Устами Буниных. Том 2. 1920-1953 - Иван Бунин

29 июня.

Сейчас прочла в «Пути» — «Мистика Райнера Марии Рильке» и восхитилась Рильке. Я совсем не знала его. […]

3 июля.

[…] Начала 2-ой том Пруста. Гораздо прозрачнее первого. […] Не успела ничего сделать по-английски. Скучно как-то без Илюши. У него драгоценная черта — от всего брать maximum и всему радоваться. Как жаль, что у него нет детей, он был бы хорошим отцом. […]

Перед отъездом он внезапно сказал: — А есть у вас образ? — Я показала ему образок Яна, благословение матери. — Хорошо бы повесить его в столовую. А? — Я поняла, ему самому неловко, а хочется, чтобы дом был благословлен.

9 июля.

[…] Ходили с Яном по саду, говорили о том, что он пишет, т. е. об интеллигентных революционерах. — «Это самое трудное, пожалуй, из всего, ведь надо написать целый класс людей, не впасть в шарж».

10 июля.

[…] Была у З. Н. Поняла, почему ей хочется меня, тут все дело в Яне. Она не все понимает, […] решила сдержаться и передать Яну все в смягченных тонах.

И какое непонимание у З. Н. Яна и всех человеческих чувств, какое неумение смотреть на все со стороны. Что тут удивляться Галине, когда существует Володя? [Злобин. — М. Г.]

22 июля.

[…] Была у Мережковских, взяла следующие тома Пруста. […] Они все очень огорчены, что не будет войны с Китаем. — «А вот все Илюши, Милюковы за величие России». «Илюша очень хороший, но он не русский, не чувствует России по-нашему, он хороший еврей». «Вишняк не принял статьи Адамовича, где тот доказывает, что искусство не должно быть для искусства». […]

23 июля.

[…] Горевала, что 7 лет потеряно из-за кухни. Надо нагонять, пока еще есть силы и возможность. […]

24 июля.

[…] Звонок по телефону. Неклюдов. — Можно ли зайти? — Пожалуйста, очень рада, только я одна дома.

Пришел. […] Он знал Тютчевых и Анну Федоровну и Китти-красавицу15. Знал и отца их, рассказал, почему его дипломатическая карьера была окончена. Его назначили в Турин, где в то время был очень скучный двор. Все уехали в отпуск, оставив Тютчева за старшего. Ему стало скучно и он удрал во Флоренцию. […] выясняется самовольная отлучка Тютчева. Николай I отозвал его и больше не назначал Т[ютчева] заграницу. […]

30 июля.

Письмо [из России. — М. Г.]: «У нас упорно говорят, что Академия Наук рассматривает вопрос об уничтожении буквы М, т. к. в ней миновала всякая надобность за отсутствием мяса, масла, муки, молока и пр. Остался один Микоян, но ради одного слова, не стоит сохранять целую букву». […]

31 июля.

[…] Ян кончил следующую книгу «Арсеньева». Очень сильно.

Какие-то органные, надземные в ней есть звуки.

1 августа.

[…] Письмо Яну от И. И. [Фондаминского. — М. Г.]. […] Предлагает издать «Арсеньева». […] Просит написать о Чехове. Роман Сирина16 — «настоящего мастера» — интересен и бездушен. Зайцев уже продал 75 экз. «Анны». […]

6 августа.

[…] Был Адамович. Он считает Марину Цветаеву умнее Ходасевича, хотя Ходасевич никогда не скажет глупости, тогда как она — сколько угодно. […]

9 августа.

Приготовили комнату для Капитана. Кончается моя уединенная жизнь в «собственной» комнате. Опять туда и сюда. […]

10 августа.

[…] После завтрака мы с З. Н. [Гиппиус. — М. Г.] долго разговаривали: […] 1) о Прусте она сказала, что он все возится с личностью и это ценно, 2) Об «Я». Я сказала, что с некоторых пор стала чувствовать что все, чем оно было засорено за годы жизни, стало отставать и я стала чувствовать его так, как в 5, 6 лет. Она сказала, что это начало мудрости. 3) О Шестове: «Шестов очень способный, но у него нет Бога. Вот почитайте Шеллинга». […]

2 сентября.

[…] Ян был в Ницце у Зайцевых, я — у З. Н. […] Ходасевич написал З. Н., что Ян очень доволен его рецензией. Я передала ей письмо Яна, в котором он благодарит «за поддержку коммерции». Она очень удивилась. […]

3 сентября.

[…] Вспоминаю, как З. Н. говорила о своих сестрах. Она их действительно любит. Даже лицо у нее делается добрым, просветленным. Ее сестра Татьяна, оказывается, духовный, кроткий человек, настоящая христианка. Она в тюрьме всех мирила, о ней очень жалеют. Арестовали ее из-за провокатора.

Я расспрашивала, похожа ли она на З. Н. — «Нет, совсем, она кроткая. Она художница. А другая сестра — скульпторша». Последнюю З. Н. считает талантливей.

[Возобновляются записи И. А. Бунина. Видимо отрывки переписаны из уничтоженного им дневника:]

11. IX. 29.

Завтрак в Antibes y Сорина — с Глазуновым17 и его женой, Тэффи и Тикстоном. Глазунов вполне рамоли, тупой, равнодушный, даже сюртук как на покойнике. «Вернетесь в Россию?» — «Да-а… Там у меня много обязанностей… Относятся ко мне чрезвычайно хорошо…» И даже рассказал, как кто-то очень важный снял с себя и возложил на него цепь с красной звездой. Получает 200 р. пособия большевицкого.

[Из дневника Веры Николаевны:]

17 сентября.

[…] Ян читал главу из романа Сирина. […] Сирин человек культурный и серьезно относящийся к своим писаниям. Я еще не чувствую размера его таланта, но мастерство большое. Он, конечно, читал и Пруста и др. соврем. евр. писателей, я уж не говорю о классиках. […]

18 сентября.

[…] У З. H. живая переписка с Ходасевичем, который в последнем письме издевается над Степуном18.

25 сентября.

[…] Пришел мой «Овсянико-Куликовский»19. Галина обрадовалась больше всех. […]

13 октября.

Одна в Ницце. Странное чувство. Город кажется мертвым (воскресенье). На набережную не выходила, боюсь встретить знакомых. Хочется один день провести в уединении. […]

Идя на вокзал, я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет, раз любовь его имеет источник в Боге. Пусть любит Галину, Капитана, Зурова — только бы от этой любви было ему сладостно на душе.

14 октября.

За Всенощной чувствовала себя такой, как в 8 лет — то же чувство непонятности жизни. […]

Как-то не так надо жить. Что-то настоящее мы упускаем.

Причастие меня взволновало меньше, чем в прошлый раз, в Великую Субботу. На мгновение почувствовала свою одинокость, ни единой души близкой в церкви. […]

29 октября.

Были Кульманы. […] О Шмелеве говорят уже со сдержанным восторгом, о Бальмонте — с умилением. […] По правде сказать, Кульман гораздо лучше сочетается с Шмелевым, чем с Буниным. […]

Они очень нормальные люди: наслаждаются жизнью, когда нужно, горюют, когда полагается, словом, нет неврастении, какая есть в каждом из нас — зачем, к чему? […]