налево видел те же войска, с теми же сосредоточенными лицами, принимавшими одинаковое выражение удивления при взгляде на него. «И эти, и эти в числе тех 20 тысяч, для которых уже заготовляют назавтра носилки и койки», думал он, глядя на них. Несколько адъютантов и генералов проехало навстречу ему.[1057] Но все были незнакомые. Они любопытно оглядывали его и проезжали мимо. На повороте в Татаринову двое дрожек парою с двумя генералами, сопутствуемые большим количеством адъютантов, встретились ему. Это был генерал Бенигсен, который ехал осматривать позицию. В числе свиты, ехавшей за Бенигсеном, было много знакомых Pierr’а. Его тотчас же окружили,[1058] стали расспрашивать его о Москве, о том, зачем он здесь, и, к удивлению его, весьма мало удивились, узнав, что он приехал участвовать в сражении. Бенигсен, заметив его фигуру и остановившись у копаемого укрепления, пожелал познакомиться с ним, подозвал к себе и предложил ехать с собой вместе по линии.

— Вам это будет интересно, — сказал он.

— Да, очень интересно, — сказал Pierre.

— Что же касается до вашего желания участвовать, то, я думаю, вам лучше сказаться Светлейшему, он очень рад будет.....

Больше Бенигсен не говорил с Pierr’ом. Он, очевидно, был слишком чем-то взволнован и раздражен в этот день, так же, как и большая часть окружающих его. Бенигсен осматривал всю передовую линию размещения наших войск, делал некоторые замечания, объяснял кое-что бывшим с ним и подъезжавшим к нему генералам и изредка отдавал приказания. Pierre, слушая его, напрягал все свои умственные способности для того, чтобы понять сущность предстоящего сражения и выгоды и невыгоды нашей позиции; но он ничего не мог понять из того, что он видел и слышал. Он не мог понять оттого, что в расположении войск перед сражением он привык отыскивать что-то утонченно-глубокомысленное и гениальное, здесь же он ничего этого не видел. Он видел, что просто здесь стояли такие-то, здесь такие-то, а здесь такие-то войска, которые точно с такою же пользою можно было поставить правее и левее, ближе и дальше. И оттого-то, что это ему казалось так просто, он подозревал, что он не понимает сущности дела[1059] и старательно вслушивался в речи Бенигсена и окружавших его.

* № 187 (рук. № 91. T. III, ч. 2, гл. XXVIII—XXIX, XXXIII—XXXIV).

<Тот же человек — Наполеон — решительный, деятельный, быстрый, всегда практический, когда он был нужным орудием в руках судьбы — теперь перед Бородинским сражением ничего не делает, и сражение дается помимо его воли, как бы только силою импита.[1060] Не только он не делает какого-нибудь распоряжения перед сражением, но он даже не в состоянии взвесить и оценить выгоды и невыгоды предложений, которые ему делают: обойти левый фланг русских. Он соглашается на обход, но отряжает туда только Понятовского без более определенных приказаний, как то, чтобы равняться с другими. Мало того, он[1061] то говорит, что боится, как бы не ушли русские, а то говорит, что не лучше ли бы было маневрировать на левом фланге Кутузова. Он отдал свои приказания, т. е. те приказания, которые разумелись сами собой и которые всякий капитан армии отдал бы не хуже, и весь вечер находится в праздности и нерешительности. Он ушел в свою спальню рано, но тут ему приходят[1062] мысли. Он призывает адъютанта Раппа и говорит с ним. О Кутузове, о его медлительности и слабости и надеждах успеха на завтрашний день. О том же: искусство войны есть только искусство быть сильным в данный момент, о том, что la fortune est une franche courtisane,[1063] и пьет пунш. За пуншем обсуживает свое положение, говорит, что оно — опасно, но что у него есть гвардия. Ее надо кормить.

— Дали ли ей сухарей и рису?

— Дали.

— Нет.

Он выходит из палатки. Всё небо в зареве от костров. Вон и костры русские. Он спрашивает у часовых, получили ли?

— Получили.

Уж слышно движение войск на места. Он уходит в палатку и сидит, облокотившись на руки. Рапп, покачивая головой, глядит на него и пьет свой пунш. Он уходит в палатку, и через два часа уж он верхом в сумерках рассвета едет к Шевардинскому редуту. Утро свежее, туча застлала восток, но уже светло. «Буммм», продолжительно раздался один выстрел с правой батареи.>

Он ходил, сморкаясь, под курганом и изредка глядел,[1064] как будто ему нужно смотреть туда.[1065]

Ему видна была церковь Бородина в дыму выстрелов и движения Евгения Богарне;[1066] из-за дыма ему видны дивизии[1067] корпуса Даву, двинувшиеся вперед направо на оконечности флешей, которые видны по дыму русских орудий.[1068]

Трескотня ружей и гул пушек сливаются всё гуще и гуще. «Надо посмотреть пульс, язык», говорит доктор. «Надо узнать, что там». Наполеон посылает. Он ходит, доставая пастильку, кладя в рот и не отвечая на вопросы.[1069]

Адъютант, не доехавши до места, там жарко, убитые, раненые, приехал с известием, что Даву убит. Он молчит. Что ему говорить? Ней за глаза ругает его. Пусть он едет в Париж. Ему повторяют просьбу о подкреплениях.

— Je ne vois pas encore clair sur mon échiquier,[1070] — говорит он, a ничего не понимает и не может понимать из того, что делается. Даву убит, Рапп убит. Он молчит и сердито сморкается.[1071] Еще раз просят войск.

— Бертье, как вы думаете? — обращается он к начальнику штаба.

— Послать дивизию Клапареда.

— Хорошо, пошлите.

Но только что поскакал адъютант, как он вспомнил: не он приказал, а он хочет приказать.

— Нет, не Клапареда, а Фриана.

Ведут Фриана. Ему предлагают атаковать с кургана.

— Да, хорошо.

Атакуют. Он ничего не видит. Боссе с низким поклоном предлагает позавтракать. Он молчит.

— Нет дела, которое бы могло помешать есть.

— Убирайтесь....[1072]

Через полчаса ему подают пунш и завтрак.

— Дайте гвардию.[1073] Русские не могут держаться.

— Да, нет.

* № 188 (рук. № 91. T. III, ч. 2, гл. XXX—XXXIV, XXXVIII).

Бородинское сражение происходило самым простым, первобытным образом. Начало сраженья ясно было видно с Шевардинского редута, на котором Наполеон слез с лошади. Для Наполеона с Шевардинского редута[1074] черта позиции русских ясно определилась дымами их орудий.[1075] Черта эта тянулась от Бородина влево через лощину на курганную батарею, с батареи на Семеновское, с Семеновского через овраг несколько вперед к флешам, находившимся почти у края леса, скрывавшего с этой стороны горизонт. На этом пространстве произошло главное действие сражения. Левее была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, направо за Утицей было столкновение Понятовского с Тучковым, не имевшее никакого влияния на ход сражения, но на этом поле между Бородиным и флешами у леса на открытом и видном с обеих [сторон] пространстве не более 1000 сажен, произошло главное действие сражения самым простым и первобытным образом.

Прежде всего открылась канонада с обеих сторон из 800 орудий и, как всегда бывает в подобных случаях, шум стрельбы одурманивал артиллеристов и было производимо больше шума, чем вреда друг другу. Торопились только стрелять, как можно скорее, не заботясь о цельности выстрелов, но народа так было много, что с одной и другой стороны, что и нецельные выстрелы попадали и били. Когда дым застлал уж почти всю местность, сливаясь с туманом, стоявшим в низах, так называемый вице-король, то есть Богарне,[1076] стоявший против Бородина, послал своих солдат в Бородино, на которое перед этим были нацелены десятки стрелявших пушек. Солдаты Богарне, подойдя к Бородину, стали стрелять в него и в видневшихся на дороге русских солдат и вошли в Бородино.[1077] Сквозь разрывы дыма на поляне Наполеону видно было, что французские войска вошли в Бородино. Это было первое действие сражения в 8-м часу. Вслед за тем с правой стороны тоже двинулись вперед солдаты корпуса Даву, дивизия Компана по краю леса, против русских флешей, дымивших на самом горизонте на горе своими выстрелами. Эти солдаты были видны до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Вышли ли они или не вышли на ту стороны оврага, нельзя было видеть, потому что вслед за тем, как они спустились в овраг, дымы выстрелов на флешах стали еще[1078] гуще, кроме гула орудий послышалась тррррр... веселая, сливающаяся трескотня ружей и дымы от ружейной и орудийной пальбы, слившись вместе, застелили всю местность подъема той стороны оврага. Сквозь дым видны были там[1079] черные отдельные фигуры людей и массы людей, но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские — ничего нельзя было разобрать.[1080]