Эффект проникновения - Андрей Быстров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Накинь сверху. Лучше это, чем твой комбинезон.
Аня кивнула и напялила халат на ходу. За второй дверью из кухни тянулся узкий коридорчик. Сретенский заглянул туда и увидел вооруженного солдата возле деревянной будки, похожей на собачью.
– Так я и думал, – прошептал он, словно оправдывались его тайные чаяния. – А ну-ка…
Он изо всех сил пнул ногой большой пустой котел, который с грохотом покатился по полу. Солдат промчался по коридору и ворвался в кухню, где Сретенский упер в его затылок ствол пистолета.
– Тихо… Иди к уличной двери, открывай…
Команда была выполнена без слов. Сретенский оборвал шнур телефона, стоявшего на собачьей будке (которая только притворялась таковой, судя по отсутствию собаки). Снаружи он запер дверь отобранным у солдата ключом, и они с Аней кинулись наутек.
Опомнились они на городской улице, серой и унылой, застроенной в основном двухэтажными домами барачного типа. Редкие прохожие не обращали на Сретенского и Аню никакого внимания. Очевидно, сотрудник НКВД в компании девушки, одетой в синий рабочий халат, не представлял исключительного зрелища. Сами прохожие были одеты скудно, без выдумки, довольно однообразно. Преобладали почему-то пожилые люди. Мужчин было больше, чем женщин. Изредка по улице проносились на высокой скорости черные автомобили, похожие на тот, что привез Аню и Сретенского со станции Красный Путь.
– Ладно, мы сбежали, – выдохнула запыхавшаяся девушка. – А дальше что?
Сретенский пожал плечами. Его планы были весьма неопределенными.
– Первым делом, – неуверенно сказал он, – попытаемся установить, где мы все-таки находимся…
Аня фыркнула:
– Хорошая идея… Не спросить ли вон того дядю, как называется этот город, эта страна, эта планета, в конце концов? А заодно и который теперь год? Нас все равно поймают, но после таких расспросов – гораздо скорее.
– Минутку…
Наклонившись к обочине тротуара, Сретенский поднял невероятно грязный клочок бумаги. Это был обрывок газеты, настолько замусоленный и промокший, что разобрать на нем хотя бы несколько слов являлось непосильной задачей. Но здесь была дата, и она пострадала меньше остального текста. Сретенский счистил ногтем слой грязи, потом прочитал вслух:
– Первое октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года…
– Девяносто восьмого года? – повторила Аня, как автомат.
– Так написано на газете.
– Получается, мы действительно переместились во времени… Но не назад, а вперед? – она тряхнула головой. – Пусть так… Но какая чертовщина случилась за этот год со старушкой Землей или хотя бы с нашей Россией?
– Аня, – сказал Сретенский, выбрасывая клочок газеты. – Ты помнишь тот фильм, «Зеркало для героя»? Там персонажи, чтобы вернуться в свое пространство и время, пытались использовать точку перехода…
– Кажется, безрезультатно…
– Так то фильм… Думаю, нам нужно возвратиться на станцию Красный Путь.
– Но как?! Мы даже не видели дороги, по которой нас везли.
Поступок Андрея Ивановича, которым он ответил на реплику девушки, был даже более импульсивным, в большей степени продиктованным интуицией, предельно обострившейся в этом странном мире, чем его плохо обдуманный побег из тюрьмы. Он шагнул на дорогу перед очередной черной машиной и растопырил руки. Аня только охнуть успела.
Со скрипом тормозов машина остановилась, но водитель не спешил выскакивать с проклятиями. Напротив, он вежливо осведомился, опустив оконное стекло'
– Чем могу помочь вам, товарищ?
Форма, сообразила Аня. Эта форма на Сретенском внушает им почтение… И страх.
– НКВД, – сурово произнес Андрей Иванович. – Мы выполняем важное задание. Если желаете помочь органам, отвезите нас в совхоз «Красный путь». Конечно, вы можете отказаться…
Последние слова Сретенский выговорил угрожающим тоном, и на лице водителя промелькнула тень испуга.
– Конечно, конечно… Садитесь, товарищи…
Андрей Иванович и Аня переглянулись и забрались на заднее сиденье машины. В отличие от спецфургона НКВД (или что у них там), здесь не было никаких перегородок, мешающих разговаривать с водителем.
Автомобиль тронулся, покатился по одинаковым улицам.
– Мы зададим вам несколько вопросов, – сказал водителю Сретенский.
– Конечно, товарищ… Отвечу честно, как смогу…
Сретенский усмехнулся:
– Это не допрос. Вы когда-нибудь слышали о психологических тестах?
– Слышал…
– Ну вот. По причине, назвать которую я не имею права, сейчас вам будет задан ряд вопросов психологического теста. Имейте в виду, ответы на некоторые из них покажутся вам очевидными. Так надо. Не удивляйтесь. Отвечайте.
Аня восхищенно пихнула Сретенского локтем в бок. Ход Андрея Ивановича показался ей гениальным.
– Назовите ваше имя, – приступил Сретенский.
– Ковалев, Антон Ильич.
– Год и место рождения?
– Шестьдесят пятый. Москва.
– Москва? Гм… Вы имеете в виду город, где мы находимся сейчас?
– Ну да, конечно…
– Он всегда назывался Москвой?
– Нет, не всегда. Раньше он назывался Сталинадар… Настоящую-то Москву, столицу, где Кремль и все такое, разбомбили еще в шестьдесят втором, в самом начале войны. Водородная бомба. И Сталинадар переименовали в Москву. В честь, в память столицы.
– Какое сегодня число?
– Девятое октября… Среда.
– Какого года?
– Девяносто восьмого. – Ковалев заерзал на сиденье.
– Я предупреждал вас. Не удивляйтесь, это психологический тест. Отвечайте. Когда началась и закончилась война?
– В шестьдесят втором началась и закончилась. Меньше года шла.
– Какие страны воевали? Кто победил?
– Так все воевали, – растерянно ответил водитель. – Мировая война… А победитель… Какие в атомной войне победители… Мы за своими руинами укрылись, то, что осталось от Америки, – за своими… Так и живем. Ох! Что-то я не то ляпнул, товарищ…
– Все в порядке, – успокоил его Сретенский. – Как называется наша страна, какой у нас общественно-политический строй, кто управляет государством?
– Российская Федерация… Строй социалистический… Управляет великий вождь товарищ Тагилов…
– Тагилов?
– Да, сын генералиссимуса Тагилова, соратника товарища Сталина.
– Вы бывали за границей?
– Нет! Где же? Социалистические страны в руинах… Не в Америке же мне бывать!
– А кто вам сказал, что Америка не уничтожена полностью?
– Но ведь… Есть же телевидение… И потом, радио это ихнее поганое, прости господи, в которого я не верю. «Голос Америки». Покоя не дает. Они через спутники вклиниваются прямо в наши программы. Я-то их, само собой, не слушаю, сразу переключаю приемник, не подумайте чего. Но находятся людишки..
– Да, да. И о чем вещает их поганое радио?
– Христом богом, в которого не верю… Не слушаю, ни одной передачи не слышал. Куски только.
– Тогда почему вы уверены, что содержание передач враждебное?
– Так и по кускам понятно… И в газетах пишут, и по телевидению… Клевета на социализм, очернение вождей Советского государства, моральное разложение. Вообще, это всем известно.
– «Всем известно», – передразнил Сретенский. – Железный аргумент… Ладно, дальше. Какова численность населения Москвы?
– Это секретные данные.
– Вас спрашивает сотрудник НКВД.
– Я не знаю! Я простой человек, откуда у меня доступ к секретным сведениям?
– Действительно, откуда, – вздохнул Андрей Иванович. – Полагаю, так же бессмысленно спрашивать вас о площади Российской Федерации, географическом положении городов, транспорте и связи, местонахождении резиденции товарища Тагилова?
В зеркальце заднего обзора мелькнуло перекошенное, бледное лицо Ковалева.
– Почему вы спрашиваете об этом? Кто вы? Предъявите документы!
– Сейчас предъявлю.
Из кобуры Сретенский вытащил пистолет и сначала продемонстрировал оружие Ковалеву, сунув ему под нос из-за спины, а затем ткнул стволом под лопатку.
– Устраивает?
– Не убивайте меня, господа, – пролепетал водитель. – Я обыкновенный человек и не знаю секретов. Вы ошиблись…
– Будете вести себя хорошо, останетесь живы, – пообещал Сретенский. – Еще один вопрос. Кто такие Черные Стражники?
– Не знаю.
Сретенский нажал на пистолет, причинив Ковалеву боль.
– Клянусь, не знаю, – простонал тот. – Думаю, этого никто не знает… По крайней мере, из моего круга общения, людей моего уровня. Их никто не видел вблизи.
– А издали? На кого они похожи?
– Умоляю вас, не расспрашивайте меня о Черных Стражниках… Об этом не полагается говорить…
– Запрещено?
– Нет, не запрещено… Просто… Люди не говорят о таких вещах, вот и все.
В течение этой небезынтересной беседы Аня и Сретенский не забывали смотреть в окна. Девушка жадно впитывала приметы незнакомого мира, хотя впитывать-то было особенно нечего. Москва, бывший Сталинадар, выглядела угрюмым, серым, монотонным городом. Квартал тянулся за кварталом, и ничего в принципе не менялось. Те же однообразные дома от двух до четырех этажей, те же озабоченно спешащие люди. Может быть, так только на окраинах, а в центре все иначе?
