Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

ГЛАВА XIV,

содержащая, краткое описание компании, собравшейся в «Павлине», и повесть, рассказанную торговым агентом

От созерцания борьбы и сутолоки политической жизни приятно обратиться к безмятежному покою жизни семейной. Не будучи по существу рьяным приверженцем ни единой из партий, мистер Пиквик тем не менее заразился энтузиазмом мистера Потта настолько, что все свое время и внимание отдавал делам, описание которых дано в последней главе, составленной на основании его собственных заметок. Пока он был поглощен этим занятием, не терял времени даром и мистер Уиккль, — он посвящал его приятным прогулкам и маленьким загородным экскурсиям с миссис Потт, не упускавшей случая скрасить томительное однообразие жизни, на которое она постоянно жаловалась. Таким образом, оба эти джентльмена прижились в доме редактора, в то время как мистер Тапмен и мистер Снодграсс были в значительной степени предоставлены самим себе. Питая весьма слабый интерес к делам общественным, они коротали свой досуг главным образом за теми развлечениями, какие можно было найти в «Павлине» и которые ограничивались китайским бильярдом, находившимся в первом этаже, и кегельбаном, удаленным на задний двор. В тайну и прелесть этих двух игр, куда более туманных, чем предполагают простые смертные, посвятил их мистер Уэллер, в совершенстве постигший такого рода забавы. Благодаря этому они могли коротать время и не ощущать гнетущей его тяжести, хотя и были большей частью лишены полезного и приятного общества мистера Пиквика.

Однако всего занятнее бывало в «Павлине» по вечерам, что заставляло двух друзей отклонять даже приглашения даровитого, хотя и скучного Потта. Как раз по вечерам «коммерческая комната» служила местом сборища для кружка людей, чьи характеры и нравы с наслаждением наблюдал мистер Тапмен, чьи слова и дела имел обыкновение заносить в свою книжку мистер Снодграсс.

Всем известно, что такое комнаты для торговых агентов. Комната в «Павлине» по существу ничем не отличилась от такого рода помещений: иными словами, это была большая комната, скудно убранная, обстановка которой в прежние времена была несомненно лучше, чем теперь, — с огромным столом посредине и множеством столиков по углам, с обширной коллекцией разнокалиберных стульев и старым турецким ковром, который занимал в этой просторной комнате столько же места, сколько занял бы дамский носовой платок, разостланный на полу караульни. Две-три огромные географические карты украшали стены; в углу на длинном ряде колышков болтались неуклюжие, пострадавшие от непогоды балахоны с замысловатыми капюшонами. Каминная полка была украшена деревянной чернильницей с огрызком пера внутри и с половинкой облатки на ней, путеводителем и адресной книгой, историей графства без переплета и останками форели в стеклянном гробу. Воздух был насыщен табачным дымом, который придавал грязноватую окраску всей комнате, а в особенности пыльным красным занавескам на окнах. Буфетная служила пристанищем для самых разнообразных предметов, среди которых наибольшее внимание обращали на себя судок с очень мутной соей, козлы, два-три кнута, столько же дорожных пледов, поднос с ножами и вилками и горчица.

Здесь-то и пребывали мистер Тапмен и мистер Снодграсс вечером по окончании выборов, вместе с другими временными обитателями гостиницы проводя досуг за куреньем и выпивкой.

— Ну-с, джентльмены, — сказал дородный, крепкий мужчина лет сорока, об одном глазе — очень блестящем черном глазе, который поблескивал и плутовски и добродушно, — ну-с, джентльмены, выпьем за наши собственные благородные особы. Я всегда предлагаю компании этот тост, а сам пью за здоровье Мэри. Верно, Мэри?

— Не приставайте ко мне, противный! — отозвалась служанка, явно польщенная комплиментом.

— Не уходите, Мэри, — продолжал человек с черным глазом.

— Отстаньте, нахал! — оборвала юная особа.

— Не горюйте, Мэри! — крикнул одноглазый, когда девушка вышла из комнаты. — Скоро я к вам приду. Будьте бодрее, милочка!

Тут он без особых затруднений начал подмигивать всей компании единственным глазом, к превеликому удовольствию пожилого субъекта с грязной физиономией и глиняной трубкой.

— Забавные создания — эти женщины, — сказал грязнолицый субъект, когда водворилось молчание.

— Да, что и говорить, — откликнулся, затягиваясь сигарой, человек с багровым лицом.

После этих философических замечаний разговор снова оборвался.

— А все-таки, есть на свете вещи и почуднее женщины, — сказал человек с черным глазом, медленно набивая большую голландскую трубку с очень вместительной головкой.

— Вы женаты? — осведомился человек с грязным лицом.

— Не могу сказать этого о себе.

— Я так и думал.

И грязнолицый радостно захохотал над своею же собственной репликой, а его примеру последовал человек с мягким голосом и благодушной физиономией, который считал своим долгом соглашаться со всеми.

— А все-таки, джентльмены, — сказал восторженный мистер Снодграсс, — в нашей жизни женщины являются великой опорой и утешением!

— Совершенно верно! — тотчас же согласился благодушный джентльмен.

— Когда они в хорошем расположении духа, — вставил грязнолицый.

— И это верно, — сказал благодушный.

— Я восстаю против такой оговорки, — возразил мистер Снодграсс, чьи мысли мгновенно обратились к Эмили Уордль, — восстаю с презрением… с негодованием. Покажите мне человека, который смеет говорить против женщин как таковых, и я ему напрямик скажу, что он — не мужчина!

И мистер Снодграсс вынул изо рта сигару и энергически ударил кулаком по столу.

— Вот это прекрасный довод, — объявил благодушный.

— Довод, включающий положение, которое я отрицаю, — перебил субъект с грязной физиономией.

— И ваше замечание также весьма справедливо, сэр, — сказал благодушный.

— За ваше здоровье, сэр! — воскликнул одноглазый торговый агент, одобрительно кивая мистеру Снодграссу.

Мистер Снодграсс поблагодарил.

— Всегда люблю послушать хорошие доводы, — сказал торговый агент, — убедительные, вроде вашего… очень поучительно. Ну, а этот маленький спор о женщинах напомнил мне одну историю, которую я слыхал от старика дяди. Вот потому-то я и заметил, что бывают на свете вещи почуднее женщин.

— Хотел бы я услышать эту историю, — заметил краснолицый человек с сигарой.

— Да ну? — лаконически отозвался агент, продолжая курить с большим увлечением.

— Хотел бы и я послушать, — сказал мистер Тапмен, до сей поры не раскрывавший рта.

Он всегда стремился расширить свой кругозор.

— И вам хотелось бы? Ну, в таком случае я расскажу. А впрочем, нет!.. Знаю, что вы все равно не поверите, — объявил человек с плутовским глазом, сообщая этому органу на сей раз еще более плутовское выражение.

— Конечно, поверю, раз вы говорите, что это правда, — возразил мистер Тапмен.

— Ну-с, на таких условиях я начну рассказ, — ответил агент. — Слыхали вы когда-нибудь о крупной торговой фирме «Билсон и Сдам»? А впрочем, неважно, если и не слыхали, потому что они давненько уже ее прикрыли. Восемьдесят лет прошло с тех пор, как приключилась эта история с агентом фирмы «Билсон и Сдам», а был он закадычным другом моего дяди, и дядя рассказал эту историю мне. У нее странное название, но обыкновенно он ее называл:

и рассказывал ее примерно так:

«Однажды зимним вечером, часов в пять, когда только-только начало смеркаться, на дороге, что тянется по песчаным холмам Мальборо[51] в направлении к Бристолю, можно было увидеть человека в двуколке, понукавшего усталую лошадь. Я говорю — можно было увидеть, и не сомневаюсь, что его и увидали бы, случись здесь проходить кому-нибудь, кто не слеп; но погода была такая скверная, а вечер такой сырой и холодный, что на дороге не было ничего, кроме воды, и путник подвигался помаленьку вперед посредине дороги, одинокий и порядком приунывший. Если бы какой-нибудь торговый агент тех времен заметил маленькую ненадежную двуколку с кузовом цвета глины и красными колесами, а также злую, норовистую гнедую рысистую кобылу, которая, казалось, происходила от лошади мясника и пони двухпенсового почтальона, он сразу узнал бы в этом путнике не кого иного, как Тома Смарта из крупной фирмы „Билсон и Сдам“, Кейтетон-стрит, Сити. Но так как ни один торговый агент его не видел, то никто ничего об этом и не знал; и вот Том Смарт, его двуколка цвета глины, с красными колесами, и злая рысистая кобыла подвигались вместе вперед, храня про себя свою тайну; и никому никакой прибыли от этого не было.

Даже на нашей скучной планете есть много мест получше, чем холмы Мальборо, когда там дует сильный ветер. А если вы сюда еще прибавите пасмурный зимний вечер, грязную мокрую дорогу и проливной дождь да еще испытаете их действие на собственной персоне, вы оцените глубокий смысл этого замечания. Ветер дул не в лицо и не в спину, — хотя и это не особенно приятно, — а как раз поперек дороги, так что дождь лил струями, косыми, как линейки, которые проводят в школьных тетрадках, чтобы мальчики хорошо писали косым почерком. На секунду ветер стихал, и путник начинал обольщаться надеждой, что ураган, истощив запас злости, прилег на отдых, как вдруг ууу! — вдали раздавался вой и свист, и ветер мчался над вершинами холмов, рыскал по равнине и, напрягая все силы по мере своего приближения, в бурном порыве обрушивался на лошадь и человека, забивал им в уши острые струи дождя и пронизывал до костей своим холодным, сырым дыханием. Покинув их, он уносился далеко-далеко, с оглушительным ревом, словно высмеивая их слабость и упиваясь сознанием своей силы и могущества.