Черная тропа - Александр Конторович

— Бумагу — да. А вот карандаш… это запрещено.

— Писать я пальцем буду?

Холечек нервно переступает с ноги на ногу.

— Обождите!

И исчезает за дверью.

А медсестру он ещё раньше отослал… и «медбраток» в палату не войдет — не положено ему. Так что несколько минут гарантированного невмешательства у меня есть.

Что имеется в палате из оружия?

В традиционном понимании этого слова — ничего.

Но ведь есть и нетрадиционные, так сказать, способы… Хотя это уж смотря для кого они нетрадиционные. Китайцы, например, так даже лопаточки для риса в этом качестве пользуют! Не жалуются.

Пулемет — он, конечно, поантуражнее будет. Да и по эффективности лопатку для риса превосходит существенно. Но его у меня нет, как, впрочем, и лопатки.

А что есть?

У-у-у… знал бы добрый доктор, что могут сотворить шаловливые ручонки в прибавок к не слишком демшизанутой голове… Демшизанутой — в том смысле, что никакими нравственно-этическими нормами, типа толерантности и всеобщего человеколюбия, не замусоренной. А вполне себе разумной и хорошо (надеюсь) соображающей.

В общем — тот ещё коктейль получается, куда там приснопамятному Молотову…

Впрочем, отсутствовал Холечек недолго — и пяти минут не прошло. Целая вечность для понимающего человека.

— Вот! — протягивает он мне блокнот. — Это чтобы писать!

— Хорошо. А — чем?

Мне предлагается огрызок карандаша, сантиметров шести-семи длиной. Хм… ну, хоть что-то…

— Затачивать его, как я понимаю, нечем?

Ещё два аналогичных огрызка — целый арсенал!

А срезы-то на карандашах свежие… только что приготовили? Обломали и заточили получившиеся огрызки.

Дновский военный аэродром

Самолет из Берлина прибыл к полудню. Зарулив на стоянку, пилот выключил двигатели.

Ожидавшие его прилета автомашины тронулись с места и, подъехав к транспортнику, выстроились в шеренгу. Захлопали дверцы, и охрана, выскочив наружу, оцепила самолет, оттеснив в сторону аэродромных техников.

И только тогда, наконец, открылась дверца. Выглянувший наружу бортмеханик сноровисто приладил лесенку.

Первыми по ней сошли двое эсэсовцев, настороженно оглядывавшихся вокруг. Потом в дверном проеме возник профессор, сопровождаемый своими ассистентами. Ещё какие-то люди, тащившие с собою чемоданы и ящики.

— Герр профессор? — возник около самолета комендант объекта. — Машины поданы — можно ехать.

— Хорошо… За нами идет ещё один самолет, обеспечьте его встречу.

— Яволь!

Захлопали дверцы автомашин, негромко заурчали моторы. Небольшая автоколонна быстро пронеслась по полупустым улицам городка и скрылась в лесу.

Михалычу.

«Лектор» прибыл. Ждем указаний.

Часовому.

Будет ещё один самолет. Ждите указаний.

А вот после обеда что-то поменялось…

Началось с того, что ко мне в палату заявились сразу две медсестры, придирчиво её осмотревшие. Протерли мокрой тряпкой пол. Что-то где-то подправили и, окинув напоследок все критическим взором, степенно удалились.

Так…

Или я полный либералистический лопух — или меня кто-то собрался осчастливить своим визитом…

И кто же?

Уж точно не для следака из ГФП тут такие приготовления устраивают. Не та птица, так сказать…

Местный босс?

Похоже.

Или какая-то комиссия с самого верха?

А за каким, простите, рожном?

Пленный подполковник (исключительно со слов, доказательств-то ведь нет?), даже и наболтавший неведомо чего, не та фигура, чтобы его навещали генералы. Смысл-то от подобного визита какой?

Это в наше время на стандартную бытовуху обязательно пожалует сам начальник управления. Чтобы лично окинуть руководящим взором место преступления. И указать местным операм и следакам — что именно они должны делать! И что — не должны. Словно без таких вот ОВЦУ (особо важных ценных указаний) ходящий по земле народ обязательно сотворит какое-нибудь гнусное непотребство, за кое его потом надо будет всячески взгреть. И поиметь в разных формах, в том числе и нетрадиционным способом.

И ведь не думает никто, что генерал этот от земли оторвался ещё во времена незапамятные, давно и прочно позабыв всё, что когда-то делал сам!

У немцев (во всяком случае — здесь и сейчас) не так.

Пока не так.

Стало быть, визит этот чем-то другим вызван.

Долго гадать не пришлось.

Хлопнула дверь, и на пороге нарисовался «медбраток». Не из числа тех, что обычно сидят около моей двери — новый. Но тоже, надо сказать, весьма впечатляющий. Не скажу, чтобы у меня возникло желание поработать с ним в спарринге. А вот он на меня посматривал вполне так оценивающе…

Здрасьте — новый гость!

Точнее — относительно старый.

Тот самый очкастый деятель, что в кабинете у Холечека сидел. Он и сегодня выглядел как-то так основательно… по-хозяйски, я бы сказал.

Мужик быстро вошел в палату, я даже и приподняться не успел.

— Сидите, подполковник! — делает барственный жест очкастый. По-немецки, между прочим, говорит, дурака не валяет. Откровенно говоря, я был бы удивлен, заговори этот визитер вдруг по-русски. Как-то это с ним не вяжется — слишком уж прёт из него немец.

Он пододвигает к себе стул и неторопливо на нём устраивается.

— Удивлены?

— Простите, чем? — так же по-немецки отвечаю ему.

— Тем, что я знаю ваше воинское звание, например.

— Доктор Холечек любезно просветил меня на этот счёт.

— Ах, доктор… ну-ну… И что вы собираетесь теперь делать?

— У меня есть какой-то особенный выбор?

— Выбор всегда есть, — немец совершенно невозмутим и как-то по-академически сух и деловит.

— Неплохо было бы послушать…

— Вот что, подполковник, времени у нас мало — поэтому предлагаю перейти сразу к делу.

Очкастый меняет позу, сплетает перед лицом тонкие холеные пальцы. Странно, но я никак не могу за ними уследить…

— Мне известно ваше место службы. Известны задачи, которые вы там исполняли. Ваши цели, точнее — цели вашего руководства.

— И что с того?

Он растягивает слова? Или это только мне кажется?

— Мы работаем в этом направлении и многого достигли. Кстати, вместе с нами работают также некоторые русские специалисты.

— Поздравляю вас. Но ко мне-то всё это каким боком относится?

— Вы — испытатель, так?

И что ему отвечать? А разница какая-то есть? У немца уже явно сформировалось какое-то мнение, и сейчас он хочет услышать от меня подтверждение своим мыслям. Или опровержение. И что лучше? В смысле — для меня лучше, не для фрица же? Черт, пальцы эти…

— В какой-то мере.

— Я так и предполагал… и как часто вы…

— Нечасто.

— Это заметно.

Интересно, черт возьми, по чему именно это заметно? Чем я таким особенным вдруг выделяться стал? Рога и хвост — не выросли. По-китайски — не заговорил. Летать — не умею.

Молча пожимаю плечами — мол, тебе виднее.

Как ни странно, очкастого такой ответ вполне устраивает, и он благодушно мне кивает.

— Вас ведь кто-то направлял всё это время?

Ясен пень, я что — по своей воле сюда сиганул? Так сказать, желанием горел с тобою пообщаться?

Нет, впрочем, некоторое специфическое общение — оно так очень даже кстати бы тут пришлось… Вот только удовольствия ты, мил друг, с того не получил бы никакого.

— Да, у меня был научный руководитель.

Вот только понимать бы — чем это он там, а главное — как, руководил? Валяясь в полной отключке, как-то очень затруднительно воспринимать действия окружающих…

— Кто вас направлял?

Вот это здрасьте? Как это?

По-видимому, моё удивление было настолько искренним, что отразилось на лице. И немец моментально это просек.

— Кто вас вёл по пути?

По пути? Какому ещё пути? Чего он тут несёт?

Стоп…

Это же немец.

А у них всякой такой мистики — выше крыши хватало…

Пальцы эти… мельтешат, мешают сосредоточиться.

Пальцы?!

В памяти моей молнией промелькнула некая беседка…

— Готовы? — Травников испытующе на меня посмотрел.

— Да. Готов.

— Давайте!

Моя рука рванулась к трубке и сграбастала … пустоту. Трубки на столе не было. Подняв глаза на академика … я его тоже не увидел… кресло, где он только что сидел, было пустым.

Фокус с трубкой!

Только здесь её роль выполняют руки моего собеседника. Не совсем, понятное дело, штука аналогичная, но вот свою задачу она исполняет — и неплохо. То-то я таким квёлым стал!

Вот, значит, какие тут пляски…

Не знаю из какого ведомства этот дядя, но приёмчики у него… специфические весьма. Мозги мне компостирует данный товарищ. Так что, судя по ухваткам, опыт у очкастого немалый. Ну что ж… надо отдать должное моим учителям (много же их было…) кое-что в мою вредную голову они в своё время вложили. И некоторые вещи я запомнил — и запомнил хорошо!